Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Дженнифер уже несколько часов провела на кухне — готовила обед для своего бойфренда Крейга. Резала, рубила, молола, перемешивала… В их отношениях с некоторых пор не все ладилось, и этот процесс ее успокаивал. Скоро год, как они вместе, но в последние месяцы оба были весьма осторожны друг с другом, опасаясь разрушить ставший хрупким союз. Поначалу все было чудесно — новая любовь, радость и блаженство, а потом каждый вдруг словно замер, не решаясь двинуться в отношениях вперед.
В тишине и покое кухни ничто не мешало Дженнифер предаваться тягостным мыслям. Она вспоминала моменты, когда Крейг был ей так нужен, а он казался отстраненным и далеким. В «медовую» фазу их романа Дженнифер научилась подавлять тоску и разочарование. Но когда их отношения перешли в фазу кажущейся стабильности, ее напряжение усилилось. И своими хлопотами на кухне она маскировала кипевший в ней гнев.
Крейг что-то делал в доме, время от времени заглядывал в кухню и, подойдя сзади, обнимал стоявшую у плиты Дженнифер. Эта сцена соответствовала всем его представлениям о домашнем рае. Он, возможно, замечал растущую между ними дистанцию, но предпочитал игнорировать ее: пусть все идет, как идет. Крейг вырос в большой семье — у него было четверо братьев и сестер. Обиды и примирения чередовались с регулярностью океанских приливов и отливов. Он привык держать в зоне внимания сразу нескольких человек и не знал, насколько болезненными были воспоминания подруги об отношениях в ее семье, а потому не замечал признаков надвигающейся бури.
Дженнифер была единственным ребенком и не имела опыта раздоров и ссор. В ее семье столкновений избегали любой ценой. Отец, ветеран войны во Вьетнаме, стоически переносил неприятности и держал свои чувства при себе. Мать изо всех сил старалась ничем не провоцировать мужа, поскольку он, обычно молчаливый и сдержанный, мог взорваться в одно мгновение. При возникновении любых разногласий родители старались держаться подальше друг от друга — и от Дженнифер. Физически они присутствовали, но эмоционально исчезали. Она прекрасно помнила, как в детстве сидела одна-одинешенька на заднем сиденье семейного автомобиля в гнетущей тишине, обычно сменявшей взрыв отцовского гнева. В такие моменты ее накрывало ощущение потерянности, она словно переставала существовать. И этот детский страх перед ссорами Дженнифер перенесла во взрослые отношения с Крейгом. Она тосковала по душевной близости и боялась потерять связь с ним. Ей казалось, что молчание и бегство от проблем безопаснее, чем открытая конфронтация.
Наконец они сели за стол. Дженнифер молча вносила последние штрихи в приготовленные блюда. Крейг уткнулся в телефон — кто-то из родни прислал ему сообщение. Нельзя сказать, что такое поведение было нетипичным для него, подобное случалось и раньше, но в тот момент Дженнифер почувствовала, как ее захлестывает волна ярости, и уже не смогла сдержаться. Ей было трудно облечь мысли в слова, но за время их совместного существования она каким-то образом поняла, что Крейг, в отличие от родителей, не исчезнет, не растворится, столкнувшись с проявлением гнева. И она импульсивно, бездумно подвергла это соображение первому испытанию: смахнула столь тщательно приготовленную и красиво поданную еду со стола на пол!
Первой реакцией Крейга был шок: он и представить себе не мог, что Дженнифер способна на такую бурю эмоций! Конечно же, он разозлился, но когда Дженнифер разрыдалась, гнев мгновенно улетучился. Крейг подбежал к ней, оба буквально вцепились друг в друга. Когда рыдания немного утихли, Дженнифер рассказала о своих страхах: для нее разногласия и ссоры означали потерю любимого. Она сидела на полу рядом с горой осколков, перемешанных с едой, и, всхлипывая, говорила, как боится, что их отношения не выдержат конфликта. А еще больше ее мучило воспоминание о том, как из-за эмоционального исчезновения родителей она сама боялась исчезнуть. Доверительное отношение к Крейгу позволило ей осознать прежние сложные чувства, в которых она никому, даже самой себе, никогда не признавалась.
Этот момент стал для них поворотным. Дженнифер поняла, что интерпретация поведения Крейга, воспринимаемого как признак отторжения, неприятия, оказалась совершенно неверной: его мотивировало совсем другое. Крейг тоже иначе увидел тенденцию Дженнифер к самоустранению. Раньше он считал, что все неприятности и разногласия улягутся сами собой, как происходило в его большой семье, но в новых отношениях такой подход не срабатывал. Понемногу Дженнифер начала понимать, что Крейг, несмотря на разногласия между ними, не исчезнет. Когда их контакты нарушались, она больше не самоустранялась и в конце концов научилась с ним общаться. Оба привнесли во взаимоотношения совершенно разные интенции и мотивации и при этом предоставили друг другу пространство и время, чтобы увидеть и понять эту разницу. В моменты нестыковки, рассогласованности их отношения вышли на новый уровень и после восстановления продолжали развиваться на протяжении дней, месяцев и лет.
Приготовленное Дженнифер сложное блюдо — тушеные моллюски, пюре из пастернака и отварная стручковая фасоль — и его незавидная судьба могут служить метафорой неоднозначности человеческих отношений и роли разрывов и восстановлений в их развитии. Подобно тому как питательные вещества служат топливом для физического роста, энергия, рождаемая преодолением несогласованностей на пути к восстановлению отношений, питает эмоциональный рост. Образно говоря (а иногда и буквально), сбои и восстановления — это наша пища.
Идеальное представление о родительской любви — «Мадонна с младенцем» Леонардо да Винчи. Мария и маленький Иисус смотрят друг на друга с бесконечной любовью. Однако одно из полотен Рафаэля, изображающее Марию с младенцем, говорит нам об ином: младенец-Иисус смотрит в книгу, которую мать держит в руках, а она сама, задумавшись, глядит куда-то вниз. Подобным образом мы получаем идеальное представление о романтической любви, наслаждаясь танцем Фреда Астера и Джинджер Роджерс: нам кажется, что пары при хороших отношениях действуют синхронно, как в степе. Но партнерство Дженнифер Грей и Патрика Суэйзи в «Грязных танцах» больше похоже на правду: она наступает ему на ноги, а он заставляет ее смотреть ему в глаза. Эти сбои и неверные шаги необходимы для создания грациозного, скоординированного танца в финале фильма. Смех Дженнифер и Крейга, когда они убирали разбитую посуду и остатки еды, а потом заказывали пиццу, стал для них символом радости и близости, которую они обрели, пройдя через разрыв к восстановлению отношений.
Преодолевать подобные сложности приходится всем, начиная с самого раннего детства и до глубокой зрелости. Таков путь роста и развития отношений! Это может показаться странным, поскольку мы полагаем, что в здоровых взаимоотношениях нет места раздорам. Разве не должны два человека, чьи отношения считаются хорошими, быть настроенными на одну волну?
Необыкновенные открытия, сделанные во время эксперимента «Каменное лицо», указали нам новый путь к пониманию детей и родителей, а также позволили узнать много нового об этих первичных взаимодействиях. Прежние исследования младенцев строились на представлении о том, что чем более синхронизировано и созвучно общение, тем оптимальнее, или «нормальнее», взаимоотношения. Для многих тот факт, что именно сложности, сбои, нестыковки служат ключом к прочным связям, оказался сюрпризом!
Мы начали записывать видео типичных взаимодействий родителей и малышей, а затем покадрово анализировали записи. Это позволяло разглядеть подробности взаимоотношений, которые мы не успевали заметить в реальном времени. Наблюдая за благополучными парами «мать — дитя», мы полагали, что они будут действовать в полнейшем согласии: одновременно смотреть друг другу в глаза и отворачиваться друг от друга, одновременно тянуться друг к другу и вообще действовать заодно. Таковы были наши прежние представления об отношениях, и мы рисовали аккуратные графики, где отмечали моменты контактов, отметая как нерелевантные все данные, указывающие на разрывы контактов и не укладывающиеся в модель. Но через несколько месяцев мы уже не могли отрицать реальный паттерн: в типичных здоровых парах «родитель — ребенок» в среднем 70% взаимодействий выглядели отнюдь не синхронными, а разрывы связи были неотъемлемой их частью.
Например, мы наблюдали, как маленькая девочка разглядывает ремешок безопасности на высоком стульчике и сосет палец, успокаивая себя. Мать пытается привлечь ее внимание, но малышка уклоняется от контакта. Тогда мать вынимает ручку дочери изо рта и слегка откидывается назад. Их взгляды встречаются, обе улыбаются. Мать придвигается ближе, а малышка смотрит в сторону. Начинается новый тур танца.
Так неужели 70% взаимоотношений действительно оборачиваются нестыковками? Мы убеждались в этом снова и снова. В области психологии развития пропорция 70:30 широко известна, и некоторые практикующие специалисты ссылаются на нее, даже не подозревая, откуда она взялась. А ее источником служат тщательные наблюдения за самыми ранними любовными отношениями. Предположения о настроенности на одну волну поначалу заставляли нас считать такие нестыковки проблемой, а они на самом деле оказались нормой. Анализируя видеозаписи, мы обнаружили, что наиболее значимая часть взаимоотношений — не разрывы, а восстановления.
Мы пришли к пониманию, что восстановление после разрыва — основа человеческих взаимоотношений. Оно дарит чувство удовольствия, доверия, безопасности, безусловного знания, что ты можешь справиться с проблемой. Более того, восстановление преподносит важнейший жизненный урок: отрицательное чувство, возникающее в результате нестыковки, разногласий, дисгармонии, может быть изменено на чувство позитивное, когда два человека достигают гармонии. Это означает, что мы не должны застревать в негативных ощущениях. Осознание того, что эмоциональное состояние может или не может измениться, развивается у младенца в результате самых ранних взаимодействий.
От наблюдений за типичными взаимодействиями мы перешли к серии экспериментов «Каменное лицо». Сначала наблюдали за парами «родитель — ребенок» во время обычных для них игр, таких как ладушки, считалочки. Затем было обнаружено, что дети, подавая сигналы родителям, использовали стратегии разрыва-восстановления отношений, с которыми они познакомились в процессе игр. Столкнувшись со стрессовой ситуацией, малыши были способны воспользоваться способом коммуникации, освоенным в процессе ежедневного общения с людьми, которые о них заботились. Младенцы еще не овладели языком или сознательным мышлением, однако, пытаясь справиться со стрессом, возникшим в результате непонятного поведения родителя, могли прибегнуть к арсеналу средств, почерпнутых из бесчисленных ежемоментных взаимодействий.
Мы поняли, что разрывы и восстановления — нормальный и постоянно действующий опыт, на котором основывается развитие людей как социальных живых существ. С каким же облегчением мы узнали, что в ранних любовных взаимоотношениях человеческие существа пребывают в синхронном режиме только 30% времени! Тот факт, что этот процент столь низок, должен служить утешением для многих жаждущих совершенной гармонии. И пока есть возможность для восстановления, те 70%, которые приходятся на несогласованность и нестыковки, не только типичны, но и ведут к позитивному и здоровому развитию отношений. Чтобы научиться доверять друг другу, нам требуется нормальная путаница и кутерьма.
Большинство взаимодействий, записи которых мы изучали, восстанавливались сразу после несогласованности. Другими словами, обычные малыши и те, кто о них заботился, постоянно переходили в состояние несогласованности с последующим восстановлением взаимодействия. Моменты таких восстановлений могли быть краткими, фактически микроскопическими, однако во время беспрерывного общения их было великое множество.
Главный урок, который мы вынесли за десятилетия исследований, состоит в том, что процесс перехода от несогласованности к восстановлению не только неизбежен, но и необходим для того, чтобы взаимоотношения процветали, а не стагнировали и распадались. Как узнала Дженнифер из опыта общения с Крейгом, людям необходимы несогласованность и проблемы. Без них невозможно обрести опыт восстановления.
Благодаря детству, проведенному в семье, где разрывы и налаживание отношений были обычным делом, у Крейга развилось базовое чувство надежды — или, используя терминологию Джерома Брунера, он создавал смысл мира как места, в котором присутствует надежда. В отличие от него, у Дженнифер был дефицит опыта восстановления, из-за чего она менее оптимистично воспринимала себя в мире. К отношениям она относилась настороженно и это свое состояние старалась сохранить.
Мы видим, что подобные различия проявляются уже в первые месяцы жизни. Вспомните, что в оригинальном эксперименте ребенок, желая привлечь внимание матери, использует разные стратегии. Такое поведение отражает развивающийся контекст сбоев и восстановлений. Девочка узнаёт, что своими действиями может улучшить собственный мир. Даже в столь нежном возрасте, в 11 месяцев, она, подобно Крейгу, создала смысл своего мира как места, в котором живет надежда.
Проводя эксперимент с парами «родитель — дитя», в которых процесс разлада-восстановления был не столь отчетливым, мы не наблюдали и такой здравой реакции. Родители и дети по-разному осмысливали его. Некоторые матери, занятые собственными заботами, прилагали меньше усилий для восстановления неизбежных сбоев. Другие же, которых слишком беспокоили разлады, тем не менее редко оставляли пространство для их осмысления. Третьи вели себя чересчур настойчиво, например постоянно дотрагивались до ребенка, хотя он отталкивал руку матери или подавал другие сигналы, говорившие о нежелании общения. Столкнувшись с разладом, малыши при недостатке возможностей для восстановления предпринимали совсем другие попытки, чтобы снова начать общаться и устранить образовавшийся разрыв.
Дженнифер была именно таким ребенком. У нее не было шанса разработать стратегию управления неизбежными в человеческом общении столкновениями. Вместо этого она научилась защищаться от глубоко травматичного опыта внезапного эмоционального отсутствия родителей: предпочитала сидеть в одиночестве в своей комнате, где делала уроки или читала. Интеллект помогал ей удерживать себя на плаву, она прекрасно училась, но стала эмоционально закрытым и слишком осторожным человеком.
Изначально она и с Крейгом использовала тот же паттерн поведения. Но Крейг как партнер по взаимодействию полностью отличался от ее родителей. Наблюдая, как он взаимодействует со своей семьей, Дженнифер видела, что разлады и расхождения отнюдь не выбивают его из колеи. Он замечал ее тенденцию замыкаться в себе, ценил ее сдержанность — она никогда не давала волю гневу. И Дженнифер научилась доверять ему до такой степени, что, когда ее переполнял гнев, могла позволить себе выплеснуть его, а не уходить в себя, как прежде.
Сброшенный со стола обед ознаменовал признание того, что в их жизни есть место и разладу, и восстановлению. Пережив этот случай и множество других сложностей, характерных для нормальной любви, Дженнифер открыла для себя иную модель отношений. Она по-новому осмыслила мир — как место безопасное и полное надежды, смогла позволять себе и ссоры, и споры, сознавая, что после них станет еще ближе к Крейгу. И хотя смысл, который он вкладывал в отношения, был гораздо менее тревожным, чем у Дженнифер, у него тоже появилось пространство для роста: он стал обращать внимание на собственное поведение, свои эмоциональные отлучки, понимая теперь происхождение реакций Дженнифер. Крейг узнал, что не у всех взаимоотношения складываются так же надежно и просто, как в его семье. Он научился видеть.
Так что же имеется в виду под созданием смысла? Мы вполне можем пользоваться терминами понимание или осознание идеи, но эти процессы подразумевают сознательное мыслительное усилие. Джером Брунер, первым описавший данную концепцию, был прежде всего исследователем когнитивных процессов, а потому рассматривал создание смысла с точки зрения языка и познания. Исследования в рамках эксперимента «Каменное лицо» показали, что человек создает смыслы задолго до того, как обретает способность выразить их словами. Создание смыслов — процесс, протекающий на множестве уровней психологического и биологического опыта, в нем участвуют генетика, нервная система, вегетативная нервная система и двигательная система. Постигая самые разные уровни ощущений — распознавание, обдумывание, понимание, зрение и даже обоняние, — человек вырабатывает осмысление себя в мире. Информация, которую люди включают в свои отношения с другими людьми, состоит из множества слоев ощущений, движений и эмоционального опыта. Переработать его способен только человек.
Психоаналитик и пионер исследований в области развития младенцев Луис Сандер говорил об открытом пространстве — наполненном возможностями метафорическом пространстве между младенцем и теми, кто о нем заботится, в котором возникает и развивается понимание младенцем самого себя. В этом пространстве у него развивается понимание собственной уникальности. В постоянном контакте с людьми малыши сначала не понимают, а затем начинают осмысливать мотивацию и намерения других; таким образом у ребенка создается смысл себя в мире.
Эксперимент «Каменное лицо» ярко продемонстрировал, что дети рождаются со способностью влиять на собственный мир и обладают врожденными умениями взаимодействовать с окружением. Столкнувшись с еще не знакомым ему «каменным лицом» матери, ребенок, чтобы снова вовлечь ее в общение, прибегает к различным стратегиям. «Каменное лицо» — экспериментальная ситуация, в которой испытывается способность детей создавать смысл из собственного опыта. Если бы малыши умели говорить, то описали бы материнское невзаимодействие словами «Это не имеет смысла». Продолжительность периода «каменного лица» во время эксперимента в зависимости от протокола исследований менялась, но в среднем он не превышал двух минут. Попробуйте-ка сохранять бесстрастное выражение на протяжении двух минут, когда кто-то из друзей или близких пытается привлечь ваше внимание, — поверьте, вам покажется, что прошла вечность! Такая продолжительность вызывала более мощную реакцию, благодаря которой мы смогли заглянуть в процесс создания ребенком смысла.
Малышка, уже успешно проходившая через разрывы к восстановлениям, испытывая вызванный экспериментом стресс, задействует различные стратегии, чтобы справиться с ним. Она указывает куда-то ручкой, потягивается, использует разные приемы, пытаясь восстановить связь. Девочка демонстрирует субъектность, то есть чувство, что она управляет собственной жизнью и способна эффективно воздействовать на свой мир. Если бы она могла выразить свой опыт словами, то сказала бы: «Я не понимаю, почему мама меня игнорирует, но знаю, что если продолжу свои попытки, то смогу снова привлечь ее внимание». Ребенок, который прошел через несколько удачных попыток восстановить связь, не чувствует себя беспомощным, напротив — он развивает способ взаимодействия со своим миром, в котором присутствует надежда. Маленькая девочка извлекла особый смысл из своего опыта — оптимистичное ожидание, которое формирует у нее чувство жизнестойкости (эту концепцию мы рассмотрим подробнее в ). А ребенок, перенесший разрыв отношений, но имеющий ограниченный опыт их восстановления, напротив, создает негативный смысл: «Ты меня не любишь», или «Я не могу тебе доверять», или «Я беспомощен» (подробнее об этом поговорим в ).
Оказалось, что паттерн взаимодействия, создающий смысл, со временем не меняется. Мы провели эксперимент «Каменное лицо» с участием пятидесяти двух младенцев и их мам, а через десять дней повторили и увидели, что в обоих случаях дети использовали одни и те же стратегии для привлечения внимания матерей и успокаивания себя. Если в парах «мать — дитя» у малышей не было возможности перейти от разрыва к восстановлению, они демонстрировали печаль, уход в себя или самоустранение. Младенцам с трудом удавалось овладеть собой, их движения были дезорганизованными, а некоторые падали духом и затихали. Такие реакции свидетельствовали о том, что дети чувствовали себя беспомощными.
Мы перешли на новый уровень понимания наших первоначальных открытий, используя парадигму «каменного лица» в исследованиях с участием родителей, страдающих депрессией. Участникам раздали опросники для выявления симптомов заболевания, а затем интервьюировали тех, кто набирал высокие баллы, и обнаруживали случаи клинической депрессии. Затем сравнивали видеозаписи пар, в которых у матерей депрессии не было, и пар с матерями, страдающими депрессией, то есть искали совпадения (когда мать и дитя что-то одновременно делали, например смотрели друг на друга и улыбались) и несовпадения (когда они делали что-то вразнобой: ребенок смотрел на мать и улыбался, но та сохраняла грустное выражение лица). Мы пытались вычислить среднее время, необходимое для того, чтобы пара перешла от несовпадения к восстановлению, и обнаружили, что если у матери депрессия, то несовпадения или нестыковки наблюдались гораздо чаще, а на переход к восстановлению требовалось больше времени. Было также обнаружено, что чем больше времени нужно на восстановление, тем выше уровень гормона стресса кортизола, содержащегося в слюне ребенка.
Дети матерей, страдающих депрессией, замыкались в себе, пытались самостоятельно снять стресс или искали успокаивающие их предметы. Такой паттерн взаимодействий рано становится неотъемлемой частью существования ребенка в мире и по мере роста и развития переносится на новые взаимоотношения.
Но в главах 9 и 10, где речь пойдет о взрослых, мы расскажем о главном в этих открытиях: ранний паттерн взаимоотношений не зафиксирован раз и навсегда. Каждый из нас способен меняться и расти всю жизнь благодаря сложностям взаимодействий с детьми, супругами, друзьями, учителями, психотерапевтами и множеством других людей. Человек, для ранних взаимоотношений которого характерен недостаток возможностей восстановления, все-таки имеет шанс исцелиться с помощью нового набора ежемоментных расхождений и восстановлений.
Тех, кто застревает в проблемных взаимоотношениях, не покидают чувства безнадежности и тревоги. Вам кажется, что вы не в силах изменить обстоятельства. Но способность к действиям, как и надежда, нарабатываются неоднократно повторяемым процессом движения от разлада к восстановлению общения с близкими людьми.
Создание смысла начинается с первого движения новорожденного — вспомните прекрасный танец, который называется грудным вскармливанием. Давайте посмотрим на него с точки зрения Адити, только что ставшей матерью, а затем с позиции ее новорожденной дочери Таниши. Их взаимодействие возникло не через часы или минуты, а через секунды после появления Таниши на свет, и с этого момента она начала создавать смысл себя в окружающем мире.
Адити волновалась, ожидая рождения дочки. Это был ее первый ребенок, и она боялась предстоящих трудностей. Прошло уже несколько часов после родов, она пыталась приложить постоянно кричавшую малышку к груди, но та мешала ей — трясла ручками, и движения становились все более хаотичными. Адити, нежно уговаривая Танишу, туго запеленала ее и вскоре почувствовала, как тельце девочки расслабилось, а настойчивый крик начал стихать и вскоре прекратился. Таниша уснула, а потом проснулась и принялась энергично сосать грудь. Наконец-то Адити испытала ощущение невыразимого покоя. Смысл, который она вынесла из данного опыта, выраженный словами, мог бы звучать так: «Я могу это сделать» или «Я понимаю своего ребенка».
А теперь взглянем на ту же ситуацию с точки зрения Таниши. Ее маленькое тельце извивалось. Она все кричала и кричала, размахивая ручками. Ей что-то засовывали в рот, но она не знала, что с этим делать. А потом услышала мягкий, нежный шепот, ее завернули в теплое одеяльце. Дыхание девочки замедлилось, она прижала ручки к груди. Тельце расслабилось, потому что крик о помощи, который издавала ее незрелая нервная система, был услышан, и вскоре она заснула. После короткого сна малышка успокоилась, силы восстановились. И когда мама снова поднесла ее к груди, она перестала сопротивляться и принялась сосать. Смысл, созданный Танишей, можно выразить словами «Мне ничто не угрожает».
Первое взаимодействие, когда дочери и матери удалось прийти к согласию, стало началом их любви. Адити поняла, что Таниша устала, а ее нервная система испытывает стресс. Чтобы успокоиться, девочке требовались мамина помощь и короткий освежающий сон, после чего она была готова к кормлению. Этот процесс, занявший немного времени, позволил Танише принять пищу (буквально), но и в переносном смысле дал пищу новой идентичности Адити как матери, в результате чего она обрела уверенность в своих силах.
Именно о таком опыте говорил Луис Сандер, называя его моментом встречи. В 1977 году он писал: «Современные исследования раннего младенческого возраста дают нам удивительные свидетельства начала человеческого существования, обычно в контексте высокоорганизованной системы взаимоотношений с окружающим миром. Эта система состоит из двух живых, активно саморегулирующихся, очень сложных и адаптивных компонентов — младенца и того, кто о нем заботится. При этом можно сказать, что каждый из этих компонентов уже сам по себе осуществляет определенную деятельность». Сандер определял период новорожденности как время, когда две отдельные уникальные личности — новорожденный и тот, кто о нем заботится, — знакомятся друг с другом. Когда Таниша и Адити вместе преодолели первый момент нестыковки, удовольствие от встречи друг с другом стало пищей для обеих.
Процесс перехода от непонимания к восстановлению намного важнее всего, что люди делают или говорят в любой сложной ситуации. Самое главное — именно процесс.
Подробно анализируя взаимодействия между родителем и ребенком, мы снова и снова убеждались, что для первых любовных взаимоотношений характерна не синхронность, а рассогласованность, и задавали себе вопрос: «Какова цель таких сбоев?» Ответ был найден в научной теории, применимой к самому широкому спектру дисциплин — от физики до психологии.
Согласно теории открытых динамических систем, все биологические системы, в том числе и люди, функционируют за счет встраивания новой информации в уже имеющиеся конструкции, в результате чего возникают другие конструкции, всё более сбалансированные и сложные. Системы, не способные усложняться, утрачивают энергию и больше не развиваются — вспомним дядюшку Гарри, который на семейных обедах в честь Дня благодарения разглагольствует о политике с точки зрения закоренелого консерватора и отметает любые иные взгляды родственников. Системы, открытые для информации, продолжают развитие — например, кузина Сью и кузен Пит всегда находят время, чтобы обсудить сложную ситуацию, понять мотивации и намерения друг друга и таким образом совместно выработать новое понимание и новые подходы. Энергия, получаемая при обретении и встраивании новой информации, обеспечивает рост и развитие.
Эта идея применима не только к человеческим взаимоотношениям, но и к самому происхождению жизни! В книге «Краткая история времени» прославленный физик Стивен Хокинг пишет о том, что жизнь на Земле эволюционировала благодаря ошибкам, сбоям. Поначалу в земной атмосфере отсутствовал кислород, поэтому не было и жизни. Примитивная жизнь возникла в океанах благодаря случайным комбинациям атомов — сложным структурам, которые называются макромолекулами. Хокинг рассказывает о том, как ошибки и сбои в воспроизведении привели к возникновению новых структур:
«Иногда при воспроизведении могли произойти ошибки. Большей частью они состояли в том, что новая макромолекула не могла воспроизвести себя и в конце концов разрушалась. Но временами в результате этого возникали новые макромолекулы, даже более способные к самовоспроизведению, что давало им преимущество, и они стремились заменить собой первоначальные. Так начался процесс эволюции, в ходе которого появлялись все более и более сложные организмы, способные к самовоспроизведению. Первые примитивные живые организмы потребляли различные вещества, в том числе сероводород, и выделяли кислород. В результате земная атмосфера постепенно изменялась, и возникли подходящие условия для развития более высоких форм жизни — рыб, рептилий, млекопитающих и, наконец, человеческого рода».
Макромолекулы в предложенной Хокингом модели происхождения жизни — пример открытых динамических систем. Перемещаясь, макромолекулы врезаются друг в друга, их внешние границы разрушаются, и они реорганизуются в новые конфигурации. Пройдя на протяжении времени через множественные сбои, макромолекулы реорганизовались таким образом, что стали производить кислород. Люди подобно макромолекулам сталкиваются друг с другом и благодаря сбоям, присущим этим взаимодействиям, развивают все более сложное ощущение себя в мире.
Новая информация не просто поглощается. Она в определенной степени насильственно вторгается в мозг человека, заставляя его трансформировать прежнее ощущение себя в мире. И благодаря этой трансформации создается новый, иной смысл.
Люди, проходя через данный процесс вместе с другими — теми, кто заботится о них в раннем детстве, или, со временем, с друзьями, коллегами, партнерами, — создают новый способ совместного существования, познания себе подобных. Избегая периодов разногласий (или ошибок), они не растут, не меняются и по-настоящему не узнают друг друга.
Процесс сбоев и восстановлений в человеческом взаимодействии генерирует энергию — образно говоря, выделяет «калории», необходимые для развития. В ходе этого путаного, неупорядоченного процесса мы получаем информацию о других и о себе, которая становится пищей для развивающегося мозга.
В контексте физики теория об открытых динамических системах «холодна». А человеческий опыт «горячий», поскольку им управляют эмоции. Применяя данную теорию в отношении людей, мы видим, как вслед за разочарованием и утратами, порожденными сбоем, приходит ощущение глубокой радости и цельности, рожденное восстановлением связи. Это истинное удовольствие стимулирует рост и развитие.
Дисфункциональные паттерны взаимодействия в отношениях — закрытые системы. Их жесткость позволяет людям удерживаться на знакомом им уровне сложности и цельности, даря иллюзорное ощущение безопасности. Но, не чувствуя себя защищенными в сумятице и путанице взаимоотношений, они придерживаются фиксированных паттернов взаимодействия, что не способствует росту и переменам (в мы подробно поговорим о достижении чувства безопасности). Дженнифер и Крейг на собственном опыте поняли, что застывшие, жесткие паттерны препятствуют сближению. Переживая периоды внутренних сбоев и несогласованности, мы обретаем новые источники энергии.
Миллиарды лет назад в процессе сбоев и восстановлений на планете Земля возникла жизнь. Теория Дарвина об эволюционных изменениях описывает, каким образом мутации, или ошибки, возникая в парах оснований ДНК живых организмов, приводили к индивидуальной изменчивости. Подобно макромолекулам Хокинга, некоторые из них воспроизводились и развивались, порождая замечательное разнообразие видов, уникальным образом приспособившихся к конкретному окружению. Этот процесс ошибок и исправлений происходит на протяжении миллионов лет.
Но оказалось, что функции генов живого организма меняются даже на протяжении его жизни! Данные исследований новой, быстро развивающейся области знания — эпигенетике — привносят новые аргументы в извечный спор «природа или воспитание». Согласно этим исследованиям, гены не предопределяют судьбу, а представляют собой особые последовательности нуклеотидов ДНК. Сама по себе ДНК неизменна, но гены в зависимости от окружения могут активироваться или деактивироваться. К нуклеотиду прикреплена молекула, обычно метильная группа, которая меняет характер экспрессии гена. Этот процесс называют метилированием. Например, определенный ген в стрессовом окружении может привести к депрессии, но в благоприятной среде он ведет себя иначе.
Вы наверняка помните из школьных уроков биологии, что гены кодируют белки, а отнюдь не смысл. Но эти белки определяют нашу реакцию на окружение. Изменения в белках влияют, например, на то, как мы усваиваем питательные вещества и как реагируем на стресс. Например, когда гены инициируют выработку слишком большого количества кортизола, тело и мозг воспринимают такое изменение как ощущение беспокойства.
Приведенная ниже история иллюстрирует создание смысла в наших генах.
Зима 1944 года получила в Голландии название Голодной зимы. Голландские железнодорожники объявили забастовку: они не желали перевозить нацистские войска и оружие. В ответ нацисты перекрыли поставки продовольствия в Западные Нидерланды. К концу войны, к маю 1945 года, от голода там умерли более 20 тысяч человек. Исследования детей, зачатых и выношенных во время голода, служат иллюстрацией к интересной генетической истории.
В ходе многочисленных исследований таких детей тщательно изучали на протяжении многих лет. Повзрослев, они весили несколько выше среднего. В среднем возрасте у них наблюдался повышенный уровень триглицеридов и холестерина, они чаще страдали от ожирения и заболеваний, связанных с нарушениями метаболизма, например диабета. Долгосрочное исследование мужчин в возрасте от 18 до 63 лет с изучением отдаленных результатов показало, что уровень смертности среди перенесших Голодную зиму в утробе матери тоже оказался на 10% выше, чем у их ровесников, чьи матери не подверглись такому испытанию.
Поскольку у периода голодания были четко определенные начало и конец, он стал уникальным и неожиданным полем для генетических исследований. В ходе этого эпигенетического (буквально — «надгенного») процесса экспрессия некоторых генов плода в утробе матери менялась, чтобы приспособиться к нехватке питания. Изменения касались не последовательности генов, как при генетических заболеваниях вроде муковисцидоза или мышечной дистрофии, — они затрагивали их экспрессию, или программирование.
Ген PIM3, участвующий в сжигании питающего тело топлива, производит белки, играющие важную роль в обмене веществ. Этот ген — судя по всему, во время пребывания плода в утробе матери — в процессе адаптации к нехватке питательных веществ дезактивировался, тем самым замедлив метаболизм плода. Плод же в каком-то смысле «предвидел» свое будущее, где окажется недостаточно пищи. Но после войны, когда еда стала доступной, эти дети в результате замедленного метаболизма набирали больший вес, чем их братья и сестры, развивавшиеся в обычных условиях. Организм переживших лишения по-прежнему был настроен на голод. А у детей, не испытывавших нехватки питательных веществ в период внутриутробного развития, не наблюдалось и генетических изменений, обернувшихся в будущем проблемами с метаболизмом или ожирением.
Во время Голодной зимы произошла нестыковка между условиями развития плода и средой, в которой ребенок оказался после рождения. Исследования последних лет показали, что эпигенетические модификации могут передаваться и последующим поколениям, влияя на различные фенотипические проявления у детей и даже внуков.
Вас беспокоит мысль о том, что ваш жизненный опыт отразился в ваших генах и вдобавок вы несете в них опыт предков? Мы встречали людей, которые очень переживали по этому поводу, особенно если знали, что опыт предыдущих поколений был тяжелым и травматичным. Но по здравом размышлении можно сделать вывод, что эпигенетика преподносит нам урок надежды. Если экспрессия гена может меняться в зависимости от одних обстоятельств, то со временем она изменится и в других условиях.
Многие родители рассказывали о своих страхах, опасаясь, что их малыш, часто устраивающий истерики или создающий иные сложности во взаимоотношениях, вырастет трудным ребенком и со временем «станет таким, как дядя Билли», обладающим целым набором душевных расстройств. Каждый из нас наследует половину генетического материала от матери, а половину — от отца, причем гены передаются от поколения к поколению. Но исследования в области эпигенетики свидетельствуют о том, что если ребенок и несет в себе такие же гены, как у дядюшки Билли, то их воздействие на его поведение и развитие будет меняться в зависимости от обстановки, в которой он растет. Рэйчел Йехуда из медицинской школы «Айкан» при больнице «Маунт-Синай» изучала детей и внуков, выживших в холокост, пытаясь понять, как окружающая среда влияет на работу генов. В истории, которую вы сейчас прочитаете, рассказывается о выросшем ребенке бывших узников гитлеровских концлагерей.
Хильда и Карл попали в Освенцим детьми. В лагере они не знали друг друга. После войны оба вместе с выжившими родственниками эмигрировали в США, познакомились уже в Нью-Йорке, поженились и вырастили детей. Их организмы, и в частности нервная система, извлекли смысл из постоянной смертельной опасности, которой они подвергались во время войны. Эпигенетический процесс изменил их реакцию на стресс. В ответ на угрожающую действительность экспрессия отвечающих за выработку кортизола генов возросла, но в обстоятельствах, требующих сверхбдительности и сверхосторожности, повышенный уровень этого гормона помогал им адаптироваться, что, в сущности, служило их спасением. Те же эпигенетические изменения — сверхактивность регулирующих продукцию кортизола генов — передались и их сыну Эрику.
Но Эрику, жившему в относительно безопасном Нью-Йорке, не требовалась такая повышенная реакция на стресс, то есть в дополнительном кортизоле его организм не нуждался. Эпигенетический смысл, порожденный у родителей военными травмами и полученный с их генами, не соответствовал обстановке, в которой он появился на свет. Чтобы изменить полученный Эриком генетический смысл, потребуются время и множественные, непрерывно возникающие возможности извлечения нового смысла, то есть бесчисленные сбои и восстановления. Эти моменты были необходимы для устранения несоответствий между активностью его генов и сравнительной защищенностью послевоенной Америки.
К сорока годам жизнь Эрика, на первый взгляд, сложилась удачно: стабильный брак с Деворой, успешная карьера финансиста, двое здоровых сыновей. Однако его мучила тревожность, отягощенная постоянными сомнениями в себе. Эрик относился к себе крайне критично и, несмотря на внешние признаки, не считал себя успешным человеком, а его достижения удовлетворения не приносили.
Почти все свободное время он проводил в спортивном зале, полагая, что если ему станет комфортно в собственном теле, то беспокойство и неудовлетворенность собой перестанут грызть его. Но после сорока тревога только усилилась. Эрик стал фанатом здорового питания, на завтрак и обед ел только белковые смеси, а семейные ужины превращались в мучения для окружающих, так как он заставлял всех питаться исключительно «полезной» пищей.
Проблемы Эрика коренились не только в его генетическом наследии, но и в обстановке, в которой он рос. С самого раннего возраста он усвоил, что любая неожиданность, любой легкий стресс вызывает у родителей приступ беспокойства, и научился гасить эти проявления. Ко времени поступления в колледж юноша уже знал, что на вопрос матери «Как дела?» надо всегда отвечать: «Прекрасно!» Если ответы были иными, она любой разговор завершала вопросом: «Но у тебя точно все в порядке?», и он сдавался и отвечал: «Да, мама, все хорошо». Отец же от всего отстранялся, часто бывал погружен в себя. Узнав больше о том, что пришлось пережить отцу во время войны, Эрик понял, что его отрешенность была попыткой преодолеть владевшую им бесконечную печаль. Родители изо всех сил старались сделать мир семьи упорядоченным и безопасным. И когда вдруг в разговоре возникала тема холокоста, отец неизменно подчеркивал, как чудесна их нынешняя жизнь, упорно отказываясь вспоминать о прошлых травмах.
Жесткая приверженность Эрика к здоровому образу жизни оказывала разрушительное воздействие на его семейные отношения. Девора посоветовала мужу обратиться к психотерапевту. Она не хотела, чтобы сыновья росли в такой же обстановке напряжения и страха, как ее муж в детстве. Эрик понимал, что жена права и надо что-то менять. Однако все его знания о психотерапии отличались от того, что он постиг при работе с доктором Олдсом.
После первой сессии Эрик почувствовал мощную связь с доктором, которая, как он вспоминал спустя годы, возникла благодаря прежде недоступному ему ощущению безопасности. Примерно к середине разговора он ощутил, что доктор Олдс способен понять его и помочь разобраться в мучительных, болезненных чувствах. Страх перед любыми разногласиями заставлял Эрика держать все в себе. Они с Деворой любили детей, однако в отношениях друг с другом вели себя скованно и держали дистанцию. С сыновьями Эрику было комфортно и легко, но эмоциональная близость с женой, которой она так ждала, напрягала его.
Вслед за первым визитом Эрик испытал состояние, хорошо известное в психоаналитической терапии: у пациента наблюдается регрессия, которую Винникотт назвал зависимым положением. В отношениях между пациентом и терапевтом намечается динамика, схожая с отношениями «родитель — дитя». Эти новые взаимодействия позволяют пациенту понять, а затем изменить нездоровые паттерны.
На протяжении сорока с лишним лет Эрик всеми правдами и неправдами старался держать себя в руках, отметая все сложные и сильные чувства, а теперь весь его эмоциональный опыт совершил мощный выброс. Он посещал психотерапевта дважды в неделю, и между визитами вел себя как вполне зрелый человек. Но неожиданно доктор Олдс отправился в отпуск, и напряжение стало для Эрика невыносимым. Он таинственным образом утратил способность есть: буквально боролся с собой, чтобы положить что-то в рот и проглотить. Когда доктор вернулся из отпуска и приступил к работе, эти проявления исчезли, но возникли вновь, когда ему снова пришлось куда-то уехать. За годы совместной работы проблема несколько сгладилась и Эрик наконец понял, что он всю жизнь испытывал «голод по осмыслению». Встретив человека, помогавшего ему разбираться в сложностях отношений, он впервые почувствовал, что этот «голод» утолен. Но при внезапном прекращении такого «питания» Эрик снова не мог принимать пищу. Так продолжалось до тех пор, пока мужчина по-настоящему не разобрался в своих чувствах.
Памятуя об истории семьи, не приходится удивляться тому, что родители не предоставляли Эрику пространства для восстановления. Мать вечно беспокоилась о нем, отец же держался отстраненно. Оба старались избегать обычных, каждодневных сложностей и сумятицы взаимоотношений. Мир родителей был раз и навсегда зафиксированным и хрупким. Доктор Олдс разительно отличался от них. Во время первого визита Эрик еще не мог сформулировать свои впечатления, но тем не менее сразу понял, что здесь можно выразить все свои чувства — и гнев, и любовь, и страх, — и доктор в любом случае будет на его стороне: и выслушает, и не станет постоянно требовать заверений, что у пациента все в порядке.
Но, возможно, самое главное заключалось в том, что Эрик вместе с доктором мог двигаться от разрывов и несовпадений к восстановлениям, и Олдс не боялся этого и охотно признавал свои ошибки. Как-то раз, в самом начале лечения, возникла путаница по поводу времени сеанса. Эрик приехал на встречу, увидел, что кабинет заперт, и испытал невыносимый ужас: он подумал, что с доктором что-то случилось. Подобно ребенку, столкнувшемуся с «каменным лицом», Эрик изо всех сил старался извлечь смысл из произошедшего. У него не хватало опыта столкновений со сложностями взаимоотношений, поэтому, встретившись с реальной нестыковкой, он впал в отчаяние. Но когда Эрик и доктор Олдс проработали эту ситуацию, их отношения стали глубже, что послужило поворотным пунктом на пути к исцелению.
В моменты сбоев и разногласий Эрик так же, как и его отец, уходил в сторону, самоустранялся, причем не только в отношениях с Деворой и родителями, но и с другими людьми. Но такой паттерн требовал жертв: Эрик не осознавал, что избегать негативных ощущений — тяжелая работа. Его пищевые предпочтения были проявлениями адаптации к тому состоянию, когда он старался держать себя в жестких рамках. Однако, чтобы добиться близости, ему следовало раскрепоститься и прекратить сдерживать свои эмоции. Доктор Олдс предоставил ему безопасное пространство, где они вместе могли трансформировать неосознанные реакции, в том числе реакции тела, в слова.
История исцеления Эрика подтверждается психотерапевтическим исследованием, демонстрирующим связь между понятием «восстановление после разрыва в альянсе» и выздоровлением. Психоаналитик Лестон Хэвенс отмечает важность «выживания после столкновения» пациента и психотерапевта — эта идея перекликается с сутью самых первых открытых динамических систем, описанных Хокингом. Концепция выживания после разрушения взаимоотношений напоминает динамику формирования Вселенной в результате Большого взрыва!
За пять лет лечения Эрику пришлось пережить множество разрывов и несостыковок, как больших, так и малых. Его ощущение себя как цельной личности окрепло, обсессивное стремление контролировать потребляемую пищу исчезло. Отныне его больше не пугали путаница, сложности, недостаточное понимание чего-либо; не было нужды и в строгих правилах в отношении еды. Он научился спокойно реагировать на разрывы и разлады с Деворой, а ведь прежде эти эпизоды вызывали у него лишь приступы гнева. Их близость крепла, и семья все больше и больше ощущала себя единым целым. Ко времени окончания лечения вокруг Эрика образовалось сообщество друзей и коллег, где он мог свободно двигаться от сбоев к восстановлениям. Доверие, которое выработалось в общении с доктором Олдсом, проложило путь к доверию к другим, открыв доступ в широкий мир социализации.
Эрик также примирился с ограничениями, поставленными перед ним родителями, и заново открыл для себя радость общения с отцом и матерью; зафиксированность их мира больше не пугала его. Он начал получать удовольствие от интеллектуально насыщенных, хотя и эмоционально отстраненных, отношений с отцом. И смог отвечать на потребность матери слышать, что «все в порядке», оставаясь самим собой.
Многие люди десятилетиями живут в отношениях, кажущихся более-менее стабильными, однако на деле бывают недостаточно близки и не ощущают себя цельными личностями (подробнее поговорим об этом в ). Они осознают это, вступая во взаимоотношения, в которых чувствуют себя достаточно безопасно, чтобы преодолевать трудности без страха утратить себя.
Парадигма создания смысла в эксперименте «Каменное лицо» демонстрирует, что младенец способен создавать смыслы задолго до того, как у него разовьются части мозга, ответственные за образное мышление и язык. А опыт Голодной зимы в Голландии свидетельствует о том, что создать смысл может даже плод в утробе матери, у которого мозг вообще не сформирован.
В создании смысла участвуют психика, поведение и сознательное мышление, что нашло воплощение в выражении «доверяй своему внутреннему голосу». Сенсорная и двигательная, эндокринная и иммунная системы, вегетативная нервная система (отвечает за функции тела), генетика и даже микробиота — миллиарды живущих в кишечнике микроорганизмов — играют свои роли в процессе создания смысла на основе личного опыта. Все эти смыслы существуют наряду со смыслами, выражаемыми словами.
Но выраженная вербально неспособность Эрика принимать пищу в отсутствие доктора Олдса смысла не имеет. В детстве он не испытывал физического голода, но организм хранил память о нехватке эмоциональной пищи. Жесткая модель пищевого поведения до начала терапии имеет то же происхождение, что и чрезмерная реакция на отпуск доктора. Этих эпизодов, описанных словами, было недостаточно для изменения образа существования Эрика в мире. Обсуждение военной травмы, пережитой родителями, занимало лишь часть времени, которое он проводил в кабинете доктора. Обмен словами — не более, но и не менее, — происходящий здесь и сейчас, опыт сбоев и восстановлений — вот что питало происходившие в сознании Эрика перемены. Его разуму и телу было необходимо научиться новому способу взаимоотношений, свободных от жесткости и страха перед сложностями и неразберихой.
Когда самолет попадает в зону турбулентности, наш рациональный разум обычно говорит, что беспокоиться не о чем. Но желудок, который, кажется, выворачивается наизнанку, вспотевшие руки, непроизвольно вцепившиеся в подлокотники, свидетельствуют об обратном. Мы можем твердить себе, что от турбулентности еще никто не умер, но тело реагирует так, будто смерти не миновать. При встрече с бывшим боссом, который много лет назад наделал вам кучу гадостей, ваше сердце начинает колотиться, руки дрожат, а в голове все путается, хотя вы прекрасно осознаёте, что эта неприятная история осталась в далеком прошлом и думать о ней вообще не стоит. Дети, по природе своей натуры творческие и непоседливые, столкнувшись с жесткими школьными рамками, возможно, не сумеют облечь свой новый опыт в слова, например такие: «Я неспособен со всем этим смириться». Но у ребенка может, к примеру, внезапно развиться экзема — таким образом иммунная система пытается переработать данный опыт.
Страхи и фобии, которые кажутся иррациональными, будучи выраженными словесно, представляются лишенными смысла, на самом деле могут корениться в самом раннем, довербальном эмоциональном опыте. Эрик почти не помнил семейных выездов на Рокауэй-бич — он тогда был слишком мал, однако, будучи взрослым, испытывал страх перед океаном: боялся, что его захлестнет волна или медуза попадется под ноги. В этих конкретных страхах выражались напряжение и беспокойство, пережитые в раннем детстве. После сеансов с доктором Олдсом Эрик полюбил океан. Теперь волны восхищали его, и он радостно смеялся вместе с сыновьями, пытаясь кататься на серфе. Созданный им смысл океана как пугающего и ужасного в контексте новых взаимоотношений превратился в смысл позитивного, радостного события.
Далее мы поговорим о том, как современная культура, призывающая к совершенству во всем, бросает вызов главному уроку, извлеченному из парадигмы «каменное лицо». На самом деле именно ошибки предоставляют возможность для исцеления и роста. Недавно Клаудиа давала интервью для одного журнала, и ей задали вопрос: «В чем секрет успеха?» Она не колеблясь ответила: «Не бояться совершать ошибки». Для роста они необходимы. Работа над неизбежными малыми и большими сбоями делает нас сильнее, а нашу жизнь — богаче. В результате рождается что-то новое и непредвиденное.
Зигмунд Фрейд сказал: «Любовь и работа — вот краеугольные камни нашей человечности». Почему для одних любовь — это радость, а работа приносит им удовлетворение, в то время как другие увязли в нездоровых взаимоотношениях и безуспешно пытаются отыскать смысл и цель жизни? Исследования, предпринятые после эксперимента «каменное лицо», дают удивительный ответ. Родители, супруги, братья и сестры, учителя, врачи, коллеги по бизнесу — большинство из них считают, что все в жизни должно идти гладко. Но представление о том, что жизнь — как в работе, так и в любви — должна быть размеренной и бесконфликтной, неминуемо ведет к беде. Наше исследование, сосредоточенное на самых ранних любовных взаимоотношениях, показывает, что рост и креативность — плоды бесчисленных ошибок, неизбежно возникающих в ходе человеческих взаимодействий. Люди строят отношения, проникнутые доверием и близостью, путем восстановления ежемоментно возникающих разрывов, и вместе создают смыслы из своего опыта. Напротив, недостаток возможностей для сбоев и восстановлений приводит к беспокойству и недоверию. Люди перестают развиваться и рискуют погрузиться в состояние безысходности и уныния.
Осознавая это, можно сформулировать определение успеха, приемлемое для всех культур и каждого человека в отдельности. Успех, понимаемый как способность формировать близкие отношения и находить смысл в жизни, основан на преодолении неизбежных разрывов в самых тесных, самых страстных взаимоотношениях, причем преодоление это начинается с самого рождения.
Войти с помощью соц. сетей: