Такое крайнее недоверие, какое не повторялось нигде в Западной Европе до зарождения диктатуры фашизма, не приводило к какому-либо значительному результату или к необходимым превентивным мерам. Однако оно вылилось в появление так называемых досье. Этим надежным инструментом политического шантажа стали особые папки, заводимые на любого француза, кем бы он ни был, преступником или ни в чем не повинным гражданином, если требовалось установить за ним постоянное наблюдение. В архивах префектуры хранились тысячи таких «досье», скрупулезно зарегистрированных и дававших возможность быстро навести любую справку. Обычно они содержали в себе клеветнические доносы агентов, основанные большей частью на самых лживых и нелепых сплетнях. В результате нередко совершенно безобидные люди обвинялись в «потрясении основ» государства.

Но как же политическая полиция Наполеона III действовала против подлинно опасных заговорщиков? Вечером 14 января 1858 года император в сопровождении императрицы и генерала Роже направлялся в Парижскую оперу. Давали «Вильгельма Телля» — бенефис в честь известной певицы, собравшейся покинуть сцену. Возле здания театра собралась большая толпа, чтобы приветствовать прибытие Наполеона с Евгенией и свитой, которые ехали в трех парадных каретах, эскортируемых отрядом гвардейских улан.

Карета императора следовала последней и несколько задержалась у арки в тот момент, когда из остальных экипажей высаживались обер-гофмейстер и члены императорской свиты. И тут внезапно раздался оглушительный взрыв, за ним — второй и третий, после чего воцарилась полная тьма! От взрывных волн погасли все газовые фонари. Короткая тишина сменилась криками раненых и умирающих, конским топотом, воплями перепуганных зрителей и звоном разбитых стекол.

Всеобщий хаос и кровавое побоище представляли собой ужасающее зрелище. Тремя бомбами, брошенными в толпу, окружившую Наполеона III, было убито и ранено 160 человек. Генерал Роже получил тяжелые ранения; один из осколков оцарапал висок императрице, другой пронзил треугольную шляпу императора. Не будь императорская карета облицована металлическими пластинами, все трое ее пассажиров погибли бы, поскольку на наружных стенках кареты были обнаружены следы 66 осколков. Парижские улицы в самом прямом смысле были залиты кровью. Платье Евгении, обмундирование сопровождающих также оказались забрызганы кровью. Кровавые потоки окрасили стены и афиши Оперы. Однако Наполеон и его супруга, стремясь успокоить толпу, все же вошли в театр и заняли свои места в императорской ложе, как если бы ничего серьезного не произошло. И вся театральная публика поднялась на ноги и с воодушевлением их приветствовала.

Где же была и что делала в это время полиция, со всеми ее шпионами, столь рьяно следившими друг за другом? Она всполошилась и рыскала по Парижу, отыскивая убийц. Один из главных заговорщиков уже был задержан. Случилось это фактически еще до первого взрыва, когда жандармы арестовали иностранца по имени Пиери или Пьерэ, бродившего в районе Оперы.

Перед этим в органе Мадзини — Italia del Popolo (газета национальной итальянской ассоциации) в Генуе появился новый манифест; и где бы ни собрались итальянские мятежники, полиция была уже наготове, дабы предотвратить назревающую террористическую акцию. За несколько дней до взрыва парижская полиция получила сведения, что в Бирмингеме готовят бомбы. Лондон предупредил также о прибытии некоего Орсини, неутомимого и яростного заговорщика, который путешествовал вместе с тремя соратниками Мадзини. Брюссельская полиция, в свою очередь, предупреждала о подозрительных маневрах Пиери-Пьерэ.

Поскольку вся информация, своевременно полученная из Англии и Бельгии, не заставила французскую полицию принять необходимые меры предосторожности, заговорщики беспрепятственно прибыли в Париж и затем пробрались незамеченными на площадь Оперы. Министру внутренних дел Байяну и его подчиненному, начальнику полиции Пьетри, пришлось подать в отставку. Поскольку их репутации разлетелись на мелкие осколки, как и итальянские бомбы, место их занял подающий большие надежды чиновник полиции Клод, который руководил задержанием заговорщика. Он первым допрашивал Пиери-Пьерэ и после допроса установил, что задержанный проживал в дешевом отеле на улице Монмартр под фамилией Андреас и что в одной с ним комнате остановился некий де Сильва, выдававший себя за португальца.

Позже португальца арестовали и обыскали; он предъявил паспорт, выданный португальским консульством в Лондоне; это не помешало без труда опознать в нем де Рудио, подозрительного типа из Рио-де-Жанейро. При обыске у него в комнате нашли револьвер, патроны, кинжал с рукояткой из слоновой кости, письмо и бумаги, позволившие Клоду быстро установить личность арестованного. Оказалось, что де Рудио и Пиери были знакомы с неким бывшим военным Гомесом, он же Пьер Сюринэ, на которого указал полиции официант одного из ресторанов. Гомес имел неосторожность выдавать себя за англичанина и действовал в качестве «слуги» главного шпиона Орсини. Вскоре после того, как произошли взрывы, официант видел, как Гомес выглядывал из окна ресторана, находившегося наискосок против Оперы. Он выглядел крайне взволнованным и даже размахивал револьвером, чем и обратил на себя особое внимание.

Сам Орсини, человек до такой степени безрассудный и ненадежный, что Мадзини прозвал его «сумасшедшим», — также решил выдавать себя за английского коммерсанта. Он действовал под фамилией Олсоп и создал свой шифр из терминов пивоварения. Схваченный в ту же ночь в постели, Орсини вместе с другими бомбометателями попал в расставленную полицией западню, в которую они поспешили броситься, можно сказать, сами. Но ни военная полиция, ни секретная разведка не проявили во всем этом деле никакой находчивости. И даже успех регулярной полиции — менее действенной, чем секретная, — представленной в лице М. Клода, можно попросту считать счастливым случаем, а не слаженно организованной операцией по защите от террористов.