Когда-то я читал о людях, которые поехали на Северный полюс, и их корабли застряли в трещинах льда, а сигналы S.O.S.³ остались без ответа. Еда у них закончилась, мороз зажал их в тиски, и они ждали смерти, оторванные от мира, замерзшие, изголодавшиеся. И все же эти люди не выпускали карандаша из цепенеющих пальцев. Они продолжали делать заметки в дневниках, перед глазами у них маячила вечность.

Как меня тогда трогало то, что люди в таких трагических обстоятельствах, которых жизнь так безжалостно оттолкнула, а смерть уже наложила на них свои лапы, все же так поднялись над собственной судьбой и продолжали исполнять свой долг перед вечностью.

Все мы, кто умирает тут в полярном ледяном равнодушии народов, забытые миром и жизнью, все же имеем потребность оставить что-то для вечности, если не полноценные документы, то, по крайней мере, обломки того, как мы, живые мертвецы, помнили и чувствовали, думали и говорили. На могилах, где мы лежим, засыпанные заживо, мир танцует дьявольский танец, и наши стоны и крики о помощи затаптывают ногами, когда мы уже задохнемся, нас примутся откапывать; тогда нас уже не будет, только наш пепел, развеянный по семи морям, тогда каждый культурный и порядочный человек будет считать своим долгом сожалеть о нас и произносить надгробное слово. Когда наши тени появятся на экранах и сценах, милосердные дамы будут вытирать глаза надушенными платочками и скорбеть о нас: ах, несчастные.

Мы знаем: живыми мы отсюда не выйдем. На воротах этого ада дьявол собственноручно написал: «оставь надежду всяк сюда входящий»⁴. Мы хотим исповедаться, пусть это будет наше «Шма Исроэль» для будущих поколений. Это должно быть исповедью трагического поколения, поколения, которое не доросло до своей задачи, рахитичные ноги которого согнулись под тяжелым бременем мученичества, которое время возложило ему на плечи.

И посему речь тут не идет о фактах и цифрах, о сборе сухих документов – это и без нас сделают. Историю Ойшвица смогут восстановить и без нашей помощи. Фотографии, свидетельства и документы тоже расскажут вам о том, как умирали в Ойшвице. Но мы также хотим создать картину того, как «жили» в Ойшвице. Как выглядел нормальный, среднестатистический рабочий день в лагере. В этом дне смешение жизни и смерти, страха и надежды, отречения и воли к жизни. День, в котором одна минута не знает о том, что принесет с собой другая. Как копают и отрубают кайлом куски собственной жизни, кровавые куски, юные годы, и, задыхаясь, грузят их на вагонетку⁵ времени, которая со скрипом и стенаниями тащится по железным рельсам лагерной жизни. А в сумерках, до смерти замученные, вагонетку опрокидывают⁶ в глубокую пропасть. Ах, кто достанет из бездны этот окровавленный день вместе с его черной тенью, залитой страхом ночью, и покажет его миру?

Да, отсюда выйдут живые люди: неевреи. Что они расскажут о нашей жизни? Что они знают о наших страданиях? Что они знали о еврейской нужде в нормальное время? Они знали, что мы – народ Ротшильдов. Они и теперь будут прилежно собирать бумагу из-под маргарина и колбасные шкурки и показывать: неплохо было евреям в лагере. Им не захочется рыться в мусорном ведре памяти и вызывать оттуда бледные, вечно испуганные тени с потухшими глазами, которые, всегда рыскали возле блоков и ложками, зажатыми в посиневших пальцах, дочиста выскребали баки из-под супа. Десять раз прогнанные палками, они рылись в мусорном ведре, в поисках заплесневелых хлебных крошек. Несчастные, они дрожали и гасли, как свечки, не имея возможности осуществить свою единственную мечту – хоть один раз наесться досыта. Тысячи называемых на лагерном языке «мусульманами»⁷, по отношению к которым каждый «общинный деятель» и лагерный начальник считал своим долгом исполнить заповедь Ойшвица «азойв тазойв»:⁸ им помогали – умереть. Эти тысячи неизвестных, слабых и беспомощных, несли на своих слабых плечах все одиночество, всю жестокость и весь ужас лагеря. Весь – потому что они должны тащить и часть работы привилегированных, и они тащили, пока не падали, и пара начищенных сапог «капо» не придавливала их насмерть, как червяков.

Они об этом не расскажут, зачем же портить настроение и вызывать призраки? В особенности, когда собственная совесть тоже не слишком чиста… Лучше говорить о нескольких сытых, с которыми они предпочитали знаться. В целом море одиночества и горя они видят только пару плавающих на поверхности капель жира, которые остались от расколовшегося корабля. Да, когда мы кусаем от боли собственное тело, эти говорят, что мы едим мясо досыта, а когда казнят наших родителей, они завидуют нам, что мы сможем продать их одежду.

Мы сами должны рассказать о себе. Мы отдаем себе отчет в том, что нам не хватает сил, чтобы описать и создать такое, что могло бы отразить и выразить нашу трагедию. Но – написанное вообще не нужно класть на весы литературы. Оно должно рассматриваться как документ и приниматься во внимание как таковой, нужно учитывать время и место, а не художественную ценность вещи. Время: накануне смерти. Место: на эшафоте. Только от артиста на сцене требуется, чтобы он кричал, плакал и стонал по всем правилам искусства. Ведь ему не больно. В конце концов, никто не будет критиковать упомянутую⁹ жертву за то, что она cтонет слишком громко или плачет слишком тихо.

А сказать нам есть что, хотя с литературной точки зрения мы заики. Мы расскажем, как мы можем, на нашем языке. Даже совсем немые не могут молчать, когда им больно, тогда они говорят, но на своем языке: языке жестов. Молчат только Бонци¹⁰. Эти делают таинственную мину, как будто бы они бог знает что имели сказать. И только там, в истинном мире¹¹, где поза и притворство больше не проходят, они выдают секрет своей жизни – булку с маслом!

 

Игра уже окончена. Была проделана гигантская работа, работа поколений. Иегуда¹² был стерт с поверхности земли. Уже разбрасывают и тушат головни. Разбирают печи, культурные памятники новой Европы, архитектурные образцы стиля новой готики. Уже моют руки и идут благословлять «на покрытие крови»¹³, пусть пеплом, это мелочь для пяти таких светлых крематориев.

А убой был гуманный.

Восхитительный летний день. Едет вагон с «депортированными»¹⁴. Вагоны для скота. Окошки заделаны колючей проволокой. На каждой ступеньке солдат в полном вооружении. Через зарешеченное окно выглядывает ребенок. Светлое личико, ясные невинные глаза, взгляд – такой любопытный и смелый. Он не подозревает ни о чем плохом, он видит большую, широко раскрытую книгу с цветными картинками: едут поля и луга, фабрики… Двигаются леса и сады, дома и деревья, окружают полукругом и исчезают…. Краски сливаются в один отрезок, он покрутится какое-то время и вскоре исчезает из виду. Появляются люди и лошади, маленькие, как живые игрушки, они ходят или даже стоят на месте, но само это место все равно едет… – Куда все это едет???…

Вдруг с шумом и натиском подбегает поезд, он заслоняет панораму, гасит солнце, как черный дьявол, и напускает удушливый дым… Вагоны бегут, один хочет догнать другого… Из окон выглядывают люди в мундирах, такие странные, черные, окутанные дымом, что-то высматривают, как нечисть какая… ох, этот дым… он и это заслоняет… наконец-то – поезд прошел и снова та же картина: леса и поля, луга и сады, горы и долины, текут так спокойно и уютно, двигаются по огромной ленте, проходят и исчезают где-то вдали… Домики и парки, деревья и телеграфные столбы проплывают, как будто смытые большим наводнением. Все идет, все движется, все живет, так странно, как в сказках, что рассказывает мама… Куда все это идет?..

Внутри сидит мать. Она схватилась руками за голову. Лицо мрачное. Сердце стучит как-то странно. Перед глазами пробегают картины целой жизни: детство, юность, короткое семейное счастье: дом, муж, ребенок, родительский дом, местечко, поля, леса, сады, все бежит, перемешивается, как колода карт, одна картина прогоняет другую, и на всем этом черное пятно: оставленная на произвол судьбы разоренная квартира, разрушенное семейное гнездо: расколоченные двери и окна, взломанные шкафы, разбитая посуда, разбросанная, затоптанная одежда, все это оставлено позади, а теперь: караул, куда мы все едем?!

Поезд идет медленно, как похоронная процессия. Как будто бы хочет оказать жертвам последнюю честь. Через десять минут он уже идет назад пустой. Еврейский плутократ и еврейбольшевик, который намеревался уничтожить арийский мир, обезврежен навеки. Грузовая команда уже упаковывает еще теплые вещи в машины: лааус, лааус¹⁵, туда, в страну фрицев¹⁶. По заказу государства родился новый ребенок, рейхскасса платит премии, государственные деньги, Крупп¹⁷ уже приготовил для него винтовочку. Это для него везут белые рубашечки Абрамчика, вышитые преданными материнскими руками.

А мир? Мир наверняка делает все, что может. Протестуют и интерпеллируют¹⁸, собирают комитеты пяти, тринадцати и восемнадцати¹⁹, красный крест гремит кружкой «цдоке тацл мимовес»²⁰, пресса и радио делают хеспед²¹, архиепископ Кентерберийский молится²² «Эйл моле рахмим»²³, в церквях говорят «кадиш»²⁴ и хозяева мира пьют за нас «лехаим» и желают друг другу «мазл тов», за спасение и вознесение²⁵ наших душ.

Веревка накинута на шею. Вешатель великодушен. У него есть время. Он играет с жертвой. Пока он выпивает кружку пива, закуривает сигарету и довольно улыбается. Давайте воспользуемся моментом, когда палач нализался²⁶, и употребим виселицу в качестве печатной машинки: набросаем то, что нам есть сказать и рассказать.

Итак, друзья, пишите, описывайте коротко и остро, коротко, как дни, которые нам осталось жить, и остро, как ножи, которые нацелены в наши сердца. Пусть останется пару листков для ЕНО²⁷, Общества Еврейских Несчастий, пусть наши оставшиеся в живых, свободные братья прочтут это, и, может быть, оно их чему-то научит.

А мы просим у судьбы:

Да будет воля Твоя, не ²⁸ слышащий голос плача, сделай для нас хоть это – сложи слезы наши в кожаный мех Твой²⁹. Сохрани эти страницы слез в дорожной суме бытия³⁰, и да попадут они в правильные руки и совершат свое исправление³¹.

К.л. Ойшвиц, 3 января 1945.

 

Перевод с идиша Алины Полонской.

Примечания Павла Поляна и Алины Полонской

 

 

¹ Так звучит Аушвиц на идише (по-польски – Oświęcim, или Освенцим). Другое идишское название Освенцима – Ошпицин (Ушпицин).

² Выделение автора.

³ Написано еврейскими буквами.

⁴ Букв.: «Оставьте надежду все вы, входящие сюда» цитата из Божественной комедии Данте. Lasciate ogni speranza voi ch 'entrate. Ад. Песнь 3. Стих 9. Нами использован русский перевод Дмитрия Мина (1855–1879).

⁵ От нем. Lore: написано еврейскими буквами.

⁶ От нем. kippen: написано еврейскими буквами.

⁷ Имеются в виду доходяги. См. о «мусульманах» в концлагерях в первой части книги.

⁸ Имеется в виду заповедь помогать ближнему, даже врагу, в случае нужды, а также милосердно относиться к животным. Она выводится мудрецами из фразы: «Если увидишь осла врага твоего упавшим под ношею своею, то не оставляй его: развьючь вместе с ним». (Исход 23:5 синод. перев.). В то же время сама по себе фраза בֿוזע תּ בֿוזע, которая в данном контексте означает «развьючить» в смысле «освободить от ноши», что переводится как «оставь совсем». Автор, по-видимому, имеет в виду именно этот зловещий смысл и иронизирует над принципом «взаимопомощи» в лагерных отношениях. Самая гуманистическая заповедь – о помощи врагу, превращается в заповедь: «падающего толкни».

⁹ Германизм: от нем. Betreffend.

¹⁰ Автор имеет в виду героя очень популярного в свое время рассказа И.Л. Переца «Бонця-молчальник» (1894). Многострадальный и безответный грузчик Бонця попадает на небесный суд, где ему уготована заслуженная награда за многочисленные несправедливости, которые он молчаливо претерпевал на земном пути. К стыду небесной свиты, его единственным желанием оказывается каждый день иметь к завтраку горячую булку с маслом. Большинство современников Переца видели в рассказе призыв к социалистической борьбе и освобождению пролетариата, не замечая горькую иронию автора по поводу невысокого духовного потенциала последнего.

¹¹ На том свете.

¹² Т. е. еврейский народ.

¹³ Благословение на покрытие зарезанного животного землей «םדה יוסי כּ לע» произносится резником. Согласно еврейским законам, перед употреблением животного в пищу, его пролитая кровь должна быть покрыта землей.

¹⁴ От нем. ausgesiedelte – «депортированные».

¹⁵ Так автору слышится немецкое слово «raus» («вон!»), может быть, с приданием дополнительной иронии за счет еврейской картавости.

¹⁶ Йеке-ланд – Германия. От «Йеке» – презрительного названия немца.

¹⁷ Krupp – название немецкой фирмы по производству оружия.

¹⁸ То есть делают запросы в парламент. Явная пародия на политическую говорильню.

¹⁹ В оригинале написано цифрами: 5 13 18.

תווממ ליצ תּ הקדצ ²⁰ «Добродетель избавляет от смерти» (Мишлей (Притчи) 10:2; 11:4 перев. Д. Йосифона). В талмудический период слово «הקדצ» «праведность, добродетель», в синодальном переводе «правда», получило дополнительное значение «милостыня». Именно в этом смысле оно используется в идише. Во время еврейских похорон принято провозглашать этот стих и собирать милостыню в кружку для пожертвований.

²¹ Надгробное слово. Автор намеренно изображает христиан формально соблюдающими религиозные еврейские обряды.

²² Буквально «делает», т. е. «делает браху».

²³ «Бог, исполненный милосердия». Часть еврейской поминальной молитвы.

²⁴ «Освящение». Название еврейской поминальной молитвы.

²⁵ Т. е. вознесение к престолу Всевышнего.

²⁶ Буквально: «пока палач занят выпивкой».

²⁷ ЙИВО (Йидише висншафтлехе организацие), позднее переименованная в Йидишер Висншафтлехер Институт (Еврейский научный институт), – международная еврейская организация, основанная в 1925 г. в Вильно, с 1940-го ее центральный филиал находится в Америке. Целью организации является исследование языка идиш и культуры восточноевропейского еврейства. Автор расшифровывает аббревиатуру названия организации ЙИВО как «Йидишер Вейтогс-Архив», «Архив еврейских болей». Переводчица стремилась отразить это хотя бы отчасти в переводе.

²⁸ Автор приводит первые две строчки известного пиюта (религиозного гимна) неизвестного автора «Слышащий голос плача…», но в первой строчке добавляет частицу «не», изменяя, таким образом, смысл песнопения: «Да будет воля Твоя, слышащий голос плача (аллюзия на Тегилим (Псалмы) 6:9), / Сложишь слезы наши в кожаный мех Твой (аллюзия на Тегилим 56:9) / И спасешь нас от всех жестоких гонений, / Ибо лишь к Тебе обращены глаза наши». В иудаизме существует представление о том, что слезы, пролитые евреями, попадают в «копилку» (мех, суму, кубок или бурдюк) Бога и служат искуплением грехов еврейского народа и приближению Мессии.

²⁹ Выделенный курсивом текст написан на иврите.

³⁰ Левите переводит глагол «лихйойс» в тексте пиюта идишским глаголом «зайн», то есть быть. Таким образом, в его версии перевода появляется некая «сума бытия» как философский термин.

³¹ В еврейской мистике существует представление об исправлении души тиккуне с целью восстановления первоначальной гармонии мироздания, которое является задачей каждого человека и мира в целом.