До войны из всех резидентур германской секретной службы самым ценным считалось отделение в Брюсселе, находившееся в умелых руках Рихарда Юрса. Его преемники, вроде Петера Тейзена, старались ему подражать; но после завоевания Бельгии Брюссель стал всего лишь столицей одной из провинций Германской империи; поэтому и было признано необходимым перенести шпионский центр в другое место. Самое эффективное учреждение секретной службы должно было быть создано и задействовано на работу в Великобритании, во французских портах Ла-Манша, а также в нейтральной Голландии, где могли прочно обосноваться агенты вражеской разведки.

Выбор пал на Антверпен, поскольку для подготовки нужных кадров этот город предоставлял особые преимущества. Для своей новой разведшколы немцы выбрали прекрасный старый особняк в центре одного из лучших жилых кварталов города, на улице Пепиньер, 10. Дом был удобен еще и тем, что имел боковой выход на соседнюю улицу, Гармони, 33. Снаряд, выпущенный на второй день осады, пробил угол здания, оставив шрам — символ жестокого порабощения города.

Когда Эльзбет Шрагмюллер прибыла к месту своей новой службы, дом этот уже пользовался дурной славой. Бельгийцы, которым случалось здесь проходить, редко останавливались, чтобы на него взглянуть. Они благоразумно предпочитали прятать свое любопытство от врага, который так хорошо скрывал от них свой шпионский инкубатор. Стоявшие на посту жандармы резко окликали каждого, кто норовил задержаться у входа в дом под номером 10 или 33.

Комендантом разведшколы Антверпена назначен был ветеран разведслужбы майор Грос. Он прихватил с собой весь штат лучших инструкторов, какими только располагала германская секретная служба. Требовалась большая смелость, чтобы поместить этот шпионский центр в таком враждебно настроенном городе, как Антверпен. Так что можно полагать, что только интеллект и бескомпромиссное рвение «фрейлейн доктор» отодвинули срок неизбежного падения.

Говорят — если верить пропаганде союзников и тем, кто стал жертвами этой самой пропаганды, — что эта женщина стала настоящим тираном, наводящим ужас на своих сослуживцев-мужчин, кое-кто из которых принадлежали к правящим кругам Пруссии, а другие пользовались влиятельными связями с Потсдамом. Однако все эти россказни следует отвергнуть как злые и нелепые наветы. Несомненно, она зачастую превосходила своими качествами мужчин, потому что, как известно, держалась в стороне от мелочной зависти, соперничества и внутренних распрей. Не пол или мнимая эротичность «фрейлейн доктор», а исполнение служебного долга двадцать часов в сутки служили достаточным доказательством ее глубокой преданности борьбе во благо отечества.

Суровая дисциплина, установившаяся в антверпенской школе разведчиков, несомненно, была введена по ее инициативе. Как бывшая сотрудница ведомства цензуры, она отлично осознавала всю глубину ненависти, которую бельгийцы питали к своим завоевателям. По всей видимости, она добровольно возложила на себя всю ответственность за такой режим; и никчемные новобранцы, которые сбежали из разведшколы, или дипломированные шпионы, которых поймали и подвергли допросу, высказывались о ней резко, с плохо сдерживаемой обидой дезертиров или гневом осужденных. Спустя несколько месяцев она уже обрела пресловутую славу «ужасной доктор Эльзбет», «прекрасной блондинки Антверпена», чей острый, прожигающий насквозь взгляд сыскал ей прозвище Тигровые глаза.

Один из нарушителей британского законодательства утверждал, что ее нельзя было назвать красивой. Но ее глаза! Он ничего другого не видел, кроме этих ярко-синих глаз, светящихся таким наэлектризованным светом, который словно парализовал его волю. Это было как щелчок затвора фотокамеры, после чего его трепещущая душа ушла в пятки.

Настоящая «фрейлейн доктор», несомненно, культивировала эту защитную окраску для пущей эффективности своей работы. Чем строже, жестче, хитрее и изощреннее она становилась, тем меньше проблем у нее возникало в общении с подчиненными или тем сбродом наемников, ренегатов и недовольных, направляемых в Антверпен, чтобы их обучали, шантажировали или подкупали с той целью, чтобы они рисковали жизнью ради германского шпионажа. Ее репутация, в значительной степени ею самою созданная, служила не только дубинкой и мечом в каждой ее руке, но также щитом и доспехами, прикрывающими эту образованную женщину от перепуганных, назойливых врагов.

Бывали такие плодотворные дни, когда контрразведчики Антанты посылали до шести противоречивых донесений, согласно которым «мадемуазель доктор» одновременно находилась в шести разных местах и выполняла разные задания. Когда в Соединенных Штатах, с благословения правительства, расплодились полуофициальные осведомители, то там была обнаружена своя «антверпенская блондинка». В любой подозрительной блондинке видели неуловимую «ведьму с Шельды». Гертруда Вюрц, способствовавшая выдаче одного из агентов Жозефа Крозье и впоследствии бесследно исчезнувшая, тоже прослыла одним из воплощений «фрейлейн доктор». Фелиса Шмидт, мечтавшая скомпрометировать лорда Китченера, после ареста также принята была за «фрейлейн доктор». Талантливая курсантка антверпенской школы Анна-Мария Лессер не раз во время войны выдавала себя за «известную фрейлейн доктор».

Светловолосые ученицы Антверпена были быстро обучены и рассредоточены по разным странам, дабы их можно было принять за их преподавательницу, но никто из них, кажется, не появился в России или в Румынии. Женщины-агенты, действующие в этих странах, были в достаточной степени находчивы и умны, чтобы выработать свой собственный стиль. У итальянцев тоже имелась своя особая героиня, известная некоторым как «Красавица-шпионка» или «Ирма Стауб», аристократка и патриотка. «Фрейлейн Ирма» появлялась и покидала Швейцарию, строила заговоры против союзников и выбрала свой банальный псевдоним, чтобы избавить своих именитых родственников от лишних хлопот, связанных с ее дурной славой.