Глава десятая. Корея в годы японо-китайской и Второй мировой войн (1937–1945)

Начало японо-китайской войны

К участию в большой войне за передел мира Япония готовилась давно, но в тридцатых годах прошлого столетия эта подготовка особенно активизировалась. Увеличившаяся потребность в сырье, необходимом для развития военной промышленности, а также в военных товарах привела к интенсивной индустриализации Кореи, служившей для Японии главным источником каменного угля, железной руды и ряда других металлов. Строились новые рудники, часть продукции которых перерабатывалась на местных заводах, развивалась транспортная система, появились заводы, производящие технику для армии, постоянно увеличивалось количество гидроэлектростанций… Все это в нормальных условиях должно было увеличить доходы местного населения и повысить его уровень жизни, но на самом деле в период промышленно-экономического подъема корейцы стали жить хуже, чем раньше – их заставляли больше работать и меньше за это платили.

Корея служила японцам плацдармом для боевых действий на континенте и первоначальным сырьевым резервом. Захватнические планы у японцев были «грандиозные» – от Сибири на севере до Австралии на юге. Можно сказать и проще: гитлеровская Германия собиралась править Западным полушарием, а Япония – Восточным. В Тройственном пакте Германии, Италии и Японии, подписанном в сентябре 1940 года в Берлине, говорилось о праве Японии на установление нового порядка в «Великой Восточной Азии».

7 июля 1937 года на мосту Лугоу недалеко от Пекина произошел инцидент, послуживший поводом для начала японо-китайской войны. Солдаты японской Гарнизонной армии, в задачу которой входила защита посольства и японской собственности, под предлогом поисков пропавшего товарища потребовали от китайцев впустить их в крепость Ваньпин, защищавшую восточный конец моста и дорогу на Пекин. Когда китайцы отказались удовлетворить это требование, японцы обстреляли Ваньпин из пушек… Этот конфликт можно было решить дипломатическим путем, но японцы начали войну, которая, по их расчетам, должна была бы продлиться не дольше полугода. Китай, в котором с 1927 года шла вооруженная борьба между националистами (партия Гоминьдан) и коммунистами, казался японцам легкой добычей.

Изменения в Корее, вызванные началом японо-китайской войны

Вскоре после начала войны с Китаем японцы создали при канцелярии генерал-губернатора Управление ресурсов, которое должно было перестроить корейскую экономику с учетом потребностей военного времени. Проще говоря, японцы начали еще активнее грабить Корею и эксплуатировать ее народ. В апреле 1938 года вышел закон «О всеобщей мобилизации во имя государства», «легализовавший» грабеж и эксплуатацию. Так, например, крестьяне были обязаны продавать японским властям определенное количество сельскохозяйственной продукции по установленным сверху крайне низким ценам. Фактически это было не покупкой, а принудительным изъятием. Начав с изъятия 40 % продукции, японцы постепенно довели это количество до 65 %.

Объявление окружного суда города Тэгу с призывом подать документы на смену имени до 10 августа 1940 года

Послабления, сделанные после выступлений 1919 года, давно были забыты – с каждым годом оккупационный режим становился все жестче. С началом войны усилилась идеологическая обработка корейского населения, которому усердно внушали идею японо-корейского единства. В конечном итоге дошло до того, что с 1940 года корейцев начали принуждать менять имена и фамилии на японские. Подавалось это как прекращение дискриминации местного населения, но на самом деле дискриминация сохранялась. Смена имен вызвала недовольство как среди корейцев, так и среди японцев. Японские ультранационалисты были возмущены тем, что корейцам, считавшимся людьми второго сорта, разрешили носить «благородные» японские имена и фамилии. Для корейцев принудительная смена имени означала отрыв от родовых корней и считалась оскорблением предков. Работа многих чиновников, в первую очередь – полицейских, осложнилась необходимостью ведения двойного учета по старым и новым именам. Формально акция по смене имен оказалась успешной – под давлением властей уже в 1940 году имена сменило около 85 % корейцев. Но японские имена использовались только при контактах с властями и были забыты сразу же после того, как оккупационный режим рухнул.

Очередь из корейцев, пришедших сменить имя, в отделе регистрации

Другим инструментом «ояпочивания» корейцев было насаждение синтоистского культа, который стал обязательным для всех жителей оккупированной Кореи. Навязывание чуждого вероисповедования вызвало противодействие у приверженцев других религий и в первую очередь у христиан, для которых поклонение синтоистским богам являлось запретным идолопоклонством. Одна из важнейших христианских заповедей гласит: «не сотвори себе кумира», а синтоистские божества во главе с «великой священной богиней» Аматэрасу были для христиан идолами. В большинстве своем корейские христиане шли на компромисс: поскольку власти объявили поклонение синтоистским божествам «гражданским долгом подданных Великой Японской империи», христиане считали это не поклонением как таковым, а процедурой гражданского характера. Но были и такие, кто поплатился свободой, а то и жизнью за отказ поклоняться синтоистским идолам.

Ворота синтоистского храма на горе Намсан

Первое число каждого месяца было объявлено «патриотическим днем», в который корейцам полагалось посещать синтоистские храмы. Показательным примером надругательства над чувствами и традициями корейского народа стало сооружение синтоистского храма на горе Намсан в Кёнсоне на месте священного алтаря Куксадан, построенного в 1394 году по приказу основателя государства Чосон Ли Сонге.

С октября 1937 года во всех школах на территории Кореи утро стало начинаться с коллективного произнесения Клятвы верного подданного Его Императорского Величества, в которой говорилось о готовности стойко переносить все тяготы и лишения ради блага Великой Японии. На молодое поколение корейцев, выросшее при японском владычестве, рассуждения о единстве двух наций и патриотические японские призывы оказывали довольно выраженное влияние. Молодежь «оболванивалась» японской пропагандой, внушавшей, что каждый подданный должен быть готов пожертвовать всем, в том числе и жизнью, ради Его Императорского Величества, блага Японии и процветания всей Восточной Азии. В 1938 году корейцы получили «привилегию» – их начали призывать в японскую армию, где они подвергались еще большей дискриминации, чем в обычной жизни. Одновременно «Закон о национальной мобилизации», принятый в том же году, перевел гражданских лиц в положение военнообязанных, которых в любой момент можно было привлечь к различным тыловым работам «на благо государства».

В 1938 году было запрещено преподавание на корейском языке. Японцы надеялись на то, что корейцы, забыв свой язык, сменив имена и начав поклоняться синтоистским богам, превратятся в японцев. Любое напоминание корейцев о своей национальной сущности жестко пресекалось. Был такой случай – на фотографии марафонца Сон Гиджона, занявшего первое место на Олимпийских играх 1936 года в Берлине (разумеется, он выступал под японским флагом и японским именем), журналисты газеты «Тона ильбо» заретушировали японский флаг на майке спортсмена. Эта в сущности безобидная акция была расценена японской администрацией как «подрыв государственных устоев». «Тона ильбо» не выходила в течение девяти месяцев, а непосредственные виновники случившегося были арестованы. В 1940 году корейская пресса вновь оказалась под запретом, который просуществовал вплоть до падения оккупационного режима.

Та самая фотография Сон Гиджона с заретушированным японским флагом