Волки почти прижали их к земле.

Мичи застыла у перил на капитанской палубе, наблюдая, как преследующие прожекторы становятся всё больше. Ходовые огни корветов были меньше и ярче, а гул их двигателей – выше. Ей показалось, что она уже различает их силуэты в сиянии потоков света и зарождающейся зари: гладкие, четкие, острые, как летящие в воздухе стрелы, нацеленные прямо на них.

Капитан «Куреа» стоял у штурвала, крепко вцепившись в него, иногда он оглядывался через плечо и сплевывал. Двигатели корабля работали на полную мощность, стрелки датчиков температуры маячили в красной зоне, корма дрожала от напряжения. Из выхлопной трубы валил дым, а четыре гребных винта грохотали громом. Но как бы сильно ни хотелось капитану, как бы громко ни работали двигатели, судно было просто тихоходом, не предназначенным ни для быстрых полетов, ни для бегства от гончих, повисших на хвост.

– Что произойдет, когда нас догонят корветы? – спросила Каори.

– Нанесут удар по двигателям, чтобы повредить судно и замедлить его ход, и тогда нас догонят броненосцы. Затем возьмут на абордаж. Мы нужны им живыми.

– Этого произойти не должно, – сказала Каори.

– Понимаю. – Он кивнул. – Я всё понимаю.

– Как вас зовут, капитан-сан? – спросила Мичи.

– Меня зовут Блэкбёрд. – Он приподнял шляпу.

Мичи кивнула.

– Буду рада погибнуть с вами, Блэкбёрд-сан.

Теперь она ясно видела корветы – их было два, всего в нескольких сотнях футов от их кормы. Их слегка вытянутые воздушные шары напоминали листья бука или наконечник стрелы. Корпуса обтекаемой формы рассекали воздух, как лезвия. На палубах толпились экипажи – людей было немного, но все они носили латунные атмоскафандры и смотрели светящимися глазами, следя за беглецами сквозь линзы телескопических подзорных труб. Мичи дернулась и с ненавистью выдохнула при виде гильдийцев, вспомнив Аишу, прикованную к этим гнусным машинам ради жалкой жизни.

Кагэ собрали все своё оружие. Рядом с Мичи встала Каори, держа в руке вакидзаси Даичи. Она посмотрела на Мичи, кивнула, распущенные пряди вороньих волос падали на глаза. Она подумала, что это не самое плохое место для смерти. Да и лучшей компании ей не найти.

Корветы начали окружать их. Из установленных на носу сетемётов выдвинулись головки с клешнями, торчавшими как пальцы на железных руках. Между ними были натянуты тяжелые проволочные тросы, образуя узор паутины. Гильдийцы-стрелки низко склонились над прицелами, положив большие пальцы на спусковые крюки.

Мичи облизнула губы, почувствовала вкус ветра, наполненного запахом чи. Она посмотрела на землю внизу, на огромные участки лотосных полей, едва различимых в предрассветной дымке. Она представила себе сонных фермеров, поднимающихся с постелей, их жен, спешивших приготовить завтрак, людей, идущих собирать урожай, который высасывает саму жизнь из почвы. Они были слишком заняты своими маленькими проблемами и не понимали, что они делают, кого грабят и куда приведет их этот путь. А в небе у них над головой – мужчины и женщины, которые решили восстать и сопротивляться, гибли ради них, и никто из живущих внизу никогда и не узнает об этом.

Она подумала о бедном Ичизо. О том, что он предложил. О жизни, которую она могла бы прожить. А потом она посмотрела на людей рядом с ней, на своих братьев и сестер – вот ее семья. Мичи сама выбрала этот путь, чтобы противостоять Гильдии и ее тирании.

Они всё равно будут мешать планам Гильдии. Чтобы бороться с ними. Чтобы они страшились. Чтобы знали: сколько бы они ни душили, сколько бы ни лгали, какими бы богатствами ни владели, всё равно найдутся люди, готовые бросить вызов, подняться, сражаться, истекать кровью и гибнуть ради тех, кто внизу. Ради их маленьких дел, ради людей, которые никогда не узнают их имен, и ради еще не родившихся детей.

И Мичи высоко подняла свою чейн-катану и закричала. В этом крике была только одна четкая нота – вызов, который подхватили мужчины и женщины вокруг нее, и вскоре вся палуба «Куреа» представляла собой живое полотно из открытых ртов, оскаленных зубов и сверкающих клинков. Вверх взметнулись кулаки. В прохладном воздухе на высоте голоса разносились далеко, и каждый вздох на свободе под солнцем стоил тысячи вздохов во тьме рабства.

И их услышали, и ответили им. Издалека раздался резкий рев, пронзительный, как вой зимнего ветра. Ему вторил другой голос, подчеркнутый грохотом грома в осеннем небе. И волоски у Мичи на руках встали дыбом, ее глаза широко раскрылись, дыхание перехватило, а сердце запело в груди.

– Я знаю, кто это… – выдохнула она.

Из облаков по правому борту «Куреа» вылетел белый силуэт, а за ним несся грохот бури. Огромные, как дома, крылья, белые, как снег Йиши, перья.

А ниже, по левому борту плыл второй силуэт, и на переливающемся каркасе его металлических крыльев отражались огни прожекторов, высвечивая фигурку на спине: бледная девушка в трауре, черные волосы развеваются на ветру. И Мичи снова закричала, закричала во все горло, и глаза ее наполнились слезами, когда рядом промчался арашитора и, развернувшись, обрушился на корабли Гильдии, как молния, выпущенная из рук Бога Бури.

– Юкико! – кричала она. – Юкико!

Фигурки на палубах корветов забегали, как дикие насекомые, чей улей сбили с ветки. Гильдийцы метались, охваченный паникой, указывая на летящие к ним фигуры – кошмар, будивший их по ночам. Убийца сёгунов. Погибель империй.

Девушка, которую боятся все гильдийцы.

Сетемёты выстрелили, металлические катушки запели, а между гудящими тросами летела сама стихия – арашитора. Буруу и Юкико нырнули под киль правого корвета, подобрались к нему слева и вырвали двигатель, покатившийся ярким пылающим шаром. Неболёт резко развернуло вокруг оси, он сильно накренился, его команда выпрыгнула во тьму, осветив ее ярко вспыхнувшими реактивными ранцами, и корабль понесся к земле. Второй арашитора проплыл над воздушным шаром левого корвета, выпустил эбонитовые когти и разорвал холст. Затем содрал его с каркаса, как кожу с раздутого трупа. Водород со свистом вырвался в темноту, и судно полетело вниз, как раненая птица, спускаясь по спирали к своему концу. Лотосмены покидали руины корабля среди шлейфов бело-голубого пламени.

Кагэ торжествующе заревели, подняв оружие к небу, когда белые фигуры, сделав разворот, вернулись к «Куреа». Юкико села прямо, высоко подняв руку и сжав пальцы в кулак. В ответ взметнулись десятки рук. Акихито перегнулся через перила и, протянув к ней руку, выкрикнул ее имя: «Юкико!» Буруу ревел, как столкнувшиеся грозовые тучи. Ему отвечал второй арашитора, летевший справа по борту. И тут Богиня Солнца окончательно взошла на горизонте и воспламенила небо.

Мичи вложила чейн-катану в ножны, чувствуя опустошение и облегчение. И горькую, черную печаль. Смерть Аиши тяжестью легла ей на сердце. Но при звуках приветственных криков Кагэ, при виде радости, сияющей на лице Акихито, и кулаков, взлетающих в воздух, когда корабли Гильдии начали отступать, она вдруг поняла: ее губы расплылись в слабой улыбке. И дышать стало чуть легче. Это было мгновенье счастья просто от того, что они остались живы, несмотря на смерть, маячившую вблизи всего лишь миг назад. Когда всё казалось потерянным. Когда не осталось ни капли надежды.

Опускаясь по широкой спирали вокруг неболёта, второй грозовой тигр заревел так громко, что зазвенели заклепки «Куреа», и глаза Кагэ вспыхнули удивлением. Юкико и Буруу огибали корму под торжествующие крики, и руки повстанцев сжимались в кулаки и взлетали в небо, когда их взгляды встречались сквозь пелену сине-черного дыма. Юкико окликнула Мичи по имени, и та обнаружила, что улыбается, тоже поднимая свой кулак в воздух.

И вместе – арашиторы и «Куреа» – повернули на север, к теням Йиши на горизонте, залитом светом восставшего солнца.

Это была не победа. Они даже не приблизились к ней.

Мичи кивнула.