Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
— Мне 63 года, — сказала Вера и сделала трагическую паузу.
— А мне 66, — сказал я ей в тон.
Ирония получилась совсем крошечная. Заметно было, что ей и впрямь нелегко.
— Мой муж был намного старше меня. На 15 лет. Он долго болел и умер три года назад. Про такую смерть говорят: «Отмучился». А недавно ушел и его пес. Наша квартира — как музей. Всюду фотографии детей, внуков, разные памятные вещицы. Я хожу по этому музею и стираю пыль. У меня нет депрессии, я хочу жить, но не очень понимаю, каким содержанием эту жизнь наполнить. Начинать что-то новое уже поздно. А от прежней жизни практически ничего не осталось.
— Да, печально. И дети разъехались?
— Сын покончил с собой 20 лет назад, еще подростком. Дочка вышла замуж, живет за 2000 километров, у меня несколько внуков. Они там счастливы, все хорошо.
Мы помолчали.
— Работа?
— Я начальница отдела, который, скорее всего, в этом году будет расформирован. Честно говоря, работа у меня уже давно не вызывает особого интереса, но понятно опять же, что больше никуда меня в моем возрасте не возьмут. Решила: поработаю сколько смогу, пока не выгонят.
— Эх, — вздохнул я. — Как-то все беспросветно… А вы точно уверены, что депрессии нет?
— Точно, — Вера подняла голову. — У меня и справка имеется.
— Это уже лучше, — улыбнулся я. — Шутите, значит, жизнь не безнадежна.
— Так да, совсем не безнадежна. Мне многое доставляет удовольствие. Например, тортики. Я их периодически делаю на заказ, для знакомых. Это мое первое образование. Я, знаете, до 35 лет была кондитером, а потом выучилась на бухгалтера. Или вот еще — водить я люблю очень. Но опять же, машину менять пора или всерьез чинить… а я не уверена, что стоит вкладываться… — Вера вновь поникла. — Если бы я знала, что мне еще жить да жить, а так — не факт, что стоит тратиться…
— Если я правильно вас понимаю, вы говорите о том, что в вашей жизни в принципе есть некоторые островки радости, но вас гнетет то, что она уже, по вашему мнению, почти прошла?
— Ну да. Все значимые события остались в прошлом. Было много хорошего, кое-что не очень, но все идет к концу, и дальше все будет становиться хуже и хуже. Здоровье. Деньги. А главное — смыслы.
— Ваша идея в том, — сказал я, — что осталось уже совсем чуть-чуть. Вы думаете о будущем и как бы упираетесь в стену. И это сразу обессмысливает все тортики, и машину чинить не хочется. А вот если бы кто-нибудь волшебный вам сказал: «Вера, еще 25 лет» — вы бы разом смысл нашли?
— Не знаю, — призадумалась Вера. — Да что об этом говорить, ведь никто не может знать, сколько я еще проживу. И главное как, — подчеркнула она. — Я ведь не смерти боюсь. Я боюсь, что буду, как муж, лежать, что ноги откажут, голова откажет.
— Очень здорово, что вы не отворачиваетесь от этой печальной возможности, но мне кажется, она вас немножко гипнотизирует. Представьте, что я такой волшебник. И я вижу, сколько вы будете жить и как. И я вам говорю: «Вера, вы будете еще 25 лет в тревоге сидеть, как сейчас, на краешке стула, изредка создавать что-то красивое, но в целом вашим главным занятием будет ждать, когда у вас все откажет. Четверть века. Почти треть всей вашей жизни». Нравится?
— Вообще не нравится! — Вера замотала головой. — Я затем к вам и пришла, что я так не хочу!
— А чего хотите?
— Оставаться собой, — сказала Вера. — Столько, сколько получится.
•••
Это непросто — переизобретать себя, когда многие из больших смыслов жизни исчезли, а сама жизнь продолжается. Приходится искать новые смыслы, занятия, новую версию себя — иначе остаток жизни будет тянуться слишком долго.
Вере всего 63. У нее неплохо со здоровьем и отлично — с опытом, жизнь приносила ей и утраты, и подарки. Обращает на себя внимание то, как она загипнотизирована своим возрастом, как будто он настолько важен, что все остальное перед ним меркнет.
Что такое возраст? Это одна из наших паспортных характеристик, характеристика объективного, линейного времени, в котором мы живем, того самого времени, в котором все определяют часы и календарь. В этом линейном времени могут происходить некоторые значимые события: рождение, смерть, появление и утрата репродуктивной способности. Но тот факт, что человеку «шестьдесят три», «шестьдесят девять» или «двадцать пять», не должен предопределять все его поведение. У каждого из нас есть не только объективное время, а еще и время субъективное — наше личное, индивидуальное. То, как время течет для нас, зависит от наших состояний: время тянется или летит, оно воспринимается как тягостное или как легкое, волшебное, а иногда мгновение расширяется и вмещает в себя Вселенную. Это не метафора, а реальное субъективное переживание, такое же, как радость, боль или любопытство. Субъективное время существует — и, более того, во многом определяет нас в каждый момент жизни. По-настоящему найти себя можно только в субъективном времени.
Как субъективное время соотносится с объективным?
Отношение к «паспортному» возрасту во многом определяется обществом. Мы все помним 40-летних «старух» — матерей главных героинь из классических романов. Сегодня 40 — это еще молодость. Другой пример: в советском роддоме «старородящей» называли женщину 26 лет, а в Европе наших дней этот возраст считается весьма юным для обзаведения потомством. Отчасти стереотипы о возрасте обусловлены тем, насколько тяжело живется той или иной части общества или поколению, какое качество медицины доступно. В самом деле, если ты сам и все вокруг с 18-летия изнашивают себя шахтерским трудом, 50 лет могут восприниматься как финал. Но большая часть стереотипов все же абстрактная, инерционная конструкция. Ко всякому «уже поздно» и «часики тикают» лучше относиться критически.
Иногда человек активно протестует против своего возраста. Кто-то хочет ощущать себя (и, как следствие, казаться) старше, солиднее, кто-то — вечный юноша. Вдобавок люди по-разному ощущают свой возраст в разные моменты в зависимости от своих состояний.
Ника: «По паспорту мне 55. Но утром мне гораздо больше, есть сильная скованность. Выхожу на пробежку — и молодею, молодею… Бегаю, пока не становится 27, и дальше весь день в этом возрасте живу».
Александр: «Мне исполнилось 14, 15, а потом вдруг как-то сразу стало ровно 30 — и так до сих пор мне все 30, хотя по паспорту уже 47».
Не умолчу и о себе.
Леонид: «Когда я работаю, я быстрый, как тюлень в воде, и мне 45. По утрам я бываю очень дряхлым — не все 120, конечно, но около того. Или, наоборот, кажусь себе неловким подростком, которому очень не хочется в школу, а хочется лежать и читать книжку».
Иметь контакт со своим моментальным, субъективным возрастом — это не только понимать, что «утром мне 60, а днем 30», но и выстраивать вокруг этого систему поведения, верить этому в себе, действовать исходя из своего субъективного возраста без оглядки на паспорт. Если это удается, то размывается ощущение, которое одна моя клиентка, человек с юмором, обозначила как «я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано».
Как приобрести контакт со своим субъективным возрастом? Об этом я расскажу чуть ниже.
•••
— Никак я не могу отрешиться от цифр, — вздохнула Вера. — Вот у меня есть подруга Катя, ей проще. Вы представляете, мы ровесницы, а у нее бабушка еще жива и в здравом уме. Сто два года ее бабушке. И родители живы. Все долго живут. И у Кати есть такой пример красивого старения, эстетичного, как старинная надтреснутая чашка в буфете, которая еще царей застала. А у меня папа умер в 52, мама в 65 — и я для себя тоже ожидаю чего-то подобного. Не только потому, что гены. А просто… нет образцов, что ли. Непонятно, что делать дальше.
— Ага. А тут еще и печальный пример мужа перед глазами.
— Да-да. Поэтому мне и кажется, что осталось недолго и начинать что-то новое смысла нет.
— И в старом смысла нет, и в новом смысла нет, — сказал я. — Ну хорошо, допустим, вам и правда осталось недолго: что это реально меняет? Деньги? Нет, вы человек активный, можете подрабатывать. Длительные проекты? Окей, вам лучше не брать сейчас приемного младенца, но вы вроде и так не собирались.
— Я даже собаку боюсь завести, — призналась Вера. — А вдруг переживу ее.
— Вы сказали, что любите водить. Представьте: у вас есть ближний свет и дальний свет. И вы говорите: «У меня дальний свет не работает. А почему не работает? А потому, что я скоро умру, и машина моя ехать перестанет». Допустим, так оно и есть. Но дорога-то при этом никуда не денется. А так как вы не знаете точно, сколько лет еще проживете, то дальним светом вполне можно светить вперед. Там не стена, Вера. Там никогда не стена. Там дорога дальше и дальше, пусть мы не знаем — доедем мы до следующего столба или нет.
— Вы про жизнь после смерти?
— Я про жизнь прямо сейчас, в которой должна быть обозримая перспектива. Поймите, даже если нас всех ждет конец света после Нового года, сейчас-то мы продолжаем ехать, а значит, должны видеть ясно дорогу впереди. И мы строим планы. И светим дальним светом — в том числе и туда, где нас, возможно, не будет. Я сейчас скажу жестокую вещь, простите меня заранее, но вы и сами знаете, что смерть не смотрит в паспорт. У молодых всегда «все впереди», у них есть будущее до последнего часа и мига их жизни… Почему же вы должны лишать себя обозримого будущего? Только из-за того, что в нашей стране средняя продолжительность жизни не очень высокая?
— У меня какое-то странное ощущение, — сказала Вера. — Вот напланирую я и умру, как мама, в 65… и буду как бы чувствовать себя дурой: чего планировала?
— Это как в анекдоте, — подхватил я. — «Вот вставлю себе золотые зубы, и вдруг помру, и что я тогда с ними делать буду?» Эта история про мамину смерть в 65 — это же не только «роковой рубеж». Это игра сроков: проскочу или нет. С одной стороны, есть риск не проскочить. А с другой — есть и азарт: проскочу — и жизнь начинается сначала. Сыграете в это, Вера? Рискнете почувствовать себя дурой на том свете?
— Была не была, — сказала Вера, — сыграю.
Войти с помощью соц. сетей: