ОТКРЫТКИ ОТ МЕРТВЫХ
Джойс, подруга Ивлин, называла их «карточками из ада», а мисс Кент — «открытками от мертвых».
— Потому что если даже сейчас они живы, то скоро погибнут, разве нет?
Мисс Кент в прошлом году жила по соседству с Ивлин и отличалась склонностью впадать в истерику всякий раз, когда речь заходила о войне. Она приехала из городка, целый батальон из которого однажды не вернулся из боя. Так как в этом батальоне служили оба родных брата мисс Кент, ее двоюродный брат, их мальчишка-садовник и наемный работник, циничное отношение мисс Кент к разговорам о «великом самопожертвовании» и «наших храбрецах» было вполне понятным. Большинство девушек колледжа избегали ее, словно ее несчастье могло оказаться заразным. Познакомившись с этой девушкой, Ивлин сочла разговоры с ней проверкой на простую человеческую порядочность, но по мере того, как война затягивалась и нервотрепка с ожиданием писем усиливалась, начала мало-помалу терять мужество. Утешить человека, зная, что у него жених на фронте, — это ведь тоже простая человеческая порядочность, разве нет?
К женихам мисс Кент относилась цинично — на том основании, что большинство девушек были помолвлены лишь из-за войны. В случае Ивлин, строго говоря, она не ошиблась и все же не улавливала сути. Ведь они с Тедди были бы помолвлены в любом случае.
— Я все равно не вышла бы ни за кого другого, — пыталась объяснить Ивлин мисс Кент, на что услышала от нее в ответ:
— Ну, так значит, ни за кого и не выйдете.
После этого Ивлин решила, что даже у простой человеческой порядочности есть свои пределы, и стала дружить с мисс Фоксвелл — маленькой, робкой, с виду пятнадцатилетней, которая твердила Ивлин дрожащим голоском о своей уверенности, что потерпит полное фиаско.
С начала битвы на Сомме прошло уже больше трех недель. Ивлин вместе с встревоженной Хетти каждый день просматривала в «Таймс» списки раненых, убитых и пропавших без вести, но с этими списками творилось немало странностей. В них можно было с легкостью не попасть, затеряться на нейтральной полосе, появиться в виде фамилии с опечатками, и во всяком случае, родственников погибшего обычно извещали в первую очередь.
— А может, он попал в плен, — предположила Хетти. — Или… или, может, тяжело ранен и забыл все, кроме твоего милого лица, только что в нем толку, если он забыл твое милое имя и адрес, вот он и лежит где-нибудь, как самый что ни на есть геройский герой, и по старой памяти развлекает медсестричек. Люди же многое забывают, когда они ранены. Об этом даже в «Журнале для девушек» писали. А потом однажды он увидит что-нибудь, освященное памятью о твоем присутствии, и к нему вернутся все воспоминания разом, и он просто все поймет.
Или он погиб, думала Ивлин. Но вслух об этом не говорила. Какой в этом смысл?
В конце концов, когда Ивлин уже взвинтила себя до такого состояния, что вздрагивала от каждого стука в дверь, уверенная, что принесли телеграмму, пришла почтовая карточка. Хетти, которая бросалась к двери, едва услышав, что идет почтальон, схватила ее с коврика и завизжала: «Он жив!»
Ивлин показалось, что у нее остановилось сердце. От облегчения закружилась голова, и она уже думала, что лишится чувств. Она схватилась за край стола. До этого момента она даже не подозревала, насколько твердо уверена была в его смерти.
Но почтовая карточка обескуражила ее. Надпись на ней гласила:
«НИЧТО не должно быть написано на этой стороне, кроме даты и подписи отправителя. Ненужное следует вычеркнуть. При вписывании чего-либо дополнительно почтовая карточка будет уничтожена».
Под этим тревожным предупреждением предлагались возможные варианты текста, часть которых Тедди вычеркнул карандашом.
Ивлин села на нижнюю ступеньку лестницы и перечитывала карточку снова и снова. У нее все еще кружилась голова, и шум, который подняли Хетти и Кезия, отнюдь не помогал ей прийти в себя.
В столбец с плюсами попал очевидный факт: Тедди не только не погиб, но и явно чувствует себя достаточно хорошо, чтобы поставить свою подпись — ведь это определенно его подпись, а не медсестры, хоть и сделана дрожащей рукой. Уже неплохо. Ничего слишком ужасного не могло случиться с тем, кто способен написать свое имя, убеждала себя Ивлин. В столбец с минусами — зловеще зачеркнутое и уже поправляюсь. Женихи, яростно рассуждала Ивлин, обязаны также успокаивать и обнадеживать, а эти слова — и уже поправляюсь, — будучи зачеркнутыми, могут означать что угодно, но определенно не успокаивают.
Хетти, похоже, сочла своим долгом подбодрить сестру, что и проделала с удовольствием: облегчение от известия, что Тедди жив, выбившее Ивлин из колеи, Хетти, напротив, воодушевило.
— Если еще не поправляется — это же хорошо, — растолковала она. — Может, это значит, что его отправят домой. Может, даже навсегда! Просто он глупый, честный и не знает, что надо писать «уже поправляюсь», даже если тебе оторвало ноги, хотя у него-то с ними наверняка все в порядке, — поспешно поправилась она, взглянув на Ивлин. — Никто не посылает почтовые открытки с оторванными ногами — в этом случае шлют любезные письма о том, что все просто замечательно, несмотря ни на что. У Инид из моего класса тетя Мэри получила такое, и Инид рассказывала, что тетя Мэри говорила, что в жизни ничего нелепее не читала. И потом, — жизнерадостным тоном продолжала она, — он же не зачеркнул «письмо отправлю». Значит, скоро все выяснится.
Этим Ивлин и пришлось удовлетвориться.
