Положи все яйца в одну корзину… Ручка сломается, и останутся только разбитые яйца.
Нора Робертс, писательница, Remember when
Риск — это цена желаемого. Как и при любой трате, иногда можно сэкономить и получить больше, заплатив меньше. Мы можем исключить избыточный риск с помощью диверсификации: не ставить все на один актив, а вложиться во много разных. За пределами финансовой экономики это значит, например, ходить на свидания с разными людьми или, в наш век фриланса, работать в нескольких местах. При правильном подходе можно максимально близко подобраться к «бесплатному обеду»: получить запланированную или большую награду с меньшим риском.
В 1950–1960-е гг. мысль, что можно снизить риск и получить то же самое, стала откровением, которое изменило сферу инвестиций. Теперь та же идея набирает популярность и может привнести разнообразие в другие области, даже не связанные с фондовым рынком. Например, на племенные фермы в коневодческих районах штата Кентукки.
Скаковая лошадь — невероятное существо. Это живой, дышащий инвестиционный портфель. И, прямо как неуловимое сочетание акций, которое может каждый год приносить инвесторам золотые горы, для победы на больших скачках нужна лошадь с идеальным сочетанием характеристик. У коня-чемпиона правильные размеры, большое сердце и мощные бедра, которые изгибаются под строго определенным углом. Чтобы реализовать потенциал, нужен подходящий норов и воля к победе, а также правильная выездка и хороший жокей. Когда все условия соблюдены, скаковая лошадь настолько эффективна, что может преодолеть 10 фурлонгов (примерно 2 тыс. метров) меньше чем за две минуты. А вот выведение скакунов куда менее эффективно.
Племенная конюшня на ферме Three Chimneys («Три трубы») в Версале штата Кентукки не самое романтическое место. В день, когда я там побывала, четверо людей в черных шлемах и таких же защитных жилетах серьезно и по-деловому окружили кобылу, которую привели из конюшни поблизости. Там ее приводил в нужное настроение пробник — менее ценный конь, — чтобы она не травмировала племенного жеребца, если не захочет спариваться. Пробника оттащили, прежде чем он успел взобраться.
Кобыла стояла в углу конюшни. Ее крепко держали, чтобы она не лягнула жеребца, которого как раз ввели. Мне довелось увидеть легендарного Ган Раннера, самого ценного производителя на рынке. Мускулистый, лоснящийся, сильный, он перестал участвовать в скачках всего несколько месяцев назад. Просто Мик Джаггер (в годы расцвета) среди лошадей. Сеанс с этим жеребцом стоил 70 тыс. долларов.
Я не знала, чего ожидать от главного события. Все оказалось вполне благопристойно. Ган Раннер понюхал воздух и взобрался на кобылу. Один из людей в шлеме придерживал ей хвост, а другой помогал жеребцу совершать нужные движения. Примерно через три минуты Ган Раннер спрыгнул, и все стало напоминать больницу. Одна сотрудница бросилась собирать вытекающую сперму и унесла ее в комнату по соседству, чтобы изучить под микроскопом. Нам всем дали взглянуть. Семенная жидкость была отменной: сперматозоиды Ган Раннера бегают быстрее него. Потом девушка поместила собранную сперму в шприц, по локоть погрузила руку в кобылу и впрыснула семя для подстраховки. Выдохнув, она сняла перчатку и пожала мне руку.
Ган Раннера в тот день ждало повторение процедуры с другой кобылой. По графику в тот сезон он должен был оплодотворить 170 кобыл — в среднем по три в день.
Коннозаводчики говорят о лошадях, как папарацци о знаменитостях. Ган Раннер сейчас на гребне волны. Когда я рассказывала, что видела его в действии, мне одобрительно кивали. Он прекрасно проявил себя в скачках и имел хорошую родословную. Но по-настоящему в его пользу говорило то, что он недавно стал производителем, а шумиха означает деньги. Многие серьезные коннозаводчики хотят заполучить сперму Ган Раннера… по крайней мере пока. Более чем вероятно, что на следующий год, когда на рынке появится новый производитель, стоимость его услуг немного упадет. Иногда ценно быть непроверенным новичком.
Однако спрос на Ган Раннера далек от рекордов. В тот день на ферме Claiborne Farm («Клейборн») я познакомилась с Уор Фронтом. В 2018 году за оплодотворение его владельцам платили по 250 тыс. долларов, и суммарно конь принес им более 25 млн. В 2016 году на нем заработали столько же, сколько на Американ Фэроу — победителе престижного турнира «Тройная корона» с фермы Coolmore Stud («Конюшня Кулмор»), что неподалеку. Уор Фронт был производителем с 2007 года, и несколько его потомков очень хороши: они стоят до 1,9 млн долларов.
Сейчас Ган Раннер приносит выгоду, потому что он дебютант. На самом деле никто не знает, достигнет ли он когда-нибудь верхних эшелонов, как Уор Фронт. Чтобы ценность потомства подтвердилась, нужно как минимум три-четыре года. Когда выросшие жеребята Ган Раннера начнут участвовать в гонках, стоимость его услуг либо взлетит, либо рухнет. Это объясняет, почему в 2018 году ему пришлось спариться 170 раз: владельцы делают деньги, пока есть возможность. Кроме того, значительная диверсификация дает некоторую пользу без затрат: чем больше кобыл оплодотворит конь, тем выше шансы, что родится успешный жеребенок. Грант Уильямсон на момент моего визита определял, каких кобыл Ган Раннер будет оплодотворять на ферме Three Chimneys. Он объяснил, что для рынка ценно число успешных потомков, а не их доля в общем количестве. Это значит, что, если Ган Раннер произведет трех успешных отпрысков, цена его услуг взлетит, даже если 200 его жеребят вообще не выйдут на скачки.
Рождение победителя — дело случая. Несмотря на ограниченный набор генов, который делает скакуна чистокровным, никто по-настоящему не знает, какие признаки унаследует жеребенок. Информация, доступная при составлении плана спаривания, традиционно сводится к родословной лошади и числу скачек, выигранных родителями и их потомством. От этого зависит оплата производителя. Однако у победителя немногим больше шансов произвести хорошего скакуна.
Джилл Стоув, экономист из Университета Кентукки, изучает рынок скакунов-производителей. По ее оценкам, повышенная плата за услуги производителя коррелирует с более низкими доходами на ипподроме. На этом рынке, видимо, присутствует асимметрия.
Разведение лошадей похоже на киноиндустрию: исход предсказать сложно и есть мотивация снизить риск в краткосрочной перспективе за счет худших результатов в долгосрочной. Система не работает. Разведение обходится дороже, а чистокровные лошади на скачках не проявляют себя лучше.
Но ситуацию можно изменить. Данные и наука могут подсказать решение, которое позволит коннозаводчикам применить стратегию снижения риска прямо из финансовой экономики.
Разводить лошадей — очень рискованная инвестиция. Матка племенной кобылы стоит дорого, и жеребенка она вынашивает целых 11 месяцев. Затем требуется два-три года ухода и выездки, чтобы подготовить коня к ипподрому. Чтобы получить скаковую лошадь и вывести ее на бега, нужно потратить более 100 тыс. долларов — без учета платы за осеменение. И никто не знает, окупятся ли эти вложения. Велика вероятность, что лошадь вообще не будет участвовать в скачках. Из приблизительно 20 тыс. чистокровных жеребят, которые родились в США в 2018 году, примерно 30% не дойдут до старта, а займут места в скачках со ставками. Заработают на ипподроме большие деньги лишь около 8% лошадей. Это долгосрочная инвестиция с плохими шансами и нехваткой информации на каждом этапе.
Чтобы управлять риском неудачи в условиях крупной инвестиции, заводчики редко выставляют на скачки лошадей, которых производят. Жеребенка, зачатие которого я наблюдала, вероятно, продадут однолеткой, через год после рождения. Так ферма частично вернет вложения, прежде чем раскроется потенциал лошади. Стоув утверждает, что цена годовалого жеребенка почти целиком зависит от его родителей.
Когда жеребенку исполнится два года и он начнет участвовать в коротких забегах, его снова могут продать. На этом этапе информации о нем уже больше: известно, например, как быстр он на коротких забегах. А вот будет ли он выигрывать скачки на большие деньги, где нужно бежать более длинные дистанции, по-прежнему неясно.
Возможно, вам кажется странным, что быстрая лошадь не победит на дерби в Кентукки. Однако геном каждого коня, как и человека, уникален.
К 2009 году ученые расшифровали геном лошади. Несколько лет спустя ирландский специалист по генетике лошадей Эммелин Хилл обнаружила «ген скорости». Исследование показало, что скорость зависит от вариаций гена миостатина лошади (MSTN), который отвечает за развитие мышц и тип мышечных волокон. У лошадей (как и у людей) этот ген определяет способность к скоростному бегу и бегу на длинные дистанции.
Лошади бывают трех типов: спринтеры, стайеры и помеси (они сочетают в себе черты двух первых и лучше всего проявляют себя на дистанции в милю или чуть больше).
Спринтеры обычно хорошо продаются в молодости: они быстрые, мускулистые и могут рано дебютировать на бегах. Но это не значит, что они будут хорошими скаковыми лошадьми. Забеги с большими ставками обычно длиннее — чуть больше мили. Лошади, у которых есть гены и спринтера, и стайера, — гетерозиготные особи — ценятся выше остальных. Они универсальны и лучше подходят для скачек на средние дистанции, таких как дерби в Кентукки.
Спринтерам не всегда хватает драйва или физических возможностей, чтобы выдержать долгие скачки. У них часто нет качеств, которые приносят большие деньги и славу на серьезных соревнованиях. А по-настоящему окупают себя именно такие забеги. Лошади, которые там побеждают, в том числе Ган Раннер, потом используются как производители — за серьезное вознаграждение. Однако рынок склонен награждать спринтеров еще до скачек, потому что победы в коротких забегах очевидны сразу. Люди, вложившиеся в коннозаводство, таким образом возвращают инвестиции на раннем этапе и снижают риски.
Берни Сэмс, менеджер по чистокровным лошадям на Claiborne Farm, давно в профессии. Именно этот человек решает, каких лошадей спаривать. Берни — крупный мужчина с копной седых волос, и выглядит он именно так, как представляешь себе менеджера по породистым лошадям. Он выбирает, каких кобыл с Claiborne Farm и других ферм скрестить c Уор Фронтом, и получает больше запросов, чем жеребец может выдержать. Сэмс определяет, у каких кобыл — максимальный шанс на успешное потомство, которое в будущем поддержит статус отца-производителя.
Взвешивая каждое слово, Сэмс объясняет, что лучше всего покупают красивых лошадей-однолеток со знаменитыми отцами. «Каждому хочется лошадь, которая будет хорошо продаваться, быстро скакать и выиграет дерби Кентукки. Но нельзя получить все три пункта сразу».
Краткосрочные экономические стимулы подталкивают коннозаводчиков к близкородственному скрещиванию лошадей — инбридингу. Десятилетия назад хороший жеребец спаривался с 60 или 70 кобылами в год. Сейчас для самых горячих производителей «норма» выросла до 200. При этом чистокровные лошади становятся всё более близкородственными, хотя такой подход неэффективен. Коннозаводчики тратят небольшое состояние на оплату производителя. Однако шансы получить скакуна, который будет участвовать в гонках и тем более побеждать, не особенно велики.
Современные чистокровные верховые лошади инбредны по определению. Считается, что родословная 95% из них восходит к одному предку — Дарли Арабиану, родившемуся в 1700 году.
Доктор Мэтью Биннз — специалист по генетике лошадей и партнер консалтинговой компании Equine Analysis Systems, которая помогает оценивать лошадей для инвестирования и разведения. Он утверждает, что за последние 40 лет инбридинг усилился. Это стало особенно заметно в 1990-е, спустя несколько лет после того, как налоговая реформа 1986 года начала стимулировать коммерческое разведение лошадей — на продажу до участия в гонках. Впоследствии такая практика стала для отрасли нормой. Однако Биннз считает, что все познается в сравнении: «Среднестатистический чистокровный конь по-прежнему менее инбредный, чем породистые собаки», .
Возможно, самым плодовитым скакуном современности был Норсерн Дансер, победитель дерби в Кентукки и дерби «Прикнесс». Он был производителем 20 лет и побывал за это время на нескольких континентах. Его многочисленное потомство прекрасно проявило себя в скачках. На пике «карьеры», в 1984 году — за шесть лет до смерти коня — плата за его услуги составляла 500 тыс. долларов. В ценах 2018 года это более 1,2 млн долларов.
Норсерн Дансер «жив» и поныне. Сегодня он много раз появляется в родословной почти всех чистокровных скакунов, причем зачастую и по материнской, и по отцовской линии.
Работающий в Кентукки публицист Дэвид Динк полжизни изучает родословные чистокровных лошадей. Он полагает, что Норсерн Дансер присутствует в 95,5% генеалогических древ 38 821 жеребенка, проданного с 2012 по 2015 год. По его данным, в линиях 64% этих лошадей Норсерн Дансер встречается два-три раза, а у 20% — четыре и более.
Экономика стимулирует разведение «габсбургов» (пусть и прекрасных) по двум причинам. Во-первых, ценность однолетки во многом определяет отец, а пул производителей, потомство которых принесет большие деньги на аукционах годовалых жеребят, сравнительно невелик. Чемпионов, недавно появившихся на этом рынке, немного, а скаковых лошадей с успешным потомством — и того меньше.
Во-вторых, инбридинг повышает шансы получить спринтера, которого можно выгодно продать. Спринтеры — гомозиготы: если скрестить двух спринтеров, получишь спринтера. Неизвестно, какой генотип у Норсерн Дансера. Однако Эммелин Хилл подозревает, что он гетерозиготная особь с генами спринтера и стайера, так как выигрывал и более длинные скачки. По ее словам, существует «высокая вероятность», что у него был как минимум один спринтерский ген, поэтому при скрещивании с гибридной кобылой с шансами 25% рождался спринтер. Если кобыла — спринтер (с двумя спринтерскими генами), вероятность рождения спринтера — 50%. Если спринтеры оба родителя, коннозаводчики гарантированно получат жеребят, которые будут бегать на короткие дистанции. Таким образом, если поколение за поколением разводить лошадей со спринтерскими генами, число спринтеров будет расти, в следующем поколении их будет много. В 2012 году в журнале Nature Communications вышла статья о том, что селективное разведение привело к существенному увеличению числа спринтеров. Им передался спринтерский ген Норсерн Дансера.
Близкородственное скрещивание у лошадей происходит между родственниками четвертого и пятого колена и повторяется многократно. Двоюродных родственников тоже можно скрестить — раз или два это безвредно и даже пойдет на пользу. Но с третьего скрещивания появляются побочные эффекты. Через какое-то время этот подход будет связан с высоким риском. Однако и награда может оказаться большой.
Инбридинг удваивает как хорошие, так и плохие признаки лошади. Она может оказаться быстрым спринтером, но при этом повышается вероятность бесплодия. Биннз отмечает, что с ростом популярности близкородственного скрещивания бесплодных кобыл появляется больше. А еще он рассказал мне, что кости у инбредных лошадей становятся менее плотными, из-за чего животные чаще травмируются.
С изменением рынка и лошади стали другими. С 1930-х по 1980-е годы они бегали всё быстрее, так как совершенствовались технологии и методики выездки. Однако после этого на больших скачках результаты стабилизировались и до недавнего времени не повышались, . Эд Дероза, директор по маркетингу в Brisnet — дочерней компании Churchill Downs, — говорит, что, по их данным, лошади за последние 10–15 лет, возможно, стали даже медленнее.
На это могли повлиять несколько факторов. По мере того как лошади дорожали, отрасль все больше сосредоточивалась на безопасности. Треки для долгих скачек теперь более сухие и песчаные, чтобы улучшить амортизацию и замедлить лошадь. (Дероза утверждает, что его данные учитывают эти изменения.) Лошадям дают меньше гормонов и стероидов, чем в 1980–1990-е гг., а без препаратов животные не выдерживают слишком тяжелых тренировок. Могли сказаться и поколения близкородственного скрещивания. Биолог Марк Денни предполагает, что из-за этого становится меньше генетических изменений, благодаря которым виды эволюционируют в естественной среде и порождают более быстрых животных.
Если бы задачей было произвести лошадь, которая выигрывает скачки, стратегия снижения риска была бы иной. Оплата производителю приносила бы коннозаводчикам более высокую доходность в том случае, если бы они диверсифицировали генофонд чистокровного скакуна и спаривали кобыл не с избранными жеребцами, а с одним из многих. Доказательств, что скрещивание с победителем существенно повышает шансы потомка на ипподроме, немного. Аналогичные и даже лучшие результаты может дать и другая лошадь при меньших капиталовложениях. Более того, она даже может вернуть некоторое разнообразие в генофонд и повысить шансы рождения гибрида — гетерозиготы.
Диверсификацию для устранения избыточного риска применяют и в финансах, когда приобретают акции нескольких компаний. Представьте, что на дворе январь 1993 года и у вас есть 25 тыс. долларов, которые вы вложите на 20 лет. Вас интересует быстро развивающийся технологический сектор, и вы разрываетесь между Apple и Hewlett-Packard. Обе компании выглядят многообещающе. Их акции в прошлом показали себя схожим образом: средняя доходность составила около 11% годовых. На данный момент перспективы и риск инвестиции кажутся почти одинаковыми. Обе компании закрепились в технологическом секторе и развиваются.
Если вы вложите все деньги в акции Apple, через 20 лет у вас окажется более 1 млн долларов. Если за ту же сумму вы купите акции Hewlett-Packard, у вас будет всего 57 тыс. Это тоже неплохо. Но если бы в 1993 году вы купили менее рискованные пятилетние облигации, к 2013-му получили бы почти 77 тыс. И все это без стресса из-за скачков цены акций — результата неудачных слияний.
Задним числом известно, что поставить на Apple гораздо выгоднее. Беда в том, что в 1993 году никто об этом не знал. Перспективы Apple выглядели даже хуже: до возвращения Стива Джобса в компанию оставалось еще четыре года, а iPhone не было даже в планах. После 1993 года акции Apple подешевели более чем на 75%, и только потом начался взлет.
На тот момент правильнее было вложить половину денег в Apple, а половину — в Hewlett-Packard. В таком случае спустя годы у вас оказалось бы 604 тыс. долларов. Это намного меньше, чем принесло бы вложение исключительно в Apple. Но, учитывая доступную в 1993 году информацию, такой шаг уменьшил бы риски и дал бы аналогичную ожидаемую доходность.
Можно снизить риск еще больше, если купить акции компании из совершенно другой отрасли. Обвал технологического сектора не слишком затронет автомобилестроение. Поэтому акции General Motors будут полезны для вашего портфеля в случае, если акции технологических компаний ждет еще один крах.
В . При достаточной диверсификации — покупке акций сотен и даже тысяч компаний — несистемный риск, специфичный для акций конкретной компании, можно исключить полностью. Если с Apple или Hewlett-Packard что-то произойдет, вы этого даже не заметите.
Диверсификация — это мощный инструмент снижения риска. В условиях экономической неопределенности одна из ее форм — это работа «на стороне». Она поможет снизить несистемный риск на основном месте. Если на постоянной работе вам урежут рабочий день или уволят, подработка — например, водить в Uber или Lyft или консультировать — обеспечит запасной аэродром.
Хотя диверсификация позволяет исключить несистемные риски, системный — рыночный — риск по-прежнему сохраняется. Существует вероятность, что рухнет весь фондовый рынок, а рецессия уменьшит спрос не только на вашу основную работу, но и на подработку.
Подобрать оптимальное сочетание активов, которое принесет наибольшее вознаграждение с наименьшим риском, — для портфельных менеджеров это такой же священный Грааль, как родители следующего Секретариата для специалистов по разведению лошадей. И те и другие традиционно полагаются на догадки и интуицию и получают посредственные результаты. Однако в области финансов информационная революция и более совершенные математические методы в корне изменили управление портфелями акций. Оно стало более научным и менее рискованным.
В 1952 году докторант-экономист Чикагского университета по имени Гарри Марковиц начал изучать фондовый рынок. Уроженец Чикаго, он был тихим прилежным парнем, любил математику, играл на скрипке и сторонился спорта.
В 1950-х годах мало кто из экономистов интересовался рынком акций. Прошло больше 20 лет после Великой депрессии, а репутация у этой темы была по-прежнему дурной. Когда Марковиц приступил к диссертации, акциями владел лишь один из 16 взрослых американцев. Для сравнения: сейчас около половины. Управление инвестициями было не наукой, а скорее искусством для состоятельных людей. Считалось, что нужно подобрать несколько десятков компаний, акции которых принесут наибольшую доходность. Явному снижению риска уделяли мало внимания. Для большинства ученых фондовый рынок не представлял интереса и не казался достойным исследований.
В то время экономисты исходили из того, что ценность акций основана исключительно на предполагаемой будущей прибыли компании. Эта мысль показалась Марковицу очень странной. Если бы цена зависела только от этого фактора, все выбирали бы акции пары компаний с наивысшей ожидаемой доходностью. Зачем беспокоиться и покупать акции десятков компаний, как поступают большинство инвесторов? И тут ученого осенило: нужно интересоваться не только доходностью, но и риском.
Эта идея стала интеллектуальной основой для становления финансов — науки о риске и управлении им — как отдельной дисциплины современной экономики. Марковиц выяснил: если уделять внимание исключительно доходности, можно в итоге пойти на избыточный риск, ведь выбрать одних победителей невозможно. Если вместо этого комбинировать акции, которые уравновешивают друг друга, риск снизится, а доходность в среднем будет такой же или даже выше.
Во всех областях экономики считается, что мы живем в мире недостаточных ресурсов. Запасы нефти, золота, железной руды и прочего ограниченны. Главный вопрос в том, чтобы использовать их наилучшим образом, то есть сводить к минимуму ненужные траты.
Марковиц применил эту идею к финансовым рынкам. В финансах на входе есть риск, а на выходе — награда. Если можно эффективно использовать ограниченное количество железа для производства автомобилей, тот же подход применим и к акциям. Марковиц утверждал: диверсификация — взаимодополняющие акции множества компаний с разными характеристиками риска — позволит инвесторам получить эффективные портфели.
С этого началась революция в финансовом мышлении. Акцент сместился с доходов на риски.
Идеи Марковица по-настоящему расцвели в 1960-е, когда стали более доступны финансовые данные и вычислительные мощности. Взаимные фонды — предлагаемые инвесторам портфели разных активов — существовали с XVIII века. Однако рынок для них был невелик и акции подбирали не научно, а исходя из человеческой оценки. Благодаря информации и вычислениям ученые и инвесторы получили возможность измерить колебания котировок в прошлом: насколько одна из них идет вверх, когда другая идет вниз. Эти данные и новые математические методы позволили собирать более эффективные портфели ценных бумаг, которые обеспечивали большее вознаграждение с меньшим риском. Вместо акций 10–15 компаний современные взаимные фонды предлагают акции сразу сотен и тысяч компаний. Одни снижают риск портфеля больше, чем другие. Но чем разнообразнее акции, тем ниже несистемный риск в любом случае, если только все они вдруг не поведут себя одинаково.
Примерно через 10 лет после статьи Марковица о формировании портфеля акций Джон «Мак» Маккуон, директор по управленческим наукам в компании Wells Fargo, благодаря друзьям в Чикагском университете познакомился с этими идеями, придумал индексные фонды — и в финансах совершилась еще одна революция. Индексный фонд представляет собой портфель из акций огромного множества — сотен тысяч — компаний. Число акций конкретной компании определяется заранее установленным правилом и зависит, например, от ее размеров: если акции General Electric составляют 2% рынка акций, в портфеле их тоже будет 2%. В 1971 году Маккоун создал первые индексные фонды и продал их крупным игрокам, в том числе пенсионным фондам. Несколько лет спустя Джон Богл основал компанию Vanguard и начал предоставлять такие услуги широкому кругу инвесторов.
Поскольку индексные фонды не предлагают «секретный соус» и гения, который знает, какие акции дадут наибольшую отдачу, они берут более низкую плату. С помощью этого механизма инвестор может легко вложиться в акции множества компаний сразу — тысячи по всему миру — и почти без усилий с небольшими затратами получить преимущества диверсификации.
Инвестиционные компании восприняли индексные фонды скептически — в конце концов, они зарабатывают на предложении правильно подобрать акции, хотя доказательств в пользу этого обещания было немного. Исследования показывают: взаимные фонды с активным управлением — те, что включают акции, отобранные специалистами, — не дают более высокой доходности, чем индексные фонды, если учесть риск и комиссионные.
Тем не менее шанс найти новую Apple продолжает будоражить умы. Может быть, диверсификация дает тот же ожидаемый выигрыш с меньшим риском — но ради этого приходится отказаться от баснословных доходов, которые принесли бы очередные Amazon или Google. На десятках финансовых сайтов с подсказками о том, как победить рынок, можно найти известную цитату. Ее обычно приписывают Уоррену Баффетту, суперзвезде мира инвестиций: «Диверсификация защищает от невежества. Если ты знаешь, что делаешь, в ней мало смысла».
Если бы в 1993 году вы вложили 25 тыс. долларов в Apple, через двадцать лет у вас был бы миллион. Те же 25 тыс., вложенные в S&P 500, к 2013 году принесли бы всего 80 тыс. Приятно представлять, что в то время вы выбрали бы Apple и предугадали бы успех компании. Однако стабильно выбирать победителей гораздо сложнее. Именно поэтому Уоррен Баффетт настолько богат и известен, но таких, как он, мало.
В основанной на технологиях экономике диверсификация может снижать риски даже за пределами финансов: в работе, дружбе, любви. Чем больше у вас друзей, тем больше шансов, что кто-то поможет в трудную минуту. Если ходить на свидания со многими людьми, можно разобраться, чего вы ищете в отношениях, и вкладываться сверх меры в человека, которого вы пока плохо знаете. Конечно, взамен приходится отказаться от очень важного преимущества — отношений, которые складываются постепенно. К тому же неограниченный выбор иногда подавляет. Однако пока не появился человек, на которого можно сделать ставку, диверсификация будет смягчать риск неудачного выбора.
Более совершенные технологии дают более качественные данные, а те в свою очередь часто ведут к повышению диверсификации и снижению риска. Это породило революцию в финансах, благодаря которой большинство домохозяйств инвестирует на фондовом рынке в индексные и взаимные фонды. Сегодня различные приложения для совместных поездок и совместного выполнения задач с помощью данных и алгоритмов позволяют людям подработать и тем самым диверсифицировать доходы. Та же технология диверсифицирует даже нашу личную жизнь (вспомните Tinder). Коннозаводство может стать следующей отраслью.
Коннозаводчикам было бы полезно повысить диверсификацию. При таком соотношении высокого риска и награды инбридинг обходится дорого. Данные и технологии могли бы мотивировать коннозаводчиков к тому, чтобы скрещивать лошадей с дополняющими друг друга признаками, а не ставить на горстку потенциальных чемпионов. Это сделало бы разведение лошадей более разнообразным — так же как взаимные фонды привносят разнообразие в финансовые рынки.
Стимулы коннозаводчика зависят от того, планирует он продать лошадь или использовать ее в скачках. Во втором случае при разведении можно было бы спаривать очень разных кобыл и жеребцов. В первом — чтобы просто «хорошо продать» — нужны безупречная родословная и спринтерские качества; инбридинг обеспечивает и то и другое. Максимизировать вероятность получить «просто хорошую лошадь» сложнее.
В идеале коннозаводчики должны подбирать характеристики самца и самки так, чтобы уравновесить их слабые стороны и удвоить сильные: плохие бедра шли бы в паре с хорошими, сильные колени — со слабыми и т. д. По мнению доктора Дэвида Ламберта, ветеринара и президента компании Equine Analysis Systems, победители скачек, такие как Ган Раннер, представляют собой генетическое отклонение. Большинство их необычных качеств трудно воспроизвести. Если гены не выстроятся как нужно, лошадь будет медленной.
Например, у победителей часто большое сердце. У Секретариата оно весило 9,5 килограмма, в то время как у обычной лошади — 3,5–4 килограмма. Этот дополнительный потенциал сердечно-сосудистой системы крайне важен, но он не обеспечит скорость, если не будет сочетаться с другими качествами лошади. Если их не будет, такую лошадь можно сравнить с «Субару», на который поставили двигатель от «Феррари», считает Ламберт. Лучше спаривать необычных лошадей с обычными показателями, утверждает он, или двух лошадей с качествами чуть выше среднего. Это противоречит мнению, что эффективнее скрещивать лошадей с самыми высокими показателями из всех. В последнем случае у жеребенка может быть много отклоняющихся характеристик, которые необязательно будут гармонировать.
Инбридинг во многом похож на инвестирование в акции одной компании, которая кажется вам новой Apple. Возможно, случится чудо и выигрыш окажется огромным. Но намного вероятнее, что ваш портфель будет прихрамывать. Диверсификация повышает шансы меньше заплатить производителю и получить хорошую лошадь, которая принесет деньги на скачках.
Коннозаводчики действуют не так. Пока.
Генетики и дата-аналитики надеются преобразовать отрасль. Для этого надо собрать максимум данных о лошадях, например о генах скорости и размере сердца. Ведь информация и вычисления изменили управление портфелями акций. Если все получится, на аукционах однолеток покупатели лучше поймут скаковой потенциал лошади. Это будет стимулировать продажи, основанные на качестве лошади, а не на том, кто ее родитель. Данные такого рода способны согласовать интересы коннозаводчиков и владельцев, чтобы выведение «хорошей лошади» приравнялось к выведению «лошади, которую можно выгодно продать».
Кроме того, данные полезны и для выведения «хорошей лошади», так как помогают определить лучшего жеребца для той или иной кобылы. Как и управляющие портфелями, коннозаводчики постараются уравновесить характеристики так, чтобы риск, что лошадь не сможет участвовать в скачках, снижался. Когда цель — создание наилучшей скаковой лошади, меньше причин платить 100 тыс. долларов за сперму жеребца просто потому, что он выигрывал скачки и может производить спринтеров. Оплата будет зависеть от того, насколько он подходит по характеристикам, насколько повышает разнообразие и с какой вероятностью его потомок хорошо проявит себя в скачках. Появится больше доступных для разведения лошадей. Благодаря расширению пула самцов снизится оплата производителей. Будет рождаться больше «хороших лошадей». Плюсов очень много.
Байрон Роджерс, дата-аналитик, занимающийся чистокровными животными в компании Performance Genetics, объясняет, что умный подбор при разведении снижает риск путем уменьшения числа непригодных для скачек лошадей. По словам Эммелин Хилл, генетики смогут сузить разброс результатов при разведении. Это не гарантирует, что жеребенок выиграет Кентукки Дерби. Зато на ферме будет рождаться больше лошадей, которые сделают приличную карьеру на скачках, и расходы на производителей уменьшатся.
Наука противоречива. Никто не верит, что когда-нибудь генная инженерия позволит вывести идеального победителя больших скачек. Нельзя предсказать, как проявятся генетические особенности. А запрограммировать победителя дерби еще сложнее, чем угадать новую Apple. Однако генетическая диверсификация потенциально может изменить экономику коннозаводства. Кто знает? Вдруг благодаря ей на дерби в Кентукки установят новый мировой рекорд?
Коннозаводство всегда будет рискованным делом — даже в большей степени, чем инвестирование на фондовом рынке. Если использовать данные для оптимальной генетической диверсификации, можно сократить несистемные риски генетических отклонений в следующих поколениях. Снизятся и огромные затраты на выведение лошадей, не дошедших в итоге до скачек. Однако системные риски сохранятся, поскольку индустрия сильно зависит от немногих состоятельных инвесторов. Диверсификация не убережет от краха всего фондового рынка и не сделает коннозаводство менее чувствительным к экономическому спаду, из-за которого у торговцев лошадьми будет меньше денег на рискованные ставки. Управление системным риском требует других подходов, которые мы рассмотрим в следующих двух главах.