Мой мозгоправ раз за разом обнаруживал упорное нежелание хоть как-то реагировать на мои откровения, что меня крайне удручало. Я призадумался. Похоже, заключил я, это профессиональное; специалист по тестам и измерениям тоже ведь не говорила со мной после приснопамятных клякс!

Втайне от мозгоправа я завязал с торговлей энциклопедиями. Я нашел новую работу. Контора называлась «Акме эдвертайзинг», вид деятельности у нее был – прямая почтовая реклама. То есть она распространяла рекламные материалы с вложенными конвертами и купонами, в которых следовало только указать номер приглянувшегося товара. Нас, распространителей, гордо именовали делопроизводителями; но речь по-прежнему шла о навязывании товаров, которое если и отличалось от хождения от дома к дому, то лишь на йоту.

Я все-таки проинформировал психоаналитика о том, что нарушил Первую заповедь относительно изменений в своей жизни. Ответом мне было молчание.

На первом же собрании в «Акме эдвертайзинг» я познакомился с Берджи – рослым грузным парнем, знатоком местных ресторанов и любителем поговорить о книгах. Нашу компанию Берджи называл «АкНе эдвертайзинг»; услыхав это, я понял: у меня появился настоящий друг.

Как-то Берджи спросил, не зайду ли я с ним в обеденный перерыв в фотостудию Питера Фланда, что между Бродвеем и Шестой авеню, всего в квартале от библиотеки на Сорок второй улице; мы бы прихватили гамбургеры и прямо на месте перекусили бы. Потому что Берджи водит компанию с двумя ретушерами негативов. Оба – австрийцы; у них организовано музыкальное трио, и после обеда они репетируют прямо в студии.

Фотограф Фланд оказался жизнерадостным и подвижным; говорил он с австрийским акцентом, и в каждом его комментарии сквозила добродушная ирония. За послеобеденным концертом последовала фотосессия. Меня пригласили остаться и посмотреть.

Три высокие девушки-модели слонялись по студии со скучающим, даже мрачным видом. Рыжая тянула кофе из бумажного стаканчика, брюнетка беспрерывно курила. Третья модель, блондинка, полировала ногти.

Через несколько минут появилась темненькая молодая женщина небольшого роста. Босс оторвался от еще влажных черно-белых принтов размера 8×10.

– Орея! – воскликнул он. – Ты была права насчет контурного света!

Орея иначе переставила софиты, затем сбросила туфли и шагнула на подиум, чтобы позвать моделей и поправить на них одежду. Платье брюнетки в ее волшебных руках стало летящим. Платье блондинки никак не хотело держать живописные складки; тогда Орея достала из кармана катушку тончайших ниток, приметала подол в двух местах, а концы ниток кнопками прикрепила к полу. Рыжей модели платье было узковато. Орея распорола шов на спине, а спереди сделала эффектную и очень естественную драпировку.

И отступила на шаг.

– Зуппер! – похвалил Фланд. – Свет!

Орея стала нажимать выключатели. Едва подиум залили лучи софитов, как модели преобразились. Влажные губы заблестели, глаза широко распахнулись. Девушки ожили, задвигались; у них появился кураж. Фланд нащелкал несколько десятков снимков.

– Все, леди. Это было прекрасно.

Орея погасила софиты – и три модели обмякли, словно марионетки, которых «отпустил» кукловод. Снова они сделались скучающими, мрачными, почти некрасивыми.

«Ага – подумал я, – в жизни, значит, почти все не то, чем кажется».

С тех пор я часто наведывался к фотостудии перед вечерними занятиями в Городском колледже Нью-Йорка. Стоял под окнами, собирался с духом пригласить Орею на ужин или в театр – конечно, на все три акта.

Однажды в пятницу, после обеда, мне позвонил знакомый писатель по имени Лестер дель Рей. Он спросил, не нужна ли мне работа – должность помощника редактора в отделе художественной литературы сразу в нескольких бульварных журналах. Их еще называли макулатурными – потому что они печатались на дешевой бумаге, которая имела тенденцию оставлять «перхоть», особенно заметную на темной одежде.

– Не понимаю, – сказал я.

– Да что тут непонятного! Мой агент, Скотт Мередит, прослышал, что в «Стэдиум пабликейшнз» есть вакансия. Скотт дружит с главредом; ему хочется, чтобы эту вакансию занял человек, который станет покупать рассказы у клиентов «Скотт Мередит литерари эдженси». Я ему сказал про тебя – дескать, хоть ты еще сам не печатался, но имеешь чутье на прозу и сгодишься как младший редактор. Платят пятьдесят долларов в неделю. Ну, интересно тебе?

Прикинув, что собираюсь вторично нарушить Первую заповедь психоаналитика, я сказал:

– Интересно.

– Значит, дуй к Скотту в контору. Пока доберешься, там нарисуют рекомендательное письмо, а сам Скотт позвонит куда надо и назначит тебе встречу с Бобом Эрисманом.

– Слушай, как Мередит может меня рекомендовать? Он же меня в глаза не видел!

Лестер выдержал паузу.

– Давай без лишних вопросов, Дэниел. Нужна работа – соглашайся.

К тому времени, как я добрался до литературного агентства Скотта Мередита, Лестер успел уйти, но короткая беседа с самим Мередитом многое прояснила.

– Боб Эрисман работает на дому, в Коннектикуте. В Нью-Йорк приезжает по пятницам, чтобы забрать напечатанные рассказы. Его помощник по художке уволился без предупреждения, и ему срочно нужен новый человек.

После этого вступления Скотт вручил мне рекомендательное письмо «Из „СКОТТ МЕРЕДИТ“ – 1 сентября 1950 г.» В письме говорилось, что я – отличный кандидат на должность, что полгода проработал у Скотта и имею опыт редактирования периодики. Вдобавок компания «Скотт Мередит литерари Эдженси» продала целый ряд моих рассказов – о бейсболе, о футболе, а также научно-фантастических.

Я сглотнул. Было ясно: не прокатит.

Меня рекомендовали как владеющего навыками быстрого чтения, печатающего вслепую и знакомого с особенностями работы в журналах. Предлагаемое жалованье, добавлял Скотт, меня устраивает.

Поскольку я упорно молчал, Скотт спросил:

– Ну, как письмо получилось?

Я пожал плечами.

– Последняя фраза соответствует действительности.

– Вот и славно. Значит, поторопись к Бобу, не то он уедет на целую неделю.

«Мартин Гудмен пабликейшнз» и их дочерняя компания, «Стэдиум пабликейшнз» (та, что выпускала бульварные журналы), помещались на шестнадцатом этаже Эмпайр-стейт-билдинг. Я примчался туда к трем часам. Главред, Боб Эрисман, меня ждал.

Он поднялся из-за стола мне навстречу, взял рекомендательное письмо и стал читать, одобрительно покачивая головой.

– Хорошо. Скотт Мередит в людях разбирается. Начнете с понедельника. Испытательный срок – две недели.

Эрисман провел меня в смежный кабинет с двумя письменными столами. За тем из них, что стоял у окна, попыхивал трубкой тучный пожилой джентльмен в роговых очках, спущенных на самый кончик носа.

– Наш редактор криминальной хроники, – сообщил Эрисман, представляя нас друг другу. – А это Дэниел Киз, кандидат в помощники редактора по художественной прозе.

Пожилой джентльмен воззрился на меня поверх очков, отсалютовал синим карандашом, буркнул что-то одобрительное и вернулся к вычитке. Чтó он там видел, в гранках, сквозь клубы трубочного дыма – бог весть.

Эрисман указал на стол меньшего размера, помещавшийся у стены, и на полки, пестревшие разноцветными папками.

– Наши материалы. Агентство Дирка Уайли, агентство Леннинджера, Мэтсона и так далее. Как вам известно, серые папки – от Скотта.

Я кивнул. Меня прошиб пот.

На фоне стены ярко выделялась красно-желтая обложка. Майский выпуск журнала «Бест вестерн»: красавица в заложницах у ковбоя с небритой злобной рожей, издалека спешит герой на белом коне, ядовито-желтый задний план оживляется изображением ружейного выстрела. «ТАМ, КУДА ВЛЕЧЕТ ЯСТРЕБОВ. 45-й калибр – единственный друг в Долине Мести. Убойный роман без сокращений» – гласила аннотация. Чуть повыше был флаговый заголовок: «3 ПРЕМЬЕРНЫХ РОМАНА ПЛЮС КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ».

– Будете просматривать рукописи, которые шлют агенты, и выбирать те рассказы, которые втиснутся в номер вместе с тремя романами, – объяснил мою задачу Эрисман.

– Простите, вы сказали – три РОМАНА?

Он передернул плечами.

– На самом деле речь идет о трех длинных рассказах или повестях; просто читателям больше по вкусу, когда мы заявляем их как романы. Все-таки журнал стоит двадцать пять центов.

– Эти романы мне выбирать не нужно, так?

– Так. Романы поступают от наших ведущих авторов – по одному от спеца в каждой области. Я сам их вычитываю. Также я пишу аннотации, сочиняю названия и обсуждаю иллюстрации с художниками. Вы будете покупать и редактировать короткие рассказы. Всего у нас девять ежемесячных изданий. Четыре посвящены вестернам, четыре – спорту, одно – научной фантастике. Проштудируйте по нескольку журналов каждого жанра, прочувствуйте материал, который нравится нашим читателям.

Он взглянул на часы.

– Мне пора, не то на поезд опоздаю. Увидимся в следующую пятницу. Соберетесь домой – загляните в бухгалтерию, пусть вас внесут в платежную ведомость.

Он ушел, а я уселся за свой новый рабочий стол, крутнулся на стуле. Редактор криминальной хроники был слишком глубоко погружен в эту самую хронику, чтобы обращать на меня внимание. Я взял по номеру журналов «Комплит спортс», «Комплит вестернз», «Вестерн новелз энд сториз» и «Марвел сайенс фикшн».

– Очень приятно с вами познакомиться, – сказал я своему коллеге. – Желаю приятных выходных.

Не отрываясь от вычитки, он помахал синим карандашом.

По пути к выходу я заглядывал в другие помещения. Подумать только – мне будут платить фиксированное еженедельное жалованье в целых пятьдесят долларов! За то, что я буду читать, покупать и редактировать рассказы! Я теперь – на первой ступени карьеры, которая поддержит мое бренное существование, покуда я пишу «в стол». С таким настроем я покинул Эмпайр-стейт-билдинг. На Пятой авеню я сел в автобус, чтобы ехать к психоаналитику. Мне было тревожно. За какие-нибудь несколько месяцев я дважды нарушил Первую заповедь.

Я приехал несколькими минутами раньше времени. Пока ждал – просматривал номер «Комплит вестернз». Почти сразу заметил две опечатки. Тогда-то я в полной мере осознал: мало ли как Скотт Мередит расписывал мой опыт в редакторском деле! Сам-то я даже не представляю, с какого боку приступать к редактированию.

Руки мои задрожали вместе с журналом. Я взмок. В дебрях памяти шевельнулось нечто страшное: мамина рука, выдирающая тетрадную страничку. Эхом донеслась фраза: «Чтоб ни единого изъяна не было».

Заняв наконец кушетку, я признался:

– У меня новая работа. Я ушел из «Акме эдвертайзинг». Буду редактировать литературные журналы.

Я ожидал, что мозгоправ выдаст что-нибудь вроде «О, вы поменяйт работ?»… Он никак не отреагировал.

– Мне действительно очень неудобно из-за того, что я нарушил ваше правило, притом уже во второй раз, – продолжал я. – Но, видите ли, мне претит торговать вразнос и что бы то ни было рекламировать; а сегодня я поднялся на первую ступень литературной карьеры – это очень важно для меня.

Через пятьдесят минут, львиную долю которых съело молчание, я встал, расплатился и ушел. Хоть меня и бесило, что мозгоправ не реагирует на мои откровения, а все-таки я понял: его метод работает. Разве не провел я только что параллель: издательское дело – чернила в школьных тетрадках и мамины требования насчет безупречности?

Похоже, с поиском и исправлением опечаток, с «причесыванием» целых параграфов я справлюсь. Оставался сущий пустяк – выяснить правила оформления редакторских примечаний, освоить корректурные знаки.

Что ж, подумал я, «где хотенье, там и уменье»; это клише потом еще не раз меня выручало. Я не пошел домой, а снова сел в автобус и вернулся на Пятую авеню, откуда добрался до Сорок второй улицы, до библиотеки. Нужно было проштудировать справочник редактора и издателя.

Кино, игры в мяч, торчание под окнами фотостудии и дерзкие мысли о приглашении Ореи на ужин – все это отменяется. На время. В следующую пятницу пригремит за рассказами Эрисман. У меня всего неделя, чтобы выучиться «на редактора».