ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Свобода?

С возрастом жизнь женщины становится лучше. Об этом никто не говорит, но это так. Я раскрыла секрет, и мне все равно, если принято считать, будто для нас нет ничего хуже возраста. Слышали поговорку, что после сорока жизнь женщины закончена? Вранье.

Я не устану твердить это, хотя моя грудь обвисла и у меня растяжки, хотя мне приходится сжимать бедра, когда я чихаю, и некоторые части моего организма уже поизносились (передайте мне очки для чтения, я не вижу, что печатаю). Я не устану твердить это, потому что в 20 лет была самым бестолковым человеком на свете и не знала, куда себя деть. Одна половина моей головы была забита тревогами о том, что подумают обо мне люди, а вторая волновалась, что я толстая. Но в сорок что-то переключилось. Словно маленький рычажок повернулся внутри — я называю его «к черту все». В этот момент я осознала: мне все равно, что подумают люди, я хочу заниматься сексом при свете, потому что в темноте сразу засыпаю, и мне плевать, что я толстая, потому что у худых никаких преимуществ, а я слишком люблю торт и ненавижу спорт.

И дело не только во внешности. У меня возникло внутреннее ощущение принятия себя и восторг из-за того, что я наконец могу быть собой и не бояться. Открою тайну — об этом тоже не говорят: с возрастом женщины немного сходят с ума. А может, мы и рождаемся немного сумасшедшими, но с возрастом просто перестаем это скрывать. Нас воспитывают, навязывая установку «будь хорошей девочкой, хорошей женой, хорошей матерью…». Короче, хорошей. Но наконец это становится неважно, теперь нам хочется одного — быть собой, а уж хорошей или плохой, дело десятое. Так что не сомневайтесь: с возрастом жизнь женщины становится лучше. Да, мы кажемся окружающим менее симпатичными, но признайтесь честно, вам хочется быть симпатичной? Я бы предпочла быть дикой.

***

За прошлый год я смирилась с тем, что перестала быть послушной папиной дочкой. Кажется, теперь я принадлежу к тому типу женщин, которых мой отец на дух не переносит: доказываю свое мнение, не подчиняюсь правилам и управлять мной невозможно. Некоторые — те, кто боится таких, — назвали бы меня ненормальной. Отец любит пройтись по поводу того, как я обращаюсь с мужем, и бормочет: «Бедный Майк», глядя, как он играет с детьми или делает что-то по дому. Я уже отчаялась объяснять ему, что наши с Майком отношения сильно отличаются от тех, что были у них с мамой. Несколько месяцев назад я ездила в Израиль, и папа снова завел старую песню. Я поправила его и сказала, что он ничего не знает о нас как о паре. Он ответил: «Я знаю мужчин». А я подумала: может, это и так, но он не знает Майка. А я знаю. После этого он немного выпил, подобрел, взъерошил мои волосы, как в детстве, и произнес слова, которые раньше так мне нравились: «Моя малышка». — «Я уже не маленькая, пап», — заявила я. Он немного помолчал и возразил: «Но ты всегда будешь моей малышкой».

***

Обстановку в нашем доме сейчас можно описать как непредсказуемую. Со стороны кажется, что у нас ничего не происходит: обычный дом, во дворе припаркован минивэн, стоят мусорные баки. Но случись гостю заглянуть к нам, никогда нельзя предугадать, с чем он столкнется, шагнув за порог.

Например, он может застать меня за съемками смешного видео или безумной фотосессией. Майк уже перестал удивляться, что я расхаживаю по дому в трусах и лифчике, прицепив сзади крылышки от детского карнавального костюма феи. Даже Татьяна больше не вздрагивает, увидев меня в таком наряде, и может спокойно обсуждать со мной ужин, пока я танцую в саду в красном облегающем комбинезоне под песню Мэрайи Кэри «Все, что я хочу на Рождество». Страшно представить, что о нас думают соседи. Я также продолжаю делать все обычные мамские дела: помогаю на школьных ярмарках и читаю детям сказки на ночь.

Из моего дневника, 1988 год

У всех есть мечта, и моя непременно сбудется. Кто-то мечтает полететь на Луну или получить хорошую оценку, а я, Това, мечтаю отправиться в Голливуд, стать актрисой и прославиться.

Когда я начала выкладывать «недовольные» родительские видео в интернет, меня стали обвинять в том, что я не люблю своих детей. Меня спрашивали, зачем я стала матерью, если мне так это не нравится. Мне говорили, что им жаль моих детей, потому что однажды они посмотрят ролики и решат: «Мама меня совсем не любила». Я получала сообщения от женщин, которые не могли зачать или потеряли ребенка: мол, я должна быть благодарна за то, что у меня вообще есть дети. Эти письма разбили мне сердце.

Я сама с огромным трудом забеременела и знаю, что это значит, когда ты очень хочешь, но не можешь завести ребенка. В то же время я знала, что мои ролики сообщают многим матерям, что они не одиноки в своих проблемах. Я никогда не ненавидела роль матери — я ненавижу лишь то, чего от нас ждут и требуют. Я ненавижу табу, которыми окружены многие аспекты материнства, ненавижу изоляцию, в которой оказалась после родов, потому что повсюду, куда ни посмотри, были только идеальные мамочки, а мне хотелось быть честной и во всеуслышание заявить, что я не идеальна. Не сомневайтесь, я благодарна за свою жизнь, за то, что у меня есть муж и дети, которые очень много для меня значат. И больше всего на свете я ненавижу то, что мне приходится повторять это снова и снова в свое оправдание.

Если ты иногда мечтаешь, чтобы твои дети поскорее вырубились в конце дня и не докучали тебе, это вовсе не значит, что ты их не любишь. Если ты любишь детей, это вовсе не значит, что у тебя не может быть целей и устремлений, никак не связанных с семьей. Почему тем, у кого уже «все есть», нельзя желать большего? Я всегда знала, что мне повезло, но было еще столько всего, что мне хотелось сделать в жизни.

***

Кризис среднего возраста принес в мою жизнь перемены, причем изменились мы все, вся наша семья. Дети, например, теперь больше стремятся к индивидуальности — они видят, что у мамы она есть, у папы она есть, и следуют нашему примеру. Мы всегда на подхвате и готовы помочь, но есть у нас и собственная жизнь — хобби, бездетные свидания и выходные, друзья и время наедине с собой.

Я обсудила с детьми свои переживания в доступной для их возраста форме, чтобы они смогли все понять. Например, я объяснила, что мне очень нравится танцевать с шестом, и рассказала почему. Я рассказала, как весело мне было на Ибице с подругами и почему я решила вернуться в Непал с братом. И вы даже не представляете, как я рада, что могу сказать своим детям: «Да, у меня тоже есть увлечения, мечты и вещи, которые приносят мне счастье».

В детстве у нас много таких вещей. Многое радует и приводит в восторг. Помню, как я собирала наклейки и ароматические ластики и мы обменивались с подругами. Сейчас я смотрю на дочек с их карточками футболистов или довольно сомнительными домашними спектаклями и понимаю, что все это вызывает у них такой же восторг. Когда мы теряем способность испытывать его? Кто сказал, что мы должны забыть его лишь потому, что стали родителями или повзрослели?

Я считала, что очень важно показать детям, что независимо от возраста и количества «взрослых» обязательств человек всегда может подурачиться и повеселиться. Когда я вернулась домой с розовыми волосами (второй пункт моего списка), дети пришли в экстаз, а одна из близняшек воскликнула: «Ты не моя мама!» Я рассмеялась. Они заставили меня показаться всем своим друзьям в школе и нахваливали меня, как породистого пони: «Смотрите, это моя мама, у нее розовые волосы!» Я стала самой крутой мамой, и мне понравилось!

За последние месяцы мы завели традицию танцевать на кухне по утрам для заряда хорошего настроения. Я вспомнила о своей любви к музыке, с началом родительства тоже задвинутой на полку, а девочки, как оказалось, знают потрясающие танцевальные движения, которым научил их папа.

А еще я вспомнила, как в молодости мечтала быть актрисой.

***

Я хочу, чтобы мои девочки знали: у них должны быть собственные увлечения и то, чем им нравится заниматься. Это совершенно нормально, и не нужно испытывать вину по этому поводу, мама ты или нет.

Верно говорят: наших детей нам дают ненадолго, мы лишь «берем их взаймы» на несколько лет. Мне кажется, роль родителей заключается в том, чтобы подготовить детей к моменту, когда они покинут гнездо и начнут жить самостоятельно. И я уверена, что, лишь будучи до конца собой, можно хорошо с этим справиться.

***

Искренность — вот что сыграло ключевую роль в моем кризисе. Быть верной себе и принимать себя без осуждения намного сложнее, чем кажется. На то есть много причин: нам с детства внушают, какими мы должны быть, общество предъявляет к нам требования, воспитание обязывает и так далее. И нет ничего сложнее, чем взять на себя ответственность за свои действия.

Я знала, что нужно найти правду. Стать настоящей значило осознать те мои качества, которые в прошлом я пыталась отвергнуть и исправить. Зачем я боролась с тем, что у меня есть эго? Зачем терзала себя своими родительскими ошибками, зачем мучилась, что я плохая мать? Зачем пыталась соответствовать шаблону, совершенно не отражавшему мою сущность?

Я начала постепенно менять свой образ мыслей в сторону принятия и открытости. Я всему говорила «да» — вине, эгоистичности, гневу. Я начала понимать, что я — не что-то одно, во мне много разных сторон и все они имеют право на существование.

Когда обретаешь себя настоящего, пути назад уже нет. Открывая дверь правде, мы начинаем дышать другим воздухом. Поэтому я решила написать эту книгу. Для меня это был способ свести мысли воедино, все плохое и хорошее как есть, и не оправдываться за себя. Не думаю, что кто-либо должен извиняться за то, что он такой, какой есть.

Почти дописав эту книгу, я поняла, что очень хочу показать ее маме перед публикацией. Она позвонила мне, когда мы с девочками ходили за новой обувью в торговый центр, и сказала: «Это прекрасно. Все правда. Мне очень понравилось». Я расплакалась. Я не пыталась заручиться ее одобрением, мне просто хотелось, чтобы мы снова сблизились. За много лет, с тех пор как она ушла от отца, мы отдалились, и мне казалось, что я ее потеряла.

Через несколько дней она снова позвонила, и это, пожалуй, был один из самых долгих и откровенных разговоров с мамой в моей взрослой жизни. Мы поговорили о браке, любви и сексе, посмеялись, и она рассказала мне о собственных лихих годах после 40-летия, развода и переезда в Ирландию. С восторгом выслушав все рассказы о моих похождениях, мама наконец произнесла: «Ты молодец, Това. Так держать».

***

Когда меня накрыл кризис среднего возраста, я не понимала, что со мной происходит. Но я знала, что это как-то связано со смертью, с угрозой смерти, которую я ощутила пусть даже ненадолго. Можно прожить всю жизнь, не задумываясь о подобном, хотя смерть — единственный на свете непреложный факт. Осознание, что я не вечна и должна прожить жизнь ярко, побудило меня проснуться. Оно лежало в основе всего.

В разговоре о кризисе среднего возраста, естественно, не обойтись без очевидного. Он наступает в момент, когда мы понимаем, что стареем. Мне не случайно хотелось окружить себя молодыми людьми. Мальчик сыграл в моем кризисе большую роль: помимо детей, он был единственным моим знакомым младше тридцати.

Я словно прозрела. Поездка на Ибицу казалась невыполнимой миссией: у одной моей подруги чуть не случился сердечный приступ, ей казалось, что она не сможет оставить детей и муж не справится с ними, даже если мы уедем лишь на выходные. В конце концов только две подруги присоединились ко мне, зато меньше чем через год они же отправились в Амстердам не моргнув глазом. Видимо, не так это сложно — уехать.

То же касается смеха. Еще недавно я могла похохотать вволю только с Мальчиком, а теперь смеюсь вместе со многими знакомыми людьми: с друзьями, с мужем и детьми, со своими подписчиками. Возможность посмеяться над чем-то вместе с такой огромной аудиторией перевернула мою жизнь.

До кризиса я часто мучилась выбором. Кто я — взрослая женщина, маленькая девочка, деловая леди? А как же остальные мои ипостаси? Что с ними делать? Понадобилось много времени, чтобы дойти до этого, но постепенно я поняла: внутри меня живет и маленькая девочка, которая любит рисковать, дурачиться и иногда грустит, и ответственная взрослая женщина, которая заботится о семье и никогда не опаздывает. А деловая леди составляет им компанию: у меня же собственный бизнес! Иногда я забывала об этом, главным образом потому, что годами подстраивалась под чужие ожидания. Поначалу мне ведь было по-настоящему страшно заниматься тем, к чему душа лежит. И если бы у меня ничего не получилось, мне некого было бы винить, кроме себя.

Когда мы живем в соответствии с чужими ожиданиями, мы снимаем с себя ответственность, если что-то пойдет не так. Очень страшно признать, что ты волен поступать так, как тебе хочется. Вот почему большинство людей предпочитают жить, не замечая своего истинного «я». Мы всю жизнь сопротивляемся этой главной человеческой свободе, данной нам при рождении, — праву быть собой.

Мне кажется, важную роль тут играет секс. Физическая близость — это само средоточие жизни и молодости. Я должна была это ощутить. Это чувство стало абсолютным контрастом неподвижности, ночному перееданию, ощущению оторванности от собственного тела. Наладив связь с собственной сексуальностью, я поняла, что все еще жива и, если хочу прожить жизнь по своим правилам, это надо делать сейчас.

Часто свободолюбие теплится в нас, но мы упорно не хотим его замечать. Осознание, что я могу сделать все что угодно (не причиняя вреда окружающим и не нарушая закон, само собой), изменило мою жизнь. Я СВОБОДНА.

Мы часто путаем реальные последствия с надуманными запретами и виной. Съем торт — могу растолстеть, но мне никто не запрещает это сделать. Найму няню — люди могут подумать, что я плохая мать, но это не делает меня плохой матерью. Размещу свое фото в носках с надписью «Идите на ***» — и крутой бренд откажется со мной сотрудничать, но подтянутся другие, которые прежде не обращали на меня внимания, а главное, я могу разместить свое фото в этих носках. Я не должна нарочно вести себя так, чтобы люди видели во мне себя, не должна даже пытаться всем понравиться. Это мой выбор, и если я захочу, то буду вести себя иначе.

Первым прорывом стало изменение моего отношения к еде. Это было достаточно легко, все быстро встало на свои места. С другими жизненными аспектами оказалось сложнее, но постепенно я стала более открыто смотреть даже на такие, казалось бы, незыблемые понятия, как брак и моногамия. Через диалог, через обсуждение мы пришли к выводу, что не должны делать то, что не работает для нашей пары. Мы можем выбирать, адаптировать и делать, что хотим. Это открытие ошеломило меня.

Прошло несколько месяцев с нашего с Майком первого разговора о моногамии. В принципе, с тех пор ничего глобального не случилось. Пара встреч с новыми знакомыми, волнительных и забавных, нудистский спа, секс-вечеринка — но рассказ о ней я приберегу для своей второй книги — и много мыслей и поисков в промежутках. Но оказалось, что все эти приключения — совсем не то, что мне нужно.

Каждый раз, пробуя что-то новое, я приближалась к пониманию того, чего мне на самом деле не хватало. Одной фразой этого не выразишь. Разумеется, мне не хватало секса. Мне хотелось больше секса, самого разного. Восторга новизны. Но также мне хотелось близости и интимности, а тех, кто подумывает об открытом браке, это больше всего пугает. В моем же представлении душевная близость с более чем одним человеком не слишком отличается от физической близости более чем с одним человеком. Кто сказал, что можно любить только одного? Я в это не верю. Мне кажется, мы можем любить нескольких партнеров, и, возможно, в будущем нам с Майком придется столкнуться именно с этим. Я также поняла: мне отчаянно захотелось большего именно потому, что я много лет состояла в длительных моногамных отношениях. И Майк это отлично понимает. В отличие от него — а он фактически с двадцати до сорока прожил холостяком — я всю свою взрослую жизнь была моногамной.

Не стану лгать, меня пугает перспектива отказа от моногамии. Но ведь так всегда: перед началом любого нового приключения, будь то прыжок с тарзанкой или секс-вечеринка, мы ощущаем страх и неуверенность. Это нормально. И как доказал прошлый год, сильнее всего мы боимся непосредственно перед прыжком, а не во время. Я обнаружила, что многие вещи, которые мы воспринимаем как недопустимые, считаем табу или прерогативой хиппи и радикальных нонконформистов, живущих на периферии так называемого нормального общества, не такие уж страшные и безумные. Это такой же человеческий опыт, как и все остальное. Мы с Майком научились воспринимать эти «безумства» с юмором. Никогда бы не подумала, что у нас это получится. Что мы сможем открыто говорить о своем опыте и просто смеяться над тем, что случилось, потому что на самом деле — представьте — ничего серьезного не произошло.

Назад: Глава одиннадцатая. Эверест

Дальше: Об авторе