31

Едва переступив порог квартиры тетки Киселева, Кайгородова начала изображать «умирающего лебедя».

– Мне что-то дурно, голова кружится. Можно, я тут, на краешке дивана, прилягу?

Олег положил под голову девушки подушку, заботливо накрыл пледом и пошел на кухню готовить нехитрый ужин. Если бы Киселев не был одурманен благородным порывом спасения падшей души, то он задал бы Кайгородовой вопросы, проясняющие ее намерения на ближайшее время: «Сколько ты собираешься жить у меня?» и «Ты когда начнешь искать работу?» Но Киселев ни о чем новую подругу не спрашивал. Ему нравилось заботиться о Елене, быть ее другом и защитником. И еще – в душе его начали пробиваться ростки любви. Забота о слабой беззащитной женщине и привязанность к ней идут рядом, а где привязанность – там и до настоящей любви один шаг.

Кайгородова еще в больнице поняла, что в общении с женщинами Киселев неопытен и робок. Переселившись к нему, она постепенно и ненавязчиво начала «подбрасывать дрова» в разгорающийся костер его чувств, но события не торопила.

«Спешить не будем, – решила девушка. – Чем дольше путь к запретному плоду, тем больше сладости от обладания им».

Перед заселением Кайгородовой Ефремов поинтересовался у Олега, будет ли тот жить вместе с Кайгородовой или она станет проживать в квартире одна, запертая, как птица в клетке? Киселев переезжать к Кайгородовой постеснялся, и она стала полновластной хозяйкой двухкомнатной благоустроенной квартиры практически в центре города.

В воскресенье, оставшись одна, девушка исследовала новое жилище, проверила содержимое шкафов и кухонных полок. Входная дверь не понравилась ей:

«Один из замков открывается только ключом, просто так на улицу не выйдешь. Но ничего, как-нибудь Олежек забудет закрыть нижний замок, и я прогуляюсь до тайника, оставлю брату записку, сообщу, где меня искать».

Елена вышла на балкон, перевесилась через перила, посмотрела вниз.

«Сугробы под окном тощие, с третьего этажа не спрыгнешь, можно ноги переломать. К соседям не перелезешь – балкон отдельный, даже водосточной трубы рядом нет».

Чтобы хоть на мгновение почувствовать что-то наподобие опьянения, Кайгородова съела две ложки растворимого кофе и запила их обжигающе горячим чифирем. После третьего глотка сердце стало с такой скоростью гнать кровь по исколотым венам, что Кайгородова «поплыла» и на секунду-другую забылась, как после слабенькой дозы «ханки», принятой после долгого опийного голодания. Смесь кофе и чифиря была смертельно опасна для ее изношенного слабого сердца, но Елене было не впервые рисковать. И потом, надо же было как-то отметить освобождение из наркодиспансера!

В понедельник к ней приехал Ефремов, и началась «учеба».

– Это Козодоев.

Оперативник выложил перед наркоманкой фотографию Сергея в школьные годы, официальное фото, переснятое из личного дела в ИВС, и две фотографии, сделанные службой наружного наблюдения.

– Вот таким я его помню, – ткнула пальцем в школьную фотографию Кайгородова. – После смерти Мишки Быкова он решил занять его место, но ничего не вышло.

– Давай подумаем, при каких обстоятельствах ты могла бы встретить его сегодня или завтра.

– С устройством на работу вариант не потянет? Я пришла к нему в офис…

– Тебя в здание Лотенко на порог не пустят… А во дворе… Предположим, дело было так. Кто-то из знакомых, кто именно, ты уже не помнишь, сказал, что можно устроиться техничкой в большое офисное здание на площади Советов. Ты стала искать бюро пропусков и зашла во внутренний дворик. Охраны там нет, так что ты вполне могла туда забрести. Ты пошла к входу и замерла от неожиданности: навстречу тебе шел человек, который тебя ограбил три года назад. Этот мужчина тебя не узнал, сел в импортный автомобиль и уехал. Тут к тебе подошел немолодой мужчина, усатый, в пальто с пыжиковым воротником и говорит: «Видела, как из грязи в князи можно выбиться? Полгода назад с этим сопляком никто бы здороваться не стал, а сейчас ему в пояс кланяются». Ты спросила: «Кто это?» Мужик ответил: «Козодоев Сергей».

– Мне надо побывать на этом месте или посмотреть фотографии, что там к чему.

– В понедельник съездим. Ты, кстати, как себя чувствуешь?

– Помираю без кодеина. Не достанешь пару блистеров от кашля?

– Обойдешься. Ты, Лена, учти, сорвешься раньше времени…

– Все! – перебила его наркоманка. – Дальше не надо.

– При ограблении Козодоев отобрал у тебя дамскую сумочку. Расскажи мне, какая это была сумочка и что в ней лежало.

– Пудреницу сразу вспоминать или ближе к концу?

– Где-нибудь в середине. Вначале ты вспомнишь про ключи от квартиры.

– Ты чего? – вытаращила глаза наркоманка. – Какая квартира? Откуда бы она взялась? Мы как с гостинки съехали, так у меня своего угла не было.

– Три года назад ты с подругой снимала квартиру на улице Семашко. Дом я тебе покажу. В январе 1990 года в той квартире жили две воровки-карманницы. Обе сейчас сидят, хозяйка квартиры умерла. Соседи квартиранток практически не видели, так что подловить тебя будет не на чем. Про ключи ты вспомнишь в первую очередь и скажешь: «Я за ключи больше всего переживала. Думала: вдруг этот парень, который ограбил меня, выследит, где я живу, и квартиру обворует?»

– Нормальный ход. Что про пудреницу?

– Тебе ее подарил любимый мужчина. Вот его фотография. Этот человек отравился насмерть паленой водкой в начале прошлого года. Справку – как его зовут, где он жил и все такое – я тебе оставлю. В среду вернешь.

– Понятно. Пудреница была мне дорога как память, вот я и запомнила все потертости на ней.

В среду Ефремов вывез Кайгородову на место ограбления. Елена показала оперативнику, откуда она шла, где с нее сдернули шапку. Вернувшись в квартиру, они поспорили. Ефремов настаивал, что в руках у Козодоева был нож, Кайгородова настаивала на пистолете.

– Игорь, какой нож? Ты еще вилку столовую приплети, и тогда совсем неправдоподобно будет. Козодоев три года назад был богатым человеком. Если он грабил прохожих, то исключительно для куража, чтобы адреналин в кровь качнуть, чтобы себя почувствовать заморским гангстером. Американские мафиози с ножами ходят? Нет, только с пистолетами.

– Появится вопрос: куда он пистолет дел?

– А нож куда дел? Ты пойми, мне нож тяжелее будет описывать, чем пистолет. Пистолет ты принесешь, наставишь на меня – я запомню, как ствол выглядит, и на допросе его опишу, а с ножами я запутаться могу.

Ефремов прошелся по комнате, поразмышлял и пришел к выводу, что Кайгородова права: пистолет будет лучше ножа.

«Как только она даст показания об огнестрельном оружии, так следователь тут же будет обязан поехать к Козодоеву с обыском. С пистолетом шутить никто не станет… Они поедут искать ствол, а найдут пудреницу».

– Согласен. Козодоев будет с пистолетом.

В пятницу Кайгородова сочла, что момент настал, и попросила у Киселева глоток хорошего красного вина.

– Мне только глоточек от упадка сил. Я, когда с Ефремовым на место ограбления выезжала, чуть в обморок от слабости не упала.

– Тебе разве можно вино? – встревожился Олег.

– Конечно, можно, – заверила Елена. – Вино – это же не наркотики.

– Лена, мы тебя только на прошлой неделе из наркологического диспансера забрали, и ты уже вино просишь?

Кайгородова села рядом, ласково погладила молодого мужчину по голове.

– Олежек, неужели ты думаешь, что я решила взяться за старое? Меня в диспансере не от алкоголизма лечили, а от опийной наркомании. Это совершенно разные болезни. Мне, чтобы алкоголичкой стать, надо беспробудно пьянствовать года три. Поверь мне, я много повидала на своем веку, но никогда не слышала, чтобы человек впал в запой от бокала вина.

Киселев немного посомневался, но на другой день пришел с бутылкой «Агдама». В винах Олег не разбирался. По разговорам мужиков он слышал, что «Агдам» – хорошее вино, вот и купил его. Кайгородова виду не подала, что имела в виду благородное сухое вино, а не портвейн. Осторожно, словно горькое лекарство, она выпила рюмку, порозовела, пришла в хорошее настроение и налила еще рюмку.

– Лена, смотри…

Олег попытался остановить, но Кайгородова только отмахнулась:

– До понедельника все пройдет, Ефремов ничего не заметит. Олег, давай вместе выпьем, на брудершафт.

Распив бутылку, они пошли в спальню, упали на кровать и стали целоваться. Олег поначалу был робок, нерешителен, но Кайгородова знала, как расшевелить его. Опыта общения с мужчинами ей было не занимать.

Настал миг, когда их отношения должны были перейти на качественно другой уровень, но ничего не случилось. Киселев спасовал, засмущался и вышел из спальни.

«Ничего! – усмехнулась про себя Елена. – Не мытьем, так катаньем, но я приручу тебя, мальчик!»

На другой день Кайгородова закурила при Олеге, хотя знала, что он не выносит табачного дыма.

– Лена, мне кажется, что мы делаем что-то не то. Вино, сигареты… Разве так ты пойдешь на поправку? Я бы посоветовал тебе отказаться от вредных привычек.

Кайгородова повернулась к нему. Губы ее мелко подрагивали, в глазах стояли слезы.

– Вредные привычки? Что ты о них знаешь? Ты с похмелья ни разу в жизни не болел, а меня учить взялся? Ты думаешь, я не знаю, как из пике выходить? Я ломку на ногах переносила, думала, все, умру, не доживу до новой дозы, но ничего, живая осталась.

– Лена, я… – стал оправдываться Олег.

Но Кайгородова не слушала его.

– Когда ломает по-настоящему – кажется, что с тебя, с живого, мясо с костей сдирают, и суставы выворачивает так, словно на дыбе висишь. Я через это прошла и возвращаться не собираюсь. Но есть период реабилитации, когда организм требует яда: вина, сигарет. Если позывы к наркотикам не заглушить вовремя, то наступит мнимая ломка, а она точно такая же, как настоящая…

Кайгородова села на табурет, заплакала навзрыд, уткнув лицо в ладони.

– Ты думаешь, я не знаю, как вы со мной поступите, когда все закончится? – всхлипывая, прошептала она. – Вы вышвырнете меня на помойку, отбросите в сторону, как использованный презерватив. Я вам нужна только на время, так что не надо о моем здоровье заботиться. У меня, видать, на роду написано – умереть под забором, никому не нужной.

Оперативник ласково положил ладонь на ее плечо, но она сбросила руку и завизжала:

– Уйди, уйди, гад, не хочу тебя видеть! Ты брезгуешь мной как женщиной, ты только поучаешь меня, а помочь не хочешь! Иди и скажи своему другу: я лучше вены вскрою, но вам помогать не буду. Уйди, тварь, с глаз моих, или я прямо сейчас в окно выброшусь!

Киселев поспешно покинул квартиру. Весь день и всю ночь он не находил себе места.

«Зачем я так? – корил себя Олег. – Лена пытается выкарабкаться, а я к ней со своими советами лезу. Я ведь не знаю, как тягу к наркотикам заглушить, а советы даю: не кури, не думай о вине».

В понедельник утром к Кайгородовой примчался Ефремов.

– Я не понял, что за дела? – с порога резко спросил он.

Девушка засмеялась:

– Твой друг решил из меня пионерку сделать, а я уже вышла из пионерского возраста. Все договоренности в силе. Дай закурить!

Ефремов бросил пачку «Примы» на стол.

– Я на сигареты для тебя уже столько денег потратил, что сам скоро на махорку перейду.

– Потерпи немного. Скоро с сигаретами проблема решится. Когда работать начнем?

– Клиент в Москву умотал, уже второй раз за неделю. Как объявится, так приступим.

– Я готова в любой момент! Спектакль разыграю так, что ни один адвокат не придерется.

Кайгородова не обманывала. Она твердо решила выполнить все, что от нее потребует Ефремов.

«Это, конечно, скотство – идти на поводу у ментов. Но, с другой стороны, – размышляла она, – если я встану в позу, Ефремов упрячет меня в психушку. Это, конечно, не катастрофа. Больше года в „закрытом корпусе“ держать не будут. „Полечат“ для виду и выгонят на все четыре стороны. В психушке я не пропаду, но год, год моей жизни пройдет взаперти, среди слюнявых идиотов и шизофреников! Стоит ли терять целый год ради того, чтобы показать фигу ментам? Нет, конечно. Предложение Ефремова надо использовать на всю катушку. Крышу над головой предоставили, вино, сигареты, таблетки принесут. Захочу, тот же Ефремов со мной в кровать ляжет и будет меня ублажать, как самую любимую женщину на свете. Пока я им нужна, менты по мелочам ерепениться не будут, если сильно не хамить. С Ефремовым я общий язык нашла, а с мальчиком Олегом искать не надо – он у меня через неделю ручным станет, ноги в тазике будет мыть, если попрошу. Сколько продлится это благоденствие? Два или три месяца – следствие, потом суд, приговор, кассация. Полгода уйдет, не меньше. За это время я свяжусь с братом, и он достанет опиума или „колес“ с кодеином. Полгода приятной, беззаботной жизни – разве это не кайф? Ради этого стоит „друга“ детства за решетку упрятать».

В среду Киселев набрался смелости и приехал мириться.

– Лена, прости, ты в прошлый раз меня не так поняла. Я не то хотел сказать…

– Это ты меня прости, – тихо ответила Кайгородова. – Нервы ни к черту. Срываюсь на ровном месте.

Она закусила губу, посмотрела Олегу в глаза. По ее виду оперативник понял, что девушка хочет сказать что-то важное, но не может решиться.

– Лена, ты…

– Дай мне слово, – потребовала Кайгородова, – что ты не выгонишь меня, пока вся эта история не закончится.

– Господи, о чем ты говоришь! – вздохнул с облегчением Киселев. – Живи сколько хочешь!

Олег решил, что настал подходящий момент исправить воскресную оплошность, но Кайгородова не подпустила его к себе.

– Потом, – пообещала она. – Все будет потом. Я от тебя никуда не денусь. Дай мне немного окрепнуть, в себя прийти.

Киселев оставил на столе пять пачек сигарет «Родопи», бутылку сухого вина, продукты на несколько дней и уехал домой, счастливый и радостный.

«Лена – самая лучшая девушка из всех, кого я встречал. Другая бы на меня смертельно обиделась, а она простила. Умница! Я сделаю все, чтобы она поскорее выздоровела».