4 октября 1870 года фон Мольтке писал генерал-майору фон Штиле:

«На дне табакерки, найденной у эмиссара французского правительства, был обнаружен оригинал указа, подписанного Фавром и Гамбеттом, отсрочивающего выборы в очередной раз».

Пятью днями ранее фон Мольтке в своей ставке в Феррьере издал следующий приказ: «У нас имеются доказательства, что между Парижем и Туром все еще поддерживается связь через курьеров. Известно, что один из них пробрался в столицу 4-го числа сего месяца. Лицам, которые окажут содействие аресту курьеров, доставляющих правительственные депеши, будет выплачено вознаграждение в размере 100 золотых за каждого задержанного курьера».

Приказ этот возымел действие. Были перехвачены курьеры, зашивавшие важные французские депеши в подкладку жилетов или прятавшие их в тростях и париках. Документы прятали также в подошвах, в козырьках кепок, в искусственных зубах и даже в десятисантимовых монетах, распиленных, выдолбленных и заново спаянных, причем шов заглаживался уксусной кислотой. Некоторые особо важные сообщения, перехваченные немцами, были найдены в покрытых резиной пилюлях, которые их владельцы проглатывали в случае опасности. Французов, заподозренных в том, что они являются агентами-связниками, немцы обыскивали, раздевали догола, давали им сильнодействующее слабительное и держали под постоянным наблюдением. И если в течение недели не обнаруживалось ничего подозрительного, — а Штибер, видимо, оказался тем самым пруссаком, которому Всевышний поручил изобретение толстокишечной и экскрементной контрразведки! — задержанного отпускали, напутствуя все же советом — впредь не попадаться при таких обстоятельствах. Уличенных в шпионаже расстреливали на месте.

Но расстрелы не могли остановить храбрецов, когда французский народ наконец поднялся не на защиту захудалого императорского режима, а для отпора иноземных захватчиков. Агенты и курьеры, столь доблестно помогавшие секретной службе, являлись в большинстве своем крестьянами, лавочниками, лесниками, таможенниками или сборщиками налогов, т. е. людьми, благодаря самой своей профессии прекрасно изучившими оккупированные районы Франции. Жандармы, солдаты и матросы также рисковали жизнью, занимаясь шпионажем в пользу Республики. Многие из агентов выдавали себя за бельгийских подданных, и подчиненным Штибера приходилось тратить много времени и энергии на проверку фальшивых паспортов. В течение всей кампании обер-шпионы французской секретной службы совершали одну серьезную ошибку, скупо оплачивая услуги тех, кто добровольно брал на себя опасную миссию, обещали больше, чем могли дать, или обещали слишком мало. Обычная плата за доставку донесения через фронт колебалась от 50 до 200 франков; однако часто платили не больше 10–20 франков, особенно крестьянам.

Находилось немало горячих патриотов, с риском для жизни проникавших сквозь сети Штибера, не помышляя о каком-либо вознаграждении. Один из таких храбрецов предложил переодеть его в прусского улана, а так как он не говорил по-немецки, просил отрезать ему язык, чтобы он вообще не мог говорить. Другой, разносчик, по фамилии Машере, поклявшийся отомстить пруссакам за сожжение села Жюсси, доставил важное сообщение из французской ставки коменданту Вердена, а затем пробрался в Мец. Однако он отказался взять предложенные ему 1000 франков, заявив, что считает себя достаточно вознагражденным уже тем, что удалось перехитрить врага.

Чувство патриотизма и национальной гордости вместе с национальной кампанией в защиту Франции значительно повысили моральные качества рядового агента секретной службы ужасной осенью 1870 года и зимой 1871 года. Только теперь, спустя очень много лет, мы понимаем, как сильно Вильгельм Штибер помимо своей воли содействовал улучшению французской секретной службы. Его влияние, независимо от военных столкновений, спровоцировало французскую секретную службу объединиться и расшириться вскоре после заключения мира. Вторая империя была потеряна навсегда, но Второе бюро французского генерального штаба было обретено; и некоторые из худших приемов работы секретной полиции сохранили свою актуальность.

Штибер поставил свой бренд на германскую, русскую и другие отделы военной полиции, как и на промышленный шпионаж. И эта неусыпная бдительность, которая не давала передышки оппозиционерам, мечтателям или иным сторонникам политически заблудших и социально неимущих индивидуумов, позволила приписать некоторые детали тайной организации и беспощадной техники заразной форме пруссачества Вильгельма. Однако досье не являлись его изобретением. Самые основы секретной службы, возродившейся во Французской республике после победы Германии, унаследованы были не столько от Штибера, победоносного противника, сколько от Фуше и даже де Сартина, всеми забытого роялиста.

Во времена Коммуны подручные Тьера сожгли множество полицейских досье. Уголовный мир был весьма этим обрадован, но радость эта длилась недолго, ибо одним из первых актов восстановленного консервативного правительства явилось распоряжение о восстановлении бесценных досье. Это была огромная работа, требовавшая наведения справок во всех тюремных, судебных и газетных архивах и хранилищах публичных документов. Однако за два года пять миллионов новых отчетных материалов были готовы и помещены в восемь тысяч ящиков. «Вся вопиющая клевета и грубые разоблачения, которые составляли основу этих документов» несомненно могли считаться чисто республиканской работой в стиле хитрого де Сартина. Тогда как мертвая рука Жозефа Фуше направляла секретную службу, когда она взялась за генерала Жоржа Буланже.

Адъютант генерала, некий Жоржет, был полицейским сыщиком, так же как и его возлюбленная, старательная горничная любовницы Буланже, мадемуазель де Боннемен. Когда генералу пришлось бежать в Брюссель, адъютант вместе с горничной последовали за ним. Буланже опасался, как бы тайная полиция не пронюхала о его побеге. Его могли спокойно арестовать еще до того, как поезд пересек границу, однако полицейским агентам было дано указание лишь сопровождать незадачливого «беглеца», поскольку он утратил былую значимость.

Французская республика, несмотря на контрибуцию, которую из нее выколачивали пруссаки, отыскала средства для поддержания полицейского шпионажа, который тактично уважал все наименее демократичные бурбонские и бонапартистские традиции. Майор Артур Гриффитс, видный полицейский авторитет Великобритании, был обескуражен, обнаружив в Париже шпионов «среди всех классов общества даже в наше время; в гостиных, среди прислуги, в театрах, среди журналистов, в армии и среди людей виднейших профессий».

Ознакомившись с историей политической секретной службы во Франции и приготовившись к решительному возрождению военной секретной разведки после ужасающего поражения, нанесенного Штибером и его тайной организацией, мы должны уделить внимание разведывательной и шпионской деятельности банкиров и других влиятельных личностей. Теперь на сцену выходит русский царь, с его собственной гиперболизированной политической полицией, шпионажем и провокациями. Так что мы неминуемо снова попадаем во Францию и встречаем достойного сожаления свидетеля по имени Альфред Дрефус, чьим уделом стало нанести такой резкий удар по разведывательной службе Французской республики, что она поднялась, словно со смертного одра, прикончила своих врачей и набросилась на собственную хроническую заразу.