Пощечина была идеальной. Достаточно сильной, чтобы вызвать слезы на уже покрасневших и опухших глазах и заставить голову девушки мотнуться. Но не настолько сильной, чтобы разбить губу или оставить след, который не исчезнет в скором времени. Надзиратель заорал, и ей в лицо брызнула слюна.

– Отвечай, сучка!

Девушка плакала, склонив голову на грудь, лицо закрывали спутанные волосы. Ее рыдания эхом отскакивали от сырого камня тюремной камеры, под ногами валялась тонкая солома. Запястья скованы наручниками, предплечья покрыты длинными порезами от ножей. На вспухшей щеке разодрана кожа, которая теперь медленно заживает. Голые ноги в синяках, со следами свежих ранок. Проницательный человек заметил бы, что это следы укусов крыс.

За последнюю неделю терпение надзирателя практически закончилось. Каждая служанка, находившаяся под его присмотром, формально была дворянкой – теоретически у них были семьи, которые могли бы надавить на даймё Тора и заставить вернуть их домой. Конечно, если нового лорда клана когда-нибудь выберут. Даже после их ареста развалившаяся судебная система так и не выдвинула никаких официальных обвинений. Таким образом надзиратель оказался в незавидном положении: ему приходилось, так сказать, наводить справки о своих заключенных, чтобы знать, можно ли применить пытки каленым железом или водой, которые являлись обычным делом во время допросов в тюрьме Кигена.

На этой работе запросто можно было спиться.

Надзиратель схватил девушку за горло, откинул ее голову назад, чтобы она могла видеть его глаза. Он увидел неприкрытый страх, расширенные зрачки, бледную щеку, мокрую от слез.

– Ты служила леди Аише. – Он усилил хватку, и в горле у девушки захрипело. – Твоя хозяйка часами шепталась с девчонкой Кицунэ, замышляя убийство собственного брата. Ты же всё знала!

– Она всегда… отсылала нас вон, – прохрипела девушка. – Всегда…

– Ты – шпионка Кагэ! Мне нужны имена, я хочу…

– Надзиратель!

Этот окрик прозвучал в камере неожиданно, приказным тоном. Надзиратель обернулся и увидел возле камеры двух бусименов в броне с черными полосами. Между ними стоял человека в сшитом на заказ кимоно насыщенного алого цвета.

Волосы мужчины были заплетены в замысловатую косу, украшенную золотым шпильками. Он выглядел достаточно симпатичным и очень серьезным. Плоское, как ладонь, лицо, прищуренные глаза, как будто он слишком много читал при свете лампы. На талии скрещены чейн-катана и вакидзаси – дайсё, означавшее, что перед тобой знатный член военной касты. В одной руке он сжимал красивый искусной работы железный веер. На гладко выбритой и сильно выступающей вперед челюсти – дорогой механический респиратор. Мужчине было чуть за двадцать, но его должность обычно занимали люди старше сорока.

– Магистрат Ичизо. – Надзиратель отпустил девушку и поклонился. – Нас никто не предупреждал о вашем визите.

– Очевидно. – Мужчина перевел взгляд на девушку, скрючившуюся на камнях. – Значит, так вы относитесь к своим подопечным? Придворной даме? Вы позорите себя и бесчестите нашего господина, надзиратель.

– Прошу прощения, уважаемый магистрат. – Надзиратель поклонился. – Но у меня приказ раскрыть всех агентов и пособников Кагэ…

– И вы считаете, что пытки служанок приблизят вас к ним?

– Каждая из девушек служила шлюхе и предательнице леди Аи…

Удар настиг надзирателя так быстро, что тот не заметил его вовремя. Железный веер Ичизо попал ему прямо по лицу, оставив небольшую рану на щеке. Звук удара затих, и наступила тяжелая тишина, нарушаемая только тихими рыданиями девушки.

– Вы говорите о последней дочери династии Казумицу, – прошипел Ичизо. – В ее жилах течет кровь первого сёгуна, и следующий наследник этой империи вырастет в ее чреве. – Он сунул веер в рукав. – Так что следи за своим языком.

Надзиратель потрогал рану на щеке и опустил глаза.

– Простите, магистрат. Но главный казначей требовал…

– Главный казначей Нагахара подал в отставку два часа назад. Потрясения, произошедшие в жизни общества, нанесли тяжелый урон его здоровью. Он удалился в свое загородное поместье с благословения нашего лорда даймё Хиро.

Надзиратель мысленно вздохнул.

По последним сведениям на пост руководителя дзайбацу Тора претендовали три аристократа: два старших министра и молодой Железный самурай, который потерял руку (и практически жизнь), защищая Йоритомо-но-мию от его убийцы. Теперь, как оказалось, время дипломатии подошло к концу. За последние две недели приспешники Хиро убили четырех высокопоставленных министров – придворные махинации, которые неизбежно заканчивались схватками с применением катан дуэлянтов и клинков убийц. Обычные же бойцы, подобные надзирателю, оказались заложниками тех и других: с одной стороны, они были связаны клятвой верности даймё, с другой – до конца не понимали, кто сейчас, черт возьми, исполняет эту роль.

– Это варварство закончится. – Взгляд магистрата бродил по камере. – Служанок госпожи Аиши проводят во дворец и поместят под домашний арест. Я лично поговорю с девушками о том, как с ними обращались, пока они находились у вас.

– Эта уже была ранена, когда пришла, – пробормотал надзиратель. – Я попросил лекаря обработать ее раны, чтобы она не подцепила заразу.

– А укусы крыс?

– Я…

– Я знаю, откуда взялись ее раны, надзиратель. Я читал отчет. Множественные ножевые ранения. Избита до крови, рана на щеке, несколько дней провела в коме. Ей повезло, что она сбежала от Танцующей с бурей. И вы тем не менее считаете, что она была в сговоре с девчонкой Кицунэ?

– У этой шл… – надзиратель закашлялся, – …в покоях леди Аиши было много секретов. И некоторые девушки вполне могли знать о них.

– Этой девушке едва исполнилось семнадцать.

– При всем уважении, магистрат, но убийце Йоритомо-но-мии было шестнадцать.

– И вы решили выбить секреты повстанцев из девушки, которую та же убийца уже практически избила до смерти?

– Мне приказали вести расследование…

– Ваша преданность достойна восхищения, надзиратель. Но ваша неуверенность, на кого ее направить, вызывает серьезную озабоченность. Вам следует подумать о своем будущем.

Глаза магистрата блестели над респиратором.

– Мой благородный кузен, даймё Хиро, расстроится, если вы тоже отправитесь в отставку по состоянию здоровья.

– Я понимаю, господин магистрат. – Надзиратель кивнул. – Благодарю за наставление.

– Немедленно развяжите ее.

Надзиратель расстегнул наручники девушки и побледнел, заметив кровоподтеки на ее запястьях. Ичизо оттолкнул его плечом, накинул на нее свою мантию, чтобы прикрыть от любопытных взглядов. И поспешил вывести ее из камеры.

– Всё кончено, милая, – его голос звучал мягко, словно перышко. – Всё кончено.

Девушка продолжала плакать, обхватив себя обеими руками, пока магистрат вел ее по каменному коридору. Надзиратель слышал звук тяжелых сапог: еще несколько бусименов направлялись в тюрьму, выкрикивая приказы своим людям освободить других девушек. Он чувствовал это вокруг себя – страна балансировала на лезвии ножа. Всё обещало кровавую битву между кланами. Повстанцы Кагэ расползались по городу, словно раковая опухоль. Самураи метались, точно избалованные дети, и единственное, что их волновало – как занять трон.

Надзиратель снова вздохнул, ему хотелось вернуться к обычной жизни. Когда солдат знал, что значит его преданность. Это было совсем недавно. За несколько дней до того, как Танцующая с бурей разрушила его мир.

Он вышел из камеры и отправился на поиски выпивки.

– Ваши покои, я полагаю.

Они стояли в широком дворцовом коридоре в окружении четырех бусименов, и запах дыма от поездки на моторикше по-прежнему ощущался на коже. Всю дорогу девушка, прижавшись лбом к окну, смотрела на город Киген во всей его нищете и несчастьях. Торговые прилавки стояли пустые и заброшенные, под колесами хрустело битое стекло. Туда-сюда сновали люди в богатых одеждах, сутуля плечи и бросая нервные взгляды из-под сделанных на заказ защитных очков. Мимо проплыла пустая залитая кровью арена, и через высокие железные ворота они въехали на дворцовую территорию. За стенами чахли низкорослые сады, а под ногами пылился серый камень, покрытый крошкой битого бутылочного стекла. Осень, наконец, одолела ужасный летний зной, и все же, куда бы девушка ни взглянула, вокруг преобладал цвет пламени. В воздухе стоял сильный запах трута в ожидании искры.

В ожидании пожара.

Магистрат Ичизо открыл дверь, и девушка посмотрела на маленькую знакомую комнату: неубранная постель, перевернутые ящики, по полу разбросана одежда. Она заметила засохшее пятно крови на плетеной циновке и коснулась пальцами корочки на щеке. Воспоминания об ударах ножа по предплечьям, об ударе в лицо были свежи и реальны в ее сознании.

– Простите, пожалуйста, за беспорядок, – извиняющимся тоном произнес Ичизо. – Должно быть, другой министр приказал произвести обыск. Прошлый месяц был… бурным. Уверен, в самое ближайшее время порядок будет восстановлен.

– Благодарю вас, мой господин.

– Вы… не помните меня?

Девушка качнула головой.

– Простите, мой господин.

– Мы встречались на последнем весеннем празднике. – Ичизо мягко улыбнулся. – На банкете сэйи-тайсёгуна. Мы говорили о поэзии. Сравнивали сильные стороны Хамады и Норитоши. С теплотой вспоминаю тот вечер…

Она снова взглянула на него, все еще придерживая руками его накидку на плечах, и ее лицо вдруг исказилось, словно воск свечи в горящем камине. Она обняла его и горько заплакала, прижимаясь к его груди, чтобы заглушить рыдания. Магистрат был озадачен, он не знал, прижать ее к себе или оттолкнуть. Он кивнул окружавшим его бусименам, и они отступили, чтобы она сохранила лицо.

– Успокойтесь, моя дорогая. – Он неловко похлопал ее по плечу. – Не компрометируйте себя.

– Это было так ужасно. – Горячие слезы впитывались в алый шелк. – П-последнее, что я помню – как девушка Кицунэ ударила меня. А потом я очнулась в этой камере, и они кричали на меня, называя пр-предательницей. О Боги, у Йоритомо-но-мии не было служанки более преданной, чем я…

– Тихо-тихо. – Он попытался одновременно обнять и оторвать ее от своей груди, но потерпел неудачу. – Они больше не причинят вам вреда. Вам нельзя покидать эти комнаты без сопровождения, но обращаться с вами будут с уважением. Клянусь честью.

– Спасибо, лорд Ичизо. Да благословят вас Боги.

Она встала на цыпочки и поцеловала его, мягко, словно летний дождь, спускаясь губами по его щеке, пока, наконец, не коснулась его губ. И прижалась к ним немного дольше, чем требовал благодарственный поцелуй, заодно прильнув всем своим телом к его. Он вырвался с нервной улыбкой, выпрямился и поправил кимоно.

– Очень хорошо, очень хорошо, – слегка прокашлялся он. – Вы хорошо выполняли свои обязанности. Хорошо.

Ее препроводили в комнату, всю в слезах, промокающую глаза рукавом. Ичизо поклонился и вышел, захлопнув и заперев за собой дверь. На щеках его играл легкий румянец. Девушка стояла среди бардака и продолжала рыдать, довольно громко, чтобы ее было слышно сквозь стены. Когда шаги по полированным доскам затихли, она, всё еще плача, отсчитала сотню ударов сердца. И наконец убрала руки от лица, и слезы остановились, будто кто-то мгновенно высушил их.

Она смотрела внутрь себя, в теплую бездну глаз под ресницами, прислушиваясь к пустоте в своей голове. Тихо и безмолвно. Почти на свободе. Потом она двинулась к умывальнику, к чистой воде и душистому мылу, намереваясь смыть запах тюрьмы с кожи.

Проходя мимо зеркала, она взглянула в него и мельком увидела свое отражение. На мгновение ей стало страшно. Ее вдруг охватило стойкое чувство, что из зазеркалья на нее смотрит незнакомка. Конечно, длинные темные волосы, стройное тело, пухлые губы бантиком – всё это было ее. Но лицо казалось абсолютно чужим. Оно принадлежало другой девушке, которую она не знала и о которой не переживала совсем. Слабачка, чью кожу она носила.

Девушка скинула с себя тряпки и накидку и уставилась на свое тело в зеркале. Потеки фальшивых слез на коже, которую она щипала, пока та не покраснела и не опухла. Ножевые раны, которые она нанесла себе на руки. Щека, которой она ударилась об угол собственного комода. Вспомнила, как визжали и бились в ее руках крысы, когда она прижимала их к своему телу. Она была готова на все, чтобы вызвать жалость и смягчить сердца, которые она жаждала вырвать.

В голове ярко вспыхнуло желание разбить отражение. Сжав руки в кулаки, она смотрела на своего двойника – крохотную сломленную девушку, которой она притворялась.

– Ты – смерть, – прошептала она. – Холодная, как зимний рассвет. Безжалостная, как Великое солнце. Ты играешь роль. Играй хорошо – так, чтобы даже ты сама в это поверила. Но всегда помни, кто ты. Что ты.

Она указала на стекло, и шепот ее прозвучал резко, как звук клинков.

– Ты – Кагэ Мичи.