Своим толерантным отношением к обеим сторонам голландские власти предотвратили множество провокаций и насильственных преступлений, которые превратили бы Голландию в поле битвы секретных служб. Грабежи, похищения, шантажи и убийства, вместо того чтобы быть вопиющими исключениями, могли перейти в партизанскую войну, которая изменила бы ход событий в Северной Европе, разделила бы Нидерланды и добавила ее богатые колонии к ставкам в Версале.

Но такой рациональной политике не последовали в Швейцарии. Там враждующие шпионские и контрразведывательные службы, французские, британские, итальянские, а позже и американские, действовавшие против немцев и австро-венгров, разыграли настоящую мелодраму. Никаких запретов не существовало; и полчища агентов и их наемников с каждой стороны, втянутых в круглосуточные состязания по вымогательству, удушению и нанесению ударов в спину, были привлечены к ответственности швейцарцами и либо отправлены в тюрьмы, либо депортированы для обеспечения безопасности страны.

Высшие военные власти Швейцарии были откровенно прогерманскими, что позволяло большинству первых подпольщиков из числа союзников использовать удобную маску для противодействия шпионажу. Привычная щедрость расходов на секретные службы была подобна аппарату искусственного дыхания для гостиничного бизнеса, пострадавшего от войны; и большинство здравомыслящих и осторожных швейцарцев предпочитали держаться боковой линии, пока конкурирующие шпионские команды носились за мячом.

Некоторые опасения существовали еще со времен обширной германской подготовки перед Верденом; захват Бельгии мог вызвать глубокое отчаяние, так что пришлось бы попытаться повернуть правый фланг французской армии и вторгнуться в Швейцарию. Спустя некоторое время эта угроза стала настолько ощутимой, что такой известный стратег, как Фердинанд Фош, был назначен для разработки плана взаимной защиты — план Le H.

Когда немецкое вторжение обошло Швейцарию стороной, план Le H. — скорее к радости немцев, чем швейцарцев, — утратил свое значение. Возможно, отчет какого-то шпиона обескуражил штабных стратегов, которые посчитали, что бодрящий тоник, в котором нуждалось отечество, был еще одним жестким противником. Что бы ни вызвало это разумное уважение к швейцарскому нейтралитету или плану Le H., кризис, вдохновивший создание этого плана, возник непосредственно из мастерского шпионажа — рейд на врага, совершенный в интересах разведки Антанты с использованием непревзойденной техники преступного мира.

Пользующийся дурной славой центр австро-германских агентов в Швейцарии был ограблен французом, работавшим на итальянскую разведку ради защиты швейцарцев, чьи законы он беззастенчиво нарушал. Этим шпионом-налетчиком был Баптистин Трэвайл, знаменитость европейского преступного мира, который даже приобрел монархический титул. Криминальный мир Европы знал его как «Короля Алиби».

В 1911 году, вломившись в офис Messageries Maritimes (крупнейшего французского пароходного общества) и ограбив сейф, Баптистин ухитрился доказать в суде, что в момент ограбления он играл в биллиард с сержантом жандармерии. «Король Алиби» — головная боль полицейских Западной Европы в 1914 году — годом позже стал бесценным сотрудником военных спецслужб.

Воюющие правительства без исключения использовали известных преступников или условно-досрочно освобожденных заключенных. Как еще они могли сохранить выпуск поддельных паспортов и других поддельных документов? Но в успешных авантюрах Баптистина Трэвайла дерзкие и безжалостные действия были направлены против противника.

Применяя на практике свои исключительные таланты в Австрии перед войной, Баптистин свел близкое знакомство с некой теневой личностью венского подпольного мира. В один прекрасный день этот товарищ, итальянец, внезапно исчез; и французский налетчик кратко посетовал: «Должно быть, его накрыли флики!» Однако в 1915 году их знакомство неожиданно возобновилось. Когда Баптистин приехал в Милан, дабы избежать сетей полиции и призыва на военную службу, к которой он не питал склонности, итальянец носил офицерскую форму со знаками отличия.

— Так ты маскировался в Вене, — удивился Баптистин.

Офицер пожал плечами:

— Выполнял задание. Но я не забыл, Титин, как ты помогал мне скрываться. Думаю, теперь пришел мой черед. Военное время не самое лучшее для таких, как ты. Поехали со мной в Цюрих, — предложил итальянский разведчик. И после бутылки вина шпионская сделка была заключена.

Баптистин с другом отправились в Цюрих, только Баптистин на этом не остановился. Именно он, знаменитость преступного мира, сумел вторгнуться в штаб-квартиру герра доктора Мейера, тевтонского пропагандиста и обер-шпиона. Избежав опасности, связанной с сигнальными звонками и электрическими дверными и напольными ловушками, взломщик вскрыл сейф швейцарского доктора почти за рекордное время и смел его содержимое со скоростью лавины. Вот только Мейер и его помощники, находящиеся в это время в доме, не уловили ни звука!

Ходили слухи, будто Мейер методически вел и хранил список всех запланированных им выплат секретным агентам. Так через Баптистина итальянская секретная служба неожиданно получила полный список шпионов на своей территории. Баптистин явно провернул грандиозное дело, поскольку у нас имеется свидетельство благодарности итальянцев, подтверждающей ценность его налета в Цюрихе.

История гласит, что прибыльное участие этого преступника в роли агента контрразведки не побудило его ступить на правильный путь; и все же начальство военных секретных служб в Риме не забыло о своих обязательствах перед французским мошенником за его виртуозные налеты. И вот в 1923 году Баптистин не смог выкрутиться с помощью своего изобретательного алиби. Будучи признан виновным в Парижской коллегии присяжных в серии тяжких преступлений, он был приговорен к тюремному заключению на Кайенне сроком на 20 лет — приговору, повлекшему за собой пожизненное изгнание из Франции.

Пока он вместе с другими осужденными дожидался в тюрьме Сен-Мартен-де-Ре судна для отправки в Гвиану, некий итальянский разведчик прознал про его несчастье.

Были предприняты самые срочные меры, вследствие которых итальянский посол обратился к премьеру Франции. Учитывая «заслуги, оказанные во время войны союзникам», Баптистин был прощен. Но известие о помиловании запоздало на несколько часов. И прежде чем начальник тюрьмы успел послать за ним с сообщением, что и на этот раз он снова свободен, пресловутая удача изменила ему — Баптистин заплатил за свои долги перед обществом, проглотив яд — своего рода последнее алиби.