Не следует полагать, что влияние Штибера, как в своей стране, так и за ее пределами, поддавалось точной оценке и измерению. В то время и немцы и французы были осторожны, стараясь минимизировать его вклад в победу и распад Второй империи. Из-за зловещих методов и отталкивающей дурной славы его соотечественники принижали значимость работы знаменитого шпиона. Кроме того, для всех добропорядочных тевтонцев было недопустимо умалять популярность армии.

Если мы попытаемся изучить точную природу влияния Штибера в послевоенное время, то обнаружим, что обер-шпион имел дела со значительной французской оппозицией, в особенности после Седана, когда страстные националистические порывы французов сменили ослабленные и преступные имперские импульсы. Кодекс реванша, все еще жизненно важный во время перемирия в 1918 году, уже требовал от французов жертв, пока Мец или Париж не капитулировали.

Еще до наступления войны секретная служба Наполеона III, огромная и щедро финансируемая организация, должна была дать достойный отпор Штиберу. Но имперские сыскные бюро имели мало шансов обучиться контршпионажу, поскольку их беспокоили внутренние потрясения и протесты, а также необходимость шпионить за врагами бонапартистского режима. Ошибочная оценка прусского «поражения» в 1866 году была каким-то образом учтена; и продолжающаяся активность Штибера наблюдалась под тем же самым тупым углом, что минимизировало приготовление фон Мольтке, Бисмарка или фон Рона.

Теперь секретная служба Гамбетта (премьер-министр и министр иностранных дел Франции в 1881–1882 годах) значительно улучшилась по сравнению с имперскими агентствами, которые она должна была поспешно заменить. Немецкие генералы попали в затруднительное положение из-за неожиданного сопротивления побежденной нации. После Седана Бисмарк надеялся заключить мир с Наполеоном. Покорность императора и его армии казалась более выгодным политическим риском вторгнувшимся победителям, чем попытка договориться с республиканцами, которые уже взбаламутили страну своими речами о «чести Франции» и реванше. Наполеон, несчастный военный пленник в Касселе, был не в состоянии отправить М. Ренье, под протекцией немцев, в Мец, чтобы выяснить, как армия Базена настроена в отношении восстановления Французской империи.

Однако секретные агенты Гамбетта, которые держали ту же самую блокаду в противоположном направлении, вошли в Мец напрасно — продолжение осады не последовало. Дело в том, что генерал Шанзи, мобильной гвардии которого предстояло покрыться славой и кровью в снегах у Ла-Манша, должен был руководить слабыми войсками Гамбетта, армией Луары, вместо опытной, но нерешительной дивизии Ореля де Паладина (французский военачальник, бессменный сенатор). Несмотря на это, стратеги допускают, что, не осади Базен Мец, таким образом освободив армию прусского наследного принца, армия Луары получила бы превосходный шанс снять осаду Парижа.

Гамбетт проповедовал войну до победного конца под лозунгом: лучше смерть, чем бесчестье; и многие французские агенты нашли свой невразумительный и печальный конец. Тогда как военная полиция Штибера обнаружила в возрожденном французском правительстве в Туре противника, чья отчаянная решимость вдохновила на контрнаступление и чьи ресурсы превратились в угрожающие даже для надежно закрепившихся захватчиков.