Заключение

Многие экономисты вспоминают Ж.-Б. Кольбера, генерального контролера финансов и главного министра Франции при Людовике XIV, который, занимая на протяжении многих лет должность государственного секретаря по делам флота, в 1669 г. приказал засадить дубовыми лесами значительные площади. Когда почти через 200 лет деревья выросли, военные корабли уже давно строились из металла. Эта история, во многом, конечно, содержащая изрядную долю преувеличения, всегда пересказывается с иронией, служа примером того, что зачастую даже скрупулезно выстроенные планы не достигают своей цели. Мне она вспомнилась скорее потому, что сегодня политики и эксперты чуть ли не каждый день говорят то о «теориях заговора», то о «мировой закулисе», а то и о «глобальном правительстве», которое решает основные вопросы мироздания, в то время как официальные власти различных стран представляют собой не более чем ширму.

Если эта теория была хотя бы отчасти состоятельна, трансформация мировой финансовой системы, инициированная и осуществленная в основном Соединенными Штатами, несомненно, должна была представлять один из наиболее сложных стратегических планов, реализованных в новейшее время, — ведь изменения касались не только самóй американской экономики, но и большинства ее партнеров. Однако удивительной чертой, отличающей описанный мною процесс на всех его этапах, является стихийный характер действий основных акторов и условный просчет основных возможных последствий. Более того, стоит отметить, что все важнейшие решения, принимавшиеся за эти полвека в Вашингтоне и Нью-Йорке, во Франкфурте и Брюсселе, были следствием внешних и порой непреодолимых обстоятельств. После каждого резкого поворота власти делали все от них зависящее для смягчения последствий, но это не отрицает того, что процесс развивался не только спонтанно, но и часто вопреки намерениям официальных лиц и институтов.

Если мы вспомним хотя бы основные «реперные точки» процесса становления современной финансовой системы, его оценка как стихийного и безальтернативного получит зримые подтверждения.

Обратившись к событиям 15 августа 1971 г., можно увидеть, что их фундаментальной причиной была вьетнамская война, вызвавшая рост американского долга, а также устойчивый тренд восстановления европейских экономик, ухудшавшего платежный баланс США. Между тем система могла бы еще просуществовать какое-то время, если бы ФРГ не отказалась ревальвировать марку и не покинула Бреттон-Вудскую систему в мае 1971 г. Ускорение экономического роста в Германии по итогам второго квартала сделало распад системы неизбежным, и у Р. Никсона и главы ФРС А. Бёрнса не оставалось альтернативы отказу от размена доллара на золото (потом из данного правила была сделана масса исключений, что, однако, не изменило общей картины). Через два года война Судного дня, разразившаяся на Ближнем Востоке, вынудила США поддержать Израиль, и следствием такого решения стало повышение нефтяных цен и арабское эмбарго на поставки нефти в Америку, запустившие кризис второй половины 1970-х. Равным образом сложно было найти адекватный ответ на революцию в Иране, еще более взвинтившую цены, что спровоцировало рекордные показатели инфляции в Соединенных Штатах. Ни финансовое ведомство, ни ФРС не руководствовались целью разорить ресурсодобывающие экономики, повышая ставки в 1978–1980 гг. в надежде обуздать инфляцию; естественно вызванный благоприятными условиями инвестиций приток вложений в американские ценные бумаги в начале 1980-х позволил администрации Р. Рейгана снизить налоги и ускорить технологическую революцию.

Более того, как только падение коммунизма снизило, как могло показаться в то время, уровень глобальной неопределенности, американские власти предприняли смелую попытку вернуться в относительно «прежнее» состояние. Ни при одном президенте за последние полвека не делалось столько для сбалансирования бюджета; никто не пытался так органично выстроить отношения с союзниками в Европе, не уступал так требованиям международных финансовых организаций и не шел на такие уступки пострадавшим от кризиса конкурентам, как президент Б. Клинтон. И ровно в то время, как американский бюджет оказался сбалансирован, случились теракты 11 сентября 2001 г., последствия которых взвинтили дефицит и государственный долг и стали прелюдией к новой финансовой политике. Когда в сентябре 2008 г. президент Дж. Буш-младший, глава ФРС Б. Бернанке и министр финансов Г. Полсон обсуждали, чем ответить на крах Lehnam Brothers и неизбежную биржевую панику, они вряд ли задумывались о долгосрочных последствиях «количественного смягчения» — как не задумывались о них ни европейские монетарные и политические власти, поставленные греческим дефолтом перед перспективой распада еврозоны, и как не задумывались о будущем американские законодатели, за неделю принявшие $2,2-триллионный билль CARES в марте 2020 г. на фоне обрушения биржевых рынков и стремительного роста безработицы.

Финансовая система, которая обеспечивает сегодня Соединенным Штатам, государствам — участникам зоны евро, Великобритании и Швейцарии невиданные возможности стимулирования их экономик, не родилась как реализация некоего плана, а стихийно возникла в качестве ответа на неожиданно возникавшие обстоятельства. Как раз планы и стратегии — такие как создание требовавшей сложных согласованных действий Бреттон-Вудской системы или введение евро, наложившее на страны, принявшие участие в этом эксперименте, ряд жестких ограничений, — рано или поздно провалились. Где сейчас золотое обеспечение доллара и почему так быстро были забыты Маастрихтские критерии, предполагавшиеся за нарушение которых штрафы ни разу не были наложены ни на одну состоявшую в еврозоне страну? Вопросы эти звучат сегодня вполне риторически.

Между тем именно тот факт, что многие предварительно разработанные планы не реализовались или реализовались с существенными отклонениями, а ныне существующая система, в которую оказались «зашиты» нейтрализаторы многих внешних угроз, возникла довольно спонтанно и вопреки официальным заявлениям десятков, если не сотен, причастных к ее появлению действующих лиц говорит о том, что она является наиболее устойчивой из возможных. Сила современной экономики, основанной на главном достижении европейской цивилизации — максимальном поощрении склонности к творчеству и инновациям, состоит в ее умении следовать за потребностями хозяйствующих субъектов, движимых банальными соображениями личной выгоды и самосохранения. Именно эти мотивы скрыты за действиями политиков, которые они предпринимали на каждом повороте экономической истории последних десятилетий, и этот факт делает возникшую систему чрезвычайно прочной. Последнее столетие принесло в мир массу планов — от пятилеток советского руководства и китайского «большого скачка» до долгосрочных программ развития японской экономики и стратегий индустриализации Кении и Ганы. Однако ни один из подобных планов не привел эти страны ни к процветанию, ни к достижению передовых рубежей в области благосостояния населения и технологического прогресса, в то время как относительно «естественное» экономическое развитие, оперативно корректируемое с учетом всех сопутствующих обстоятельств, показало наилучшие результаты.

Современная финансовая система развитых стран с ее безграничной эмиссией и отсутствующей инфляцией, стремительно увеличивающимися обязательствами правительств и проваливающимися в зону отрицательных значений процентными ставками выглядит иррациональной и неустойчивой. Это не так. Рожденная потребностями экономического развития и основанная на фундаментальных технологических трендах, она намного устойчивее, чем кажется сомневающимся. В ходе своего становления эта система открыла возможности значительной части населения мира приобщиться к результатам социального прогресса, существенно ускорив хозяйственный прогресс в самых разных уголках планеты. Сейчас, судя по всему, она приближается к тому состоянию, к которому шла все эти десятилетия, — к превращению в инструмент борьбы с экономическими кризисами, как у нас когда-то любили говорить, в «отдельно взятой стране». Поэтому нет в нынешних условиях ничего более контрпродуктивного, чем «бороться» с «долларовой гегемонией»: поддерживать таковую в том виде, в каком она была унаследована от 1960-х гг., в 2020-х никто не собирается. А тем, кто давно мечтал увидеть менее глобализированный мир и утратившую доминирующую роль Америку, скоро будет на что посмотреть.

Единственное, что следует сказать в заключение, — это то, что новая мировая реальность не устранит однополярный мир, возникший в конце 1980-х гг.; она будет характеризоваться еще большей однополярностью, где на «полюсе» сосредоточатся социальные и технологические новации, новые смыслы и ценности, а вокруг него — отжившие методы и практики производства и управления. Эта однополярность, выстроенная вокруг государств с неограниченными богатствами и странами постепенного отставания в качестве своей периферии, по крайней мере на несколько ближайших десятилетий станет главной характерной чертой нового времени…

Назад: Глава пятая. ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПРОТИВОСТОЯНИЯ

Дальше: Примечания