Глава тринадцатая

Даже первая попытка использования антипневмококковой сыворотки для лечения больных показалась Коулу многообещающей. Они с Эвери тут же взялись за усовершенствование лабораторных процедур, методов инфицирования лошадей и производства сыворотки, а также путей ее введения больным. И вот пришло время серии испытаний готового продукта. Было обнаружено, что внутривенное введение больших доз сыворотки — 0,5 литра — уменьшало летальность при пневмониях, вызванных пневмококком типа I, более чем вдвое: с 23 до 10%.

Это еще не было лечением как таковым. Пневмонии, вызванные другими типами пневмококков, так легко не сдавались. И, как констатировали Эвери и Коул, «система защиты у людей хуже, чем у мышей».

Но пневмококк I типа был самой распространенной причиной пневмонии у людей. И снижение летальности более чем вполовину при самом частом типе пневмоний было прогрессом — настоящим прогрессом. Поэтому в 1917 г. институт опубликовал 90-страничную монографию Коула, Эвери, Доше и Генри Чикеринга (еще одного молодого ученого Рокфеллеровского института), озаглавленную «Предупреждение и лечение сывороткой острой крупозной пневмонии».

Это была знаковая работа: в ней впервые объяснялось, шаг за шагом, как приготовить и использовать сыворотку, способную во многих случаях излечить пневмонию. В работе было высказано предупреждение о возможных вспышках пневмоний в армейских тренировочных лагерях: «В этой войне пневмония будет, вероятно, ведущей причиной всех небоевых потерь, вызванных болезнями».

В октябре 1917 г. Горгас оповестил начальников военных госпиталей: им следует направить еще больше врачей в Рокфеллеровский институт для ознакомления с методикой приготовления и введения сыворотки «ввиду вероятности того, что пневмония станет одним из самых опасных заболеваний в войсках». Эвери — он по-прежнему оставался рядовым — выделил время для преподавания бактериологии офицерам, которым предстояло работать в армейских лагерях. Кроме того, он преподавал методы сывороточной терапии — как и другие его коллеги. Курсанты обращались к нему не «рядовой», а уважительно — «профессор». Со временем обращение стало короче и превратилось в «фесс» — да так и прилипло к нему до конца жизни, став прозвищем.

Одновременно Коул, Эвери и Доше разрабатывали вакцину для профилактики пневмоний, вызванных пневмококками типов I, II и III. После подтверждения эффективности вакцины на животных они сами (и еще шесть ученых института) послужили «подопытными кроликами», испытав на себе ее безопасность. Дозы были большими, и реакция оказалась неблагоприятной — троим было совсем плохо. Ученые решили, что в больших дозах вакцина слишком опасна, но запланировали новый эксперимент — введение низких доз раз в неделю в течение четырех недель, чтобы организм мог вырабатывать иммунитет постепенно.

Эта вакцина была создана слишком поздно для того, чтобы испытать ее эффективность во время повальной эпидемии кори, но в Кэмп-Гордон близ Атланты вакцина против штамма пневмококка, вызывающего наибольшее число пневмоний, была испытана на 100 больных корью. Вакцинировали 50 человек, а за 50 другими наблюдали как за контрольной группой. Из вакцинированных солдат пневмонией заболели двое, в контрольной группе случаев заболевания было 14.

Тем временем Коул написал полковнику Фредерику Расселлу (в ходе своей военно-научной карьеры тот значительно усовершенствовал вакцину от брюшного тифа) о «прогрессе, которого удалось добиться в деле профилактической вакцинации от пневмонии». Но, добавил Коул, «производство больших объемов вакцины будет трудным делом, даже более трудным, чем производство вакцины против брюшного тифа… Я создаю специальную структуру, чтобы в большом количестве подготовить среду, необходимую для массового производства вакцины».

Структура Коула подготовила полномасштабное испытание к марту 1918 г. — именно тогда, когда среди солдат в Канзасе появились первые случаи гриппа. Вакцину ввели 12 тысячам военнослужащих в Кэмп-Аптон на Лонг-Айленде в штате Нью-Йорк (при этом была израсходована вся имевшаяся вакцина), а 19 тысяч солдат вакцину не получили и стали контрольной группой. В течение следующих трех месяцев ни один солдат из группы вакцинированных не заболел пневмонией, вызываемой любым типом пневмококков, против которых была направлена вакцина. В контрольной группе заболел 101 человек. Этого результата было, разумеется, недостаточно для окончательного вывода — но вполне достаточно для дальнейших предположений. Кроме того, это стало самой успешной попыткой в мире. Институт Пастера тоже испытал вакцину от пневмонии, но эксперимент провалился.

Если бы Эвери и Коулу удалось создать по-настоящему эффективные сыворотку или вакцину против «предводителя вестников смерти» — о, это было бы величайшим в истории медицины триумфом.

И перспектива окончательной победы над пневмонией, и сам ее натиск на военные лагеря — все это подстегивало решимость Горгаса найти способ обуздать убийцу. Он попросил Уэлча создать и возглавить особую комиссию по пневмонии. Горгас хотел управлять борьбой с болезнью буквально из собственного кабинета: стол Уэлча, как уже говорилось, там и находился.

Руфус Коул, ученый из Рокфел- леровского института, незадолго до начала эпидемии изучавший методы лечения пневмонии и успешно разрабатывавший профилактическую вакцину. Кроме того, он превратил госпиталь Рокфеллеровского института в место образцового проведения клинических исследований. Этому примеру последовали Национальные институты здоровья.

Уэлч отказался, но обратился к Флекснеру. Они сошлись на том, что лучший кандидат в стране (а возможно, и в мире) на роль главы такого комитета — это Руфус Коул. На следующий день Флекснер и Коул поездом прибыли в Вашингтон, чтобы встретиться с Горгасом и Уэлчем в клубе «Космос». На встрече они отобрали членов будущего комитета по борьбе с пневмонией — комитета, которому была гарантирована поддержка Горгаса, Уэлча, Флекснера и всех учреждений, которые они представляли.

Выбор оказался правильным. Все члены комитета были впоследствии избраны в Национальную академию наук, в одну из самых авторитетных научных организаций в мире.

Лабораторные исследования, естественно, возглавил Эвери — он остался в Нью-Йорке. Большинство других ученых работали «в поле». Среди них — лейтенант Томас Риверс, выпускник «Хопкинса» и протеже Уэлча, который впоследствии станет вирусологом с мировым именем и сменит Коула на посту главы госпиталя при Рокфеллеровском институте. Лейтенант Френсис Блейк, еще один ученый из Рокфеллеровского института, стал впоследствии деканом медицинской школы Йельского университета. Капитан Юджин Опи, один из самых талантливых патологоанатомов, учившихся у Уэлча, уже возглавлял медицинскую школу Вашингтонского университета, когда вступил в армию. С комитетом сотрудничали, не входя в него формально, будущие нобелевские лауреаты Карл Ландштейнер из Рокфеллеровского института и Джордж Уипл из Университета Джонса Хопкинса. Позднее один из ученых Рокфеллеровского института вспоминал: «Это была огромная честь — состоять в команде по борьбе с пневмонией».

Теперь поездки в Вашингтон стали для Коула обычным делом (если при такой экстренности вообще можно говорить о каком-то обычном деле): там он обсуждал свежие данные с Уэлчем и старшими офицерами из армейской медицинской службы, подчиненной Горгасу. Коул, Уэлч, Виктор Воган и Расселл также посещали с инспекцией военные лагеря, проверяя там все на свете — от квалификации лагерных хирургов, бактериологов и эпидемиологов до качества мытья посуды на лагерных кухнях. Любая их рекомендация немедленно оформлялась в виде приказа. Но они не просто навязывали свою волю — многие армейские госпитали и лаборатории были укомплектованы уважаемыми специалистами, к мнению которых стоило прислушаться.

Поздней весной Коул довел до сведения Американской медицинской ассоциации одно из своих заключений по поводу кори: «Представляется, что корь делает слизистые оболочки дыхательных путей чрезвычайно восприимчивыми к любой вторичной инфекции». Кроме того, он считал, что вторичная инфекция, подобно самой кори, «может поражать людей в виде эпидемий». Коул предупреждал: «Каждый новый случай инфекции увеличивает не только масштаб эпидемии, но и тяжесть проявлений заболевания».

4 июня 1918 г. Коул, Уэлч и несколько других членов комиссии по пневмонии в очередной раз прибыли к Горгасу — на этот раз вместе с Германном Биггсом, министром здравоохранения штата Нью-Йорк, Мильтоном Розенау, выдающимся гарвардским ученым (а теперь — еще и лейтенант-коммандером военно-морского флота), и Эмметтом Холтом, одним из основателей Рокфеллеровского института. На этот раз тема беседы была намного шире, чем обычно: речь шла о том, как минимизировать последствия, если случится более тяжкая катастрофа, чем корь. Кошмар Горгаса — эпидемия, охватившая лагеря, — все восприняли всерьез.

Проблема гриппа волновала их отнюдь не в первую очередь, хотя они и отслеживали динамику заболеваемости. На тот момент вспышки гриппа были довольно легкими и по своей опасности не шли ни в какое сравнение с вспышками кори. Члены комитета, конечно, прекрасно знали, что убивает при гриппе именно пневмония, но Горгас уже попросил Рокфеллеровский институт ускорить разработку и производство сывороток и вакцин от пневмонии. Институт и Армейская медицинская школа приложили все усилия, чтобы достичь цели вовремя.

Затем разговор перешел от лабораторных проблем к проблемам эпидемиологическим. Инспекционные поездки в военные лагеря убедили Уэлча, Коула, Вогана и Расселла: в высокой смертности от коревых пневмоний виновата в основном перекрестная инфекция. Чтобы не допустить повторения этой проблемы, Коул предложил создать специальные отделения для заразных болезней — отделения, укомплектованные специально обученным персоналом. В лучших гражданских больницах страны к тому времени такие уже существовали. Уэлч особо подчеркнул, что и в Британии работают инфекционные госпитали, где изолируют больных соответствующего профиля: эти госпитали по-особому организованы, и в них царит самая строгая дисциплина. Было предложено и другое возможное решение проблемы: создание в госпиталях боксов для больных с перекрестной инфекцией и установка перегородок между койками.

На встрече обсуждалась и большая перегруженность госпиталей, и проблемы карантина военнослужащих. С 1916 г. канадская армия помещала на четырехнедельный карантин всех своих солдат, прибывающих в Британию, — чтобы предупредить заражение обученных солдат, готовых отправиться на фронт. Уэлч советовал устроить подобные «карантинные лагеря для рекрутов», чтобы оставлять в них солдат на 10–14 дней.

Все понимали, как нелегко будет убедить армейское начальство в целесообразности таких мер — и даже в том, что необходимо положить конец чрезвычайной скученности в казармах.

Однако, вопреки ожиданиям, один армейский медик сообщил хорошую новость. Он рассказал, что проблема скученности в госпиталях уже ликвидирована. По состоянию на 15 мая в каждом госпитале было по меньшей мере 100 свободных коек — таким образом, резерв составлял 23 тысячи свободных госпитальных коек. Эпидемиологическая статистика говорила об улучшении положения дел в армии. Офицер настаивал, что личный состав госпиталей и их службы были подготовлены как надо.

Но это должно было показать время.

Человека можно назвать современным, если он стремится покорить природу, а не приспособиться к ней. Современный человек по отношению к природе — дерзкий захватчик: он меняет течение рек, исправляет рельеф, а в наши дни — даже конструирует новые гены для существующих биологических видов. Природа зачастую медлит с ответом, но если все же дает сдачи, удар бывает очень болезненным.

К 1918 г. человечество в этом смысле было уже современным: оно вооружилось научным мировоззрением, но слишком упивалось своими успехами в борьбе с природой. А природа умеет выбрать момент для контратаки. Вот она и выбрала — и вложила в удар всю силу. Впервые человечеству — «современному» человечеству с наукой в качестве щита — предстояла столь жестокая схватка с яростью природы.