Пасха – величайшее из всех существующих на земле торжеств. Она – прежде темная ночь, вдруг претворившаяся в нескончаемый Божественный свет. Она – ныне начавшийся и не имеющий конца вечный день жизни в Боге. Она – величайшая из всех доступных для человека и мироздания радостей. Она – соединение земных людей и небесных ангелов в прославляющий Создателя единый и стройный хор. Она – знамение полной и окончательной победы над, казалось бы, неодолимой властью диавола, смерти и ада.
Все эти возвышенные мысли о значении и величии Пасхи доносят до нас в своих гомилиях святые отцы. Так, святитель Григорий Богослов именует Пасху превосходящим любые – и земные и небесные – торжества «праздником праздников и торжеством торжеств». Она настолько выше любой иной возможной радости, любого самого удивительного и прекрасного события, насколько яркий дневной свет солнца превосходит слабое и далекое мерцание ночных звезд.
Святитель Григорий Нисский именует Пасху «светозарной ночью». Эту ночь освещает и мерцание лампад, и занимающаяся на горизонте во время праздничного богослужения заря нового утра. Однако нынешний главный свет, подлинное сияние Пасхи – свет Божественный, небесный. Автор пасхальной гомилии, приписываемой святителю Епифанию Кипрскому, говорит, что ярче всего в эту пасхальную ночь сияет для нас именно «свет Воскресения – знак высшей Божией любви к нам». Об этом величайшем сиянии всепобеждающего света Христова, изливающемся посреди пасхальной ночи и рассеивающем ее темноту, прекрасно говорит в своем «Слове на Пасху» и святитель Максим Туринский. Впрочем, здесь он в первую очередь имеет в виду не обыденную темноту ночного времени суток, но преодолеваемую сиянием Пасхи духовную ночь – как тьму порока и греха: «Свет Христов – это нескончаемый день, который не знает ночи. Христос Сам есть сей день, говорит апостол, ибо таково значение слов ночь прошла, а день приблизился (Рим. 13: 12). Он говорит, что ночь почти прошла, а не то, что она вот-вот наступит. Через это мы должны понять, что пришествие света Христова изгоняет сатанинскую тьму, не оставляя никакого места для греховной тени. Его вечное сияние рассеивает темные тучи прошлого и препятствует скрытому росту порока. Об этом дне сказал пророк: народу, сидящему в тени смертной, воссиял свет (ср.: Ис. 9: 2; Мф. 4: 16)».
Итак, духовная тьма вместе с наступлением пасхальной радости Воскресения Христова побеждается, рассеивается, исчезает. И с ней уходит то чувство безысходного и, казалось бы, непреодолимого отчаяния, которым было охвачено человечество, прежде пребывавшее в состоянии рабства диаволу, обреченное на смерть и ад. «Ныне прекращен плач смертных», – радостно восклицает автор византийской гомилии, приписываемой святителю Епифанию. «Сегодня ниспровергнута власть диавола, сегодня разрушены узы смерти, уничтожена победа ада…» – поясняет святитель Иоанн Златоуст.
Ныне отчаянию уже нет места. Лишь радость прославления Бога: благодарение за Его Жертву, которая сделалась Источником всеобщего Спасения, воспевание Его победоносной Смерти, которой Он попрал саму смерть, а также ликование о Его Воскресении, которым Он нас оживотворил. Эту радость сегодня воспевает все мироздание, единый небесный и земной, ангельский и людской хор, образующий стройную и целостную гармонию горних и дольних голосов, благодаря тому, что разрушены все препятствия и преграды между вышним и нижним тварным бытием. Как говорит о новом единстве ангелов и людей святитель Иоанн Златоуст, «сегодня люди соединились с ангелами, и облеченные телом вместе с бестелесными силами теперь возносят песнопения».
Но еще совсем недавно все было не так. Путь к этой радости, к этому величию лежал через преступление, грех, бунт и вражду против Бога, через власть сатаны над падшим человеком, через безграничное всевластие над людьми закона смерти, через отчаяние и мрак, в котором почти что не оставалось места даже для слабого луча надежды на Спасение…
Сегодня, в век Церкви Христовой, – радость, тогда – горе; сегодня – ликование, тогда – отчаяние; сегодня – святость, тогда – грех; сегодня – жизнь, тогда – смерть; сегодня – Небо, а тогда – ад.
Святитель Григорий Богослов в «Сорок пятом слове на Пасху» и преподобный Иоанн Дамаскин (2-я половина VII века – около 750 года) в «Слове на святую Великую Субботу» ярко рисуют перед нами картину тех обстоятельств грехопадения первых людей – Адама и Евы, что повлекли за собой рабство сатане, греху и смерти всех их потомков.
Некогда первые люди приступили к райскому древу, плоды которого Адаму и Еве запретил вкушать Сам Бог. По мысли преподобного Иоанна Дамаскина, «это древо было насаждено» Творцом «для испытания послушания или преслушания» человека и «потому звалось древом познания добра и зла». По убеждению святителя Григория Богослова, Ева оказалась первой виновницей греха, ибо была по своей женской природе слабее Адама и потому легче поддалась искушению; однако вина за прародительский грех целиком лежит и на Адаме, ибо он «забыл данную ему заповедь» и, так же как Ева, оказался «побежден горьким вкушением» запретного плода.
Именно с этой минуты в мире и появилась смерть.
По убеждению святителя Иоанна Златоуста, а также святителя Григория Богослова, смерть стала для человека одновременно и наказанием, и неким, как это ни парадоксально прозвучит, Божиим даром. Разумеется, смерть не естественна ни для кого. Она – нарушение «нормального» строя существования всего мироздания, и прежде всего – естественного бытия человека. Она лежит тяжелым проклятием на людском роде. Ведь человек предназначен самим Божественным замыслом отнюдь не к смерти, но к бессмертию. И все же, по словам святителя Иоанна Златоуста, прозвучавшим в его «31-й гомилии на Евангелие от Матфея», «смерть – благодеяние» Божие человеку. Почему же это так? Парадокс объясняет святитель Григорий Богослов: благодаря появлению в людском существовании смерти, человек даже «и здесь приобретает нечто» положительное; ведь «смерть» подается ему Самим Богом «именно… в пресечение греха, чтобы зло не стало бессмертным. Таким образом, само наказание делается человеколюбием, ибо [только] так, в чем я уверен, Бог и наказывает».
Что имеет в виду святитель Григорий? Человек, по учению Церкви, может грешить (точно так же, как способен и каяться) лишь пока жив. Ведь грех (как и раскаяние) всегда затрагивает человека в его целокупности – действуя и в теле, и в душе и изменяя их параллельно, одновременно. После смерти – с расторжением физической и духовной природ умершего, с разрушением его тела – целостность личности нарушается. При этом люди, конечно же, по-прежнему обладают личным самосознанием, неумирающим личным началом. Однако в миг смерти в них происходит раскол единого духовно-физического существа, разделение их природы на «составы», – раскол, отнимающий прежде доступную для «целостного» человека способность грешить. Именно поэтому – отныне и до ожидаемого Церковью всеобщего воскресения из мертвых, до дня Страшного Суда, – он вдруг оказывается («благодаря» смерти) свободен от властвующей над ним непреодолимой тяги ко греху, от греховной болезни, что прежде владела всем его естеством. Таким образом, попуская существование физической смерти, Господь спасает человека от иной, куда большей, опасности: избавляет от духовной гибели, смерти души.
Именно таково святоотеческое понимание смерти. С одной стороны, она – наказание, проклятие, неестественное для человеческой природы состояние расколотости тела и души. Потому преподобный Иоанн Дамаскин в «Слове на святую Великую Субботу» с печалью говорит о власти смерти, под которую подпал человеческий род после грехопадения Адама: «теперь грех начинает владычествовать, порабощает меня, несчастного, производит во мне всякого рода зло и… предает смерти». А с другой стороны, она, по выражению святителя Кирилла Александрийского, «человеколюбивое наказание» – дар, данный Богом, чтобы остановить бесконечное умножение в нас греха, гибельно уподобляющее человека не Богу, а сатане.
Разумеется, попуская смерть, Бог отнюдь не отменяет изначальное предназначение человека: его обручение бессмертию. Изменился лишь путь, благодаря которому бессмертие может быть достигнуто. Отныне он проходит через всеобщее воскресение, ставшее доступным для каждого после Крестной Смерти и Воскресения Христа. Именно через осуществленный Христом подвиг Искупления царившая до той поры в мире смерть оказалась побеждена Спасителем и ниспровергнута с ее временного трона. Коснувшись Того, Кто есть Сама Жизнь, она оказалась обожжена и попалена этим прикосновением.
Святые отцы также обращают внимание на то, что сама смерть оказалась главнейшим оружием Господа в Его победе над сатаной. Ведь власть диавола, сила греха, безысходность преисподней были побеждены Христом именно посредством Его Смерти, ибо Он «Смертию смерть попрал». Казалось бы являясь лишь знамением Его предельного уничижения, умаления, бессилия, бездвижного мертвенного пребывания во гробе, Смерть Христа оказалась и величайшей, мощнейшей силой в деле Его торжества над диаволом. Тем самым, как это ни парадоксально звучит, смерть некогда появилась в мире именно как заранее приготовленное Самим Богом оружие для победы Грядущего Искупителя и Спасителя над адом, над грехом.
Кроме того, Смерть Христа стала источником воскресения и для всех тех, кто, сделавшись членами Церкви Христовой, тем самым со-восстали и духовно со-ожили вместе с Ним. По слову Златоуста, именно «та смерть», что «подвергла осуждению всех живущих… после Адама», – но, однако, теперь уже как Смерть Самого Христа – «поистине воскресила всех, живших и прежде». По этой причине преподобный Феодор Студит применяет к Смерти Господа парадоксальное выражение: «животворящая Смерть». Ведь «Христос Своей животворящей Смертью упразднил смерть, и все во аде разрешились от уз; Христос открыл рай и всем сделал его доступным».
Итак, установив в древности – после грехопадения первых людей – закон смерти, Господь предопределил, что в грядущем сама эта смерть окажется важнейшим инструментом в деле нашего Спасения, в Искуплении Христом человеческого рода. Да, смерть неестественна, губительна, подлинно зла. Но ведь Бог – посредством Своего Промысла – умеет удивительным образом использовать во благо даже то, что представляется нам самым страшным злом: в том числе и Смерть на Кресте Сына Божия, посредством которой был спасен человеческий род…
Однако от падших грехом Адама и Евы это второе – спасительное для людского рода – значение смерти было пока еще сокрыто. Смерть виделась им лишь в одном своем обличии: как Божественное наказание, проклятие, горький и неизбежный исход всякой души в адскую бездну.
Сама эта адская бездна, преисподняя, называемая в ветхозаветной традиции «шеол», была местом посмертного существования душ всех умерших древних людей, где они находились после грехопадения Адама и до пришествия в мир Спасителя Христа. До момента сошествия сюда Господа грешники мучились, ветхозаветные же праведники находились в особой области преисподней – на лоне Авраамовом (см. Лк. 16: 22), с надеждой ожидая там своего Спасителя. Шеол, или ад, и был именно тем местом, куда нисшел по Своей Крестной Смерти Господь и откуда Он вывел души всех праведников, возведя их в рай.
Итак, Адам и Ева вкусили запретный плод от древа познания добра и зла – нарушили волю Божию, лишили себя радости богообщения, отринули любовь своего Творца, впали в горделивое самопревозношение. Тем самым они обрекли на смерть не только себя, но и свое многочисленное потомство. Все поколения людей унаследовали от Адама и Евы состояние рабства греху и неспособность не грешить. Об этом ярко говорится в пасхальной проповеди, приписываемой святителю Амвросию Медиоланскому: Адам «в самом начале, возжелав – не по неведению, но по зависти – сделаться, вопреки своей природе, выше, нежели чем то, каким по благодати Божией был сотворен, лишился благодати, которую даровала ему любовь Творца. И, преступник за вожделение того, чем его обольщал диавол, тотчас подвергшись осуждению на смерть, распространил его (осуждение) и на имевшее произойти от него потомство, так что в этом случае целиком исполнилось Божественное изречение: завистью диавола вошла в мир смерть (Прем. 2: 24). Таким образом, по причине грехопадения, диавол получил державу смерти над всеми грешниками и овладел всеми удалившимися от Бога, связав их узами греха и заключив в темнице смрадного тартара»…