ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ

Гуля

Учиться оказалось очень сложно, но интересно. Особенно всех пугали анатомичкой — мол, и в обмороки падают, и вовсе бросают институт. А некоторые придурки со второго курса, наоборот, бравировали, уверяли, что прямо в секционной бутерброды жрут. Гуля никогда не была неженкой, не боялась ни жуков, ни мышей, но все-таки на первом занятии содрогнулась от тяжелого запаха и жутких «препаратов» на столах. Преподаватель так и сказал — препараты. А как иначе назвать распотрошенные серые тела, отдельно лежащие руки и ноги, внутренние органы в банках с формалином? Но если вспомнить, что на трупах многие хирурги осваивали операции, учились шить разрезы и даже меняли клапаны сердца (Гуля давно решила, что станет именно хирургом), то можно отключиться от эмоций и делать то, что велят. А велели очистить суставную капсулу от мягких тканей, для чего каждому студенту выдали по суставу — кому локоть, кому колено. И тут она заметила, что темноволосый худенький паренек у соседнего стола побледнел и стал оседать на мокрый скользкий пол.

Короче, получилось как в водевиле — она его спасла от насмешек и позора, а он в ответ проникся благодар­ностью и любовью. Нет, сначала ни о какой любви речи не было, что с того, что люди разговаривают или обмениваются книгами! Но почему-то пути их все чаще пересекались — то в столовой, то в библиотеке, потом решили вместе заниматься химией. Его звали Рудольф Акопян, или Рудик, спокойный веселый парнишка, между прочим, сын двух врачей, хирурга и пульмонолога. Только на втором курсе, к искреннему изумлению Гули, их отношения изменились. К изумлению, потому, что, во-первых, она давно и твердо знала, что не может вызвать восторга ни у какой мужской особи, кроме маминого мопса Шурика (да и Шурик любил ее не бескорыстно, а за кусок докторской колбасы), и, во-вторых, худенький невысокий Рудик смешно смот­релся рядом с ней, крупной и белобрысой. Поэтому она испытала настоящее потрясение, когда после долгой муторной зубрежки слайдов по гистологии, уже по дороге к автобусу Рудольф притянул ее к себе и неловко поцеловал в щеку.

— Гулька, ты совершенно замерзла, щеки ледяные. Поехали ко мне?

И они поехали к нему, в теплую небольшую и совершенно свободную квартиру. Поскольку родители-врачи имеют обыкновение дежурить и вовсе не приходить домой до утра, большое удобство!

 

Мама сначала очень заинтересовалась и даже вдохновилась:

— Гулька, неужели у тебя появился поклонник? Слава богу! И как он за тобой ухаживает, объясняется в любви, дарит цветы?

Не зря Гуля никогда не любила болтать лишнее. Да, именно так — встает на одно колено и объясняется, горит, так сказать, с восторгом и упоением, только оперы не хватает — ты одна в моих мечтаньях… ты мне радость и страданье…

Мама, как и раньше, обожала романтические истории, количество ее поклонников с годами не только не уменьшалось, но даже росло — то какой-то крупный партийный деятель присылал огромный букет, то известный хирург приглашал на ужин. Папа любил повторять, что от Леночкиных увлечений двойная польза — дом полон цветов и не нужно волноваться в поздний час, как она доберется домой.

— И можно до позднего вечера заниматься с аспирантками! — тут же добавляла мама, и все гости весело смеялись.

В общем, она решила рассказать вкратце про Рудика и больше к этой теме не возвращаться, тем более родители не слишком вникали. Но тут дело дошло до имени и фамилии. Мама молча посмотрела на папу, папа глубоко вздохнул, сделал три круга по комнате, как мопс Шурик перед выходом на прогулку и наконец разразился речью:

— Акопян? Почему именно Акопян? Он что, самый умный и красивый на всем факультете, других вариантов не нашлось? Нет, я, конечно, за мир и дружбу между народами, но нужно понимать, что у каждого народа есть своя психология, свои традиции и правила общения, которые нельзя не учитывать. Ты уверена, что готова войти в армянскую семью, в никому из нас незнакомую восточную жизнь? И что дети твои будут носить фамилию Акопян? Я, например, не готов.

— Витя, не части! — Мама уже взяла себя в руки и вернула на лицо приветливую улыбку. — Во-первых, тебя еще не приглашают в загс. Если каждый мой юношеский роман считать законным браком, то я как минимум пятый раз замужем! Во-вторых, смешно переживать по поводу фамилии, дети в любом варианте будут Чудиновы, разве кто-то сомневается?

 

Понятно, что никаких особых традиций в семье Рудика не наблюдалось. Его отец родился в Ленинграде, мама, хотя и приехала когда-то из Еревана, сто раз обрусела и говорила практически без акцента, только иногда растягивала «а-а» в длинных словах. Рудик пригласил ее в воскресенье на обед, специально выбрал день, когда оба родителя не дежурили и никуда не собирались. Отец, очень похожий на Рудика худобой и невысоким ростом, немного оторопел в первую минуту, наверняка ожидал хорошенькую маленькую брюнетку, но тут же заулыбался и стал расспрашивать про маму и восхищаться театром. Совершенно непонятно, кому и зачем нужны такие визиты? Люди делают в жизни массу глупых и неприятных вещей только ради условных приличий, неизвестно кем придуманных. Мамино любимое выражение «правила поведения в обществе»: «Гуля, почему ты вышла из комнаты, когда Павел Сергеевич стал рассказывать о новой пьесе?! Нет, мне она тоже неинтересна, но существуют правила поведения в обществе. …Гуля, ответь, что меня нет дома, поблагодари и обязательно вырази сожаление. Да, я тоже не сожалею, но есть правила поведения в обществе».

Очевидно, мама Рудика плохо знала правила поведения в обществе, потому что даже не попыталась улыбнуться и сказать, как она рада познакомиться с Гулей. Более того, она подала на стол сразу и закуски, и горячее и даже не положила второй вилки, а салфетки плюхнула на стол целой пачкой! Гуля терпеть не могла мамин пунк­тик — правильную сервировку, постоянно путала рыбный нож и фруктовый и нарочно откусывала от целого куска арбуза, но в данном случае жутко возмутилась. Есть правила поведения, в конце концов, и нечего при виде подруги сына делать такие трагические глаза и поджимать губы, будто он привел крокодила.

Короче, родители Рудольфа так же обрадовались знакомству, как и ее собственные, и хотя чай с пирогом подали в красивом, явно гостевом сервизе, но еще заходить не пригласили.

По большому счету ей было наплевать! Даже проще, пусть все родители живут собственной жизнью, а они будут жить своей, зато никто не лезет с вопросами и советами.

Они встречались каждый день в институте, потом обедали, сидели в библиотеке или слонялись по городу. Гуля обожала каналы и набережные, а Рудольф предпочитал парки, где можно было спокойно целоваться или просто дремать на скамейке. Если переменчивая ленинградская погода не позволяла гулять, они шли домой, на Грибоедова, находили в холодильнике какую-нибудь еду и подолгу обнимались на скромном Гулином диване. Мама, как обычно, пропадала на репетициях, папа допоздна занимался с аспирантами. Однажды мама чуть не наткнулась на презерватив, случайно забытый в ванной, но в последнюю минуту Гуля успела выключить свет и, пока мама ругала электриков, ликвидировала все улики. Потеха!

В институте к третьему курсу начались бурные романы, страсти накалялись и гасли, за одной девчонкой бегали сразу трое ребят, чуть не дошло до драки. Понятно, из-за Гули никто не дрался, но с тех пор как в ее жизни появился Рудик, все обиды и комплексы растаяли, как забытое на столе вчерашнее мороженое, смешно вспоминать. На четвертом три девочки с их потока вы­шли замуж, одна родила, правда, она поступила после медучилища и была на три года старше Гули. К их с Рудиком дружбе все привыкли, как к очевидной реальности, и если приглашали в поход или на домашнюю вечеринку, то всегда обоих. Никаких других вариантов не вырисовывалось, кроме как окончить институт и выйти за Рудика замуж, поэтому, когда на пятом курсе Гуля забеременела (причем исключительно по собственной глупости), она не слишком расстроилась. В каком-то смысле даже хорошо родить до распределения, к началу работы в больнице ребенок малость подрастет и не будет мешать.

Родители дружно охнули, отчаянно посмотрели друг на друга… и сказали, что свадьбу лучше устроить в ресторане, папа об этом позаботится. Что ж, пусть позаботится. Она и не ожидала, что мама предложит устраивать свадьбу дома, как устраивает званые обеды для своих актеров и прочих поэтов, поскольку их с Рудиком друзья-студенты все равно не оценят сервировку и могут повредить мебель во время танцев. Мама Рудольфа в свою очередь расплакалась и стала причитать, что они слишком молоды, что нужно еще долго учиться, сдавать выпускные экзамены, потом обязательно попасть в ординатуру, и наконец аккуратно поинтересовалась, не считает ли Гуля наиболее правильным на данный момент прервать беременность и подумать о детях лет через пять. Тем более можно обратиться к их знакомому, очень хорошему опытному гинекологу. При этом отец Рудика благосклонно кивал головой, явно поддерживая сию прекрасную идею.

Гуля потом долго удивлялась, как ухитрилась не заорать и не послать их подальше выразительным и понятным матерным языком. Наверное, гены бабушки Ариадны пробудились, и она только коротко промолвила, что не нуждается в советах и считает обоих родителей Рудольфа свободными от общения с будущим внуком.

В результате все помирились, устроили бездарную официальную свадьбу, белое платье на высокой кокетке Гуле совершенно не шло, хотя и скрывало живот, еще глупее выглядела фата с венком из синтетических цветов — девственница на пятом месяце беременности! Зато мама в ярко-синем платье без рукавов блистала, особенно на фоне мамы Рудика в коричневом старушечьем наряде, и обе они приветливо улыбались и дружно рассуждали о пользе ранних браков.

Можно не говорить, что Гулина мама ждала только мальчика и заранее обсуждала с папой, что лучше звучит — Сергей Чудинов или Андриан Чудинов. Рудик категорически не понимал, почему ребенок не будет носить его фамилию, обижался, и хлопал дверью, и потом все же добился компромисса: если родится девочка, то однозначно Акопян, а если мальчик, то обсудим отдельно. Гуля с несвойственной ей дипломатичностью помалкивала, но полностью соглашалась с мамой. Еще не хватало отказаться от истории семьи и прекрасной старинной фамилии!

Когда через несколько лет Гуля пыталась вспомнить те годы, перед глазами всплывали только отдельные дни домашней жизни — вот Рудик приходит в роддом с лохматым букетом (он никогда не умел выбирать цветы!), вот она бежит рано утром на молочную кухню, прямо к открытию — чтобы успеть на практику, вот мама с папой приезжают в гости с большим плюшевым медведем. Слава богу, Арина оказалась очень удобным ребенком — родилась точно в назначенный врачами день, прекрасно набирала вес, прекрасно спала — не младенец, а мечта. Если не вспоминать, что все мечтали о мальчике.

Мама даже не пыталась скрыть своего разочарования, глядя на темноглазую девочку с чужой фамилией. Папа вежливо заглянул в кроватку и ушел курить на балкон, сердце его (как любила шутить Елена Сергеевна) уже два года принадлежало другому внуку. Да, замечательно умному и одаренному внуку от его любимой старшей дочери. И хотя Гулину дочку решили назвать в память о бабушке Ариадне, но и тут мама сказала, что не нужно усложнять, достаточно опыта с Аглаей.

Кстати, на медведя у Арины оказалась ужасная аллергия с кашлем и соплями, пришлось как можно скорее отвезти его на дачу.

 

Самое главное, она успешно сдала экзамены и получила красный диплом! Рудик красного диплома не ждал ни под каким видом — еще на втором курсе схватил тройку по гистологии, потом недоучил пороки клапанов и окончательно влип на детских болезнях, оправдываясь, что душа его не принимает зубрежки. Что ж, логику во врожденных синдромах и аномалиях найти сложно и вид хронически больных детей у нее тоже вызывал желание убежать, но Гуля-то получила свою пятерку, нечего лодырничать!

Никто не понимал и не принимал ее выбора. Ортопедия? Травматология?!

— Есть профессии и занятия, которые в принципе не могут подойти женщине, — нудил отец Рудика — моряк, слесарь, боксер и, несомненно, ортопед! — В ортопедии красным дипломом не помашешь, там требуется большая физическая сила, техническое понимание работы сустава. Женщина может стать терапевтом, пульмонологом, на худой конец, кожником.

— На самом деле, Галя, ты только подумай, — вступала свекровь, — кто попадает в травматологию? Одни алкаши и забулдыги! Вечные дежурства, срочные операции, я уж не говорю о вправлении суставов, где требуется большая физическая сила! А ребенок нуждается во внимании и материнской любви! Поверь, иногда не мешает послушать старших опытных врачей и не принимать неразумных решений.

— Если бы я слушала старших, ребенка убили бы задолго до рождения. С помощью опытного врача-гинеколога! Вы это хотели напомнить?

Хамить было противно, но еще хуже объяснять и оправдываться. Стать безголовым, беспомощным участковым терапевтом, бегать по квартирам и выписывать больничные листы? Или всю жизнь рассматривать прыщи и лишаи, выписывать противные липкие мази?

Еще на анатомии Гулю поразило разумное строение человеческого тела. Разумное — не то слово! Каждый штрих — слои кожи, натяжение мышцы, открытие и закрытие клапанов — поражали совершенством идеи и исполнения. Но как легко и страшно совершенство разрушалось! И как мало умели врачи, как ужасно мало! Сначала она твердо решила стать хирургом. Кстати, Рудик тоже выбрал хирургию, более того — хирургическую онкологию. Какая тоска — калечить человеческое тело, отрезать грудь или легкое, ампутировать ногу.

Нет, Гуля хотела иного — восстанавливать, лечить и возвращать совершенство, созданное природой. Особенно много вопросов появилось, когда она попала на практику в отделение травмы. Почему нельзя вернуть суставу полный объем движения? Почему люди с переломом шейки бедра обречены на хромоту или полную инвалидность? Она зачитывалась работами Илизарова. Подумать только, скромный ортопед из Кургана совершил реальный переворот в восстановлении кости, еще в 1968 году получил докторскую степень без защиты кандидатской, а ей предлагают выписывать таблетки и клизмы?

Но окончательное решение пришло в конце практики. Ночная смена тогда началась скучно и спокойно, доставили по скорой резаную рану, но очень поверхностную и без грязи, дежурный ортопед дал Гуле зашить, хлопнул две мензурки разбавленного спирта и намертво задрых в ординаторской. А через полчаса привезли вывих плеча. Рука у парня казалась выломанной, как у куклы, и вставленной обратно неловкой детской рукой, шов рукава перевернулся и пальцы смотрели назад. В принципе Гуля видела, как вправляют такой вывих, но вправлял крупный сильный мужик, его кулак ловко вошел в подмышку больного и одним движением вернул головку плеча в капсулу. Но Гулин кулак был ничтожно мал! Парень стонал, его мать и еще какая-то тетка громко причитали и ахали. Она бросилась в ординаторскую, но шансов добудиться чертова пьяницу не было никаких. Толстая медсестра вздыхала, как корова.

— Всем родственникам выйти, — резко скомандовала Гуля. — Больному лечь на кушетку на спину как можно ближе к стене.

В следующую секунду, к отчаянному ужасу сестры, она скинула туфель с правой ноги, легла валетом рядом с парнем и уперлась пяткой в его подмышку. Раз-два-три! Парень вскрикнул, плечо щелкнуло и… встало на место!

Впереди еще ждала практика в гинекологии и два месяца на участке, но какое это имело значение? Она сделала свой выбор и подала документы на ординатуру по травматологии и ортопедии. С красным дипломом не отказывали.

Аришке к тому времени исполнился год, она уверенно ходила, совсем не болела и обожала покушать, но оставалось непонятным, что с ней делать и куда девать на время работы родителей. Рудик тоже попал в ординатуру, по хирургии, не без участия своего папы, конечно. Получалось, они оба заняты каждый день и еще обязаны дежурить. Сын сестры Наташи, отцовский любимец Артем, находился на попечении Наташиной матери, которая ради внука досрочно ушла на пенсию. Но не было ничего смешнее, чем ждать от Гулиных родителей подобных подвигов. Мать Рудольфа дорабатывала последний год до пенсии и поэтому перешла на полторы ставки, поскольку расчет шел по заработкам послед­него года, да и не те сложились отношения, чтобы надеяться на ее помощь. Выход, как и всегда, нашла ма­ма. Она предложила устроить ребенка на пятидневку в загородный детсад от профсоюза творческих работников! Очень хороший, просто замечательный детский сад с усиленным питанием и двойным штатом сотрудников.

Нет, Гуля не ошиблась и ни разу не пожалела, хотя оказалась единственной женщиной в отделении и не раз ловила на себе насмешливые взгляды других ординаторов. Надутые индюки, все достоинство в штанах! Как смешно они заткнулись, когда Гуле первой разрешили ассистировать на переломе шейки бедра. Да, конечно, она была права! Если сразу после травмы взять перелом шейки на операцию, то через несколько дней человек начинал ходить и постепенно возвращался к обычной жизни, а не лежал оставшиеся годы. В конце полугодия ей поручили подготовить статью на данную тему (в соавторстве с завкафедрой, конечно), а еще через несколько месяцев заведующий лично разрешил оперировать самостоятельно. И никто не удивился, когда по окончании ординатуры ей предложили остаться в отделении штатным врачом.

Рудик, надо отдать ему должное, не слишком отставал от жены. Пусть в ординатуру его запихнул папаша, но дальше требовалось работать самостоятельно, он страшно нервничал, после смены ходил в больничный морг и тренировался накладывать внутренние швы и в результате попал-таки в хирургическую онкологию, причем не в обычную больницу, а в некую полузакрытую ведомственную клинику от Четвертого управ­ления. Настоящая везуха, потому что сотрудникам полагалась пятнадцатипроцентная надбавка к зарплате и праздничные наборы.

Аринка тем временем успешно подрастала в своем саду. В понедельник утром Рудик отвозил ее со сменой одежды на специальный сборный пункт, где детей пересаживали в автобусы и увозили в загородный дом, а в пятницу вечером там же забирал. Многие друзья завидовали — ребенок есть, а забот никаких! Правда, и Гуля, и Рудольф с сожалением признавали, что особых способностей в дочке не наблюдается — говорить начала поздно и односложными фразами, считала плохо, рисовать не умела, музыкальный слух тоже не проглядывался. Особенно это бросалось в глаза при сравнении с Артемом. Отец, как назло, вдруг полюбил семейные сборища и в воскресенье приглашал обеих дочерей в гости вместе с детьми. Пусть Артем был почти на три года старше, но он и в Аришкины четыре года болтал на любые темы, знал буквы и ноты и прекрасно пел. А уж теперь, в неполные семь, свободно читал Носова и Драгунского и с хохотом пересказывал приключения Пончика и Сиропчика. Арина смотрела на Тёмку в немом обожании, преданно смеялась, но, кажется, ни слова не понимала из его рассказов.

Родители продолжали активную жизнь. Мама получила страшно интересную возрастную роль в новом спектакле, подбирала грим, перекрасила волосы в пепельную блондинку. Театр по-прежнему много гастролировал, поэтому Арину мама видела редко, но всегда привозила из поездок прекрасную детскую одежду и мягкие удобные башмачки. В детсад такую одежду одевать было немыслимо, зато в выходные, если не выпадали дежурства, Гуля с Рудиком гуляли в парке и фотографировались с нарядной почти иностранной девочкой.

Отец в последние годы стал мягче и внимательнее, расспрашивал о работе, любил порассуждать о новых фильмах и книгах. Он по-прежнему прекрасно выглядел, и мамины вечные шутки об аспирантках, влюбленных в своего профессора, казались вполне обоснованными. Папина любовь к Артему с годами только усилилась, он почти не спрашивал об Арине, зато с упое­нием рассказывал о Тёмкиных успехах и талантах. Насколько Гуля знала, отец почти каждую неделю ездил к Наташе, чтобы забрать внука в музей или планетарий. Она старалась не обижаться, но все равно получалось несправедливо и неправильно.

К тому же оставался вопрос с фамилией. Мама периодически сокрушалась, что семья Чудиновых безвозвратно уходит в прошлое, будто не она сама родила единственную дочь Гулю вместо вожделенного сына. И когда Арине исполнилось четыре года, Гуля окончательно решила завести второго ребенка, родить наконец всеми желанного мальчика и потом спокойно заняться подготовкой диссертации. Материала накопилось немало, и начальство всячески поддерживало. По опыту с Аришей больших забот и проблем с новым ребенком не ожидалось, детсад только разросся за последнее время и охотно принимал детей из одной семьи.

Да, родился мальчик! Сережа Чудинов, в имени никто не сомневался. Елена тихо прослезилась, вспоминая своего замечательного папу Сергея Александровича, дом в Саратове, переезд в Ленинград. В их кабинете, в ящике старинного письменного стола с бронзовыми ручками, бережно хранился хрупкий, пожелтевшый от времени диплом на имя Чудинова С. А. об окончании с отличием Петербургской военно-медицинской академии. И вот теперь новый мальчик, Чудинов С., будет работать за тем же столом, хранить свои дипломы в том же ящике и учить собственных детей гордиться семьей. В честь замечательного события она решила подарить Гуле любимое ожерелье из аметистов в серебре, немного потемневшее, но такое же прекрасное, как на дореволюционном портрете Ариадны Павловны. И ей казалось, что мама Ариадна незримо присуствует в доме и благословляет своих возлюбленных детей — и дочь, и внучку Аглаю, и долгожданного ненаглядного Сережу.

К несчастью, роды оказались тяжелыми и долгими, тазовое предлежание определили еще на седьмом месяце, но все надежды, что ребенок перевернется в последние недели, не оправдались. Потом у малыша началась желтуха, потом у Гули мастит. Выписались только через три недели, оба замученные и еле живые. Арина страшно обрадовалась братику, перетащила ему в кроватку свои любимые игрушки, рвалась помогать маме и папе, участ­вовать в купании и пеленании. И категорически отказалась ехать в детский сад. Никто не ожидал от тихой послушной девочки, что она может так орать, лежа на полу и держась побелевшими от напряжения пальцами за ножку тяжелого дубового стола. Гуля вдруг вспомнила, как сама орала у бабушки Марфы, и, к огромному удивлению Рудольфа, разрешила пока не возить Арину в садик. Все равно она сидит с Сережей дома.

Потом настроение испортила патронажная сестра. Никто ее не просил приходить в семью врачей, да еще ко второму ребенку, но она все-таки заявилась.

— Мальчика уже зарегистрировали? Как решили назвать?

— Да, зарегистрировали три дня назад. Назвали Сергеем.

— Очень хорошо, я открываю карточку. Акопян Сергей, точная дата рождения…

— Нет, у ребенка фамилия Чудинов. Чудинов Сергей.

— Что вы говорите? — Сонные глаза засверкали любопытством. — Значит, дети от разных отцов?

Господи, хорошо, Рудик успел уйти на работу! Какое дело этой незваной курице, и как она смеет задавать подобные вопросы?!

Но настоящий скандал ждал впереди! Родители Рудика явились с огромным тортом (мучительно растолстевшей Гуле только торта не хватало), матросским костюмчиком года на три и огромным железным грузовиком. Очень остроумно и вовремя.

— Ну, показывайте наследника! Все-таки решили назвать Сергеем? Жаль, сынок, что ты отца моего не помянул, прекрасный был человек! И согласись, Арам Акопян несравненно лучше звучит, чем Сергей Акопян. Что ж, пусть будет здоров!

Рудик упорно молчал, хотя они уже давно обо всем договорились и он обещал заранее поговорить с родителями.

— Дело в том, — Гуля глубоко вздохнула, — что мы назвали мальчика в память о моем дедушке, мамином отце, поэтому его зовут Сережа Чудинов. Мы все Чудиновы — и мама, и я, вы ведь знаете.

Дальше ничего не произошло, просто они молча собрались и ушли домой. Костюмчик Гуля убрала на антресоли, а грузовик отвезла на дачу.

Надо сказать, что за полгода сидения дома она окончательно отупела и озверела. Кухня, стирка, надоевшие до тошноты Аринины книжки. Хорошо, хоть гулять с коляской не приходилось, потому что ребенок прекрасно гулял на балконе. Да, балкон оказался единственным достоинством ненавистной квартиры-новостройки у черта на рогах. Родительский подарок — новая трехкомнатная квартира в кооперативном доме, все друзья завидовали.

Дедушка Сергей специально вывозил свою дочь в столицу, в культурный центр, а Гулю можно запихнуть на мерзкую окраину, почти в деревню! Наташе такой подарок не всучили почему-то, живет с сыном на Петроградской стороне и никому не мешает. Господи, как она ненавидела куцые смежные комнаты, тесную кухню, где даже втроем не посидеть по-человечески, потолки два семьдесят! Поднимаешь голову и упи­раешься в потолок, прекрасные условия для развития клаустрофобии. Но главное, она потеряла свой любимый город! Разве человек ценит воздух, которым дышит? Разве она могла оценить короткую чудесную дорогу от дома через трамвайное кольцо на Конюшенной площади до улицы Желябова, потом по Желябова до Невского и дальше-дальше, сколько хватает глаз — Дворцовая площадь, Эрмитаж, Исаакий, Адмиралтейство, Летний сад. Все в двух шагах, все принадлежит тебе, как воздух. И вот вместо родных улиц — ненавистные, одинаковые, как дурной сон, панельные много­этажки с вечно грязными тротуарами и голыми, продуваемыми насквозь дворами! И еще все знакомые твердят, что заелась, выпендриваешься, не умеешь сравнивать. Какое ей, собственно, дело, что другие маются в коммуналках и мечтают об отдельной квартире в любом районе, что они готовы в жуткой давке по полчаса пилить на автобусе до станции метро? Последней станции на линии! Ни ее дед, ни прадед не знали коммуналки, ее родители живут в старинном кирпичном доме с четырехметровыми потолками. Чему она должна радоваться, что опять оказалась ниже всех в семье?

Сережа подрастал очень забавным, рано заговорил, прекрасно повторял любую мелодию. Тоненький ясный голосок звенел в доме, как колокольчик, даже Гуля со своим сомнительным музыкальным слухом не могла не заметить одаренности сына. Елена была совершенно счастлива, уверяла, что ребенок страшно похож на деда Сергея, такой же породистый, с высоким чудиновским лбом и крупными красивыми руками. Рудольф отмалчивался в таких случаях, только однажды поздно ночью предъявил Гуле фотографии своей матери в детстве, и она молча охнула — на нее смотрела не свекровь, а маленький Сережа, только в платье и с бантом на голове! Ерунда, еще сто раз переменится!

К сожалению, с первых месяцев жизни мальчик беспрерывно болел, то уши, то насморк, то живот. Ночи не проходило, чтобы не вставали два-три раза. Только сейчас Гуля с Рудиком оценили здоровенькую и спокойную Аринку. И они еще смеялись над родителями, которые слишком балуют и кутают детей. Но как только Сережу одевали в легкую курточку или пытались накормить котлетами из кулинарии, так начинались кашель и поносы. Думать об устройстве такого заморыша на пяти­дневку не приходилось. Записали обоих в садик около дома, тридцать детей в группе, все одинаково сопливые и бледные, не жизнь, а выживание.

Через полгода Гуля поняла, что больше не вынесет. Шеф звонил каждую неделю и требовал серьезного отношения к работе, Рудик допоздна торчал в операционной, обе пары родителей появлялись по праздникам с дежурным тортом и надолго не задерживались. Мать Рудика наслаждалась свободой на пенсии, ходила по выставкам и концертам, о чем не забывала всем рассказывать, но ни разу не предложила взять на себя Сережу. Кроме того, через год Арина должна была пойти в школу, добираться каждый день до любимой 157-й из их богом забытого района не представлялось возможным. И что, отдавать в районную?! Дед Чудинов не побоялся перехать в другой город ради образования дочери, а ей нужно переехать в центр, только и всего!

Господи, как она радовалась, что уговорила Рудика! Пусть с ухудшением условий, пусть две комнаты в старом доме, но вернуться! Вернуться к себе, к ощущению своего круга и некой избранности, которую так не ценила, пока жила с родителями. Мама одобрила, бросила клич по друзьям и знакомым, и квартира нашлась. Буквально на углу улицы Рубинштейна! Нескладная, давно не ремонтированная, но с Гулиными любимыми высоченными потолками и двумя лестницами — черной и парадной, пусть такой же облезлой, но все-таки с широкими ступенями и витыми перилами. В квартире были две смежные комнаты и узкая, но зато очень длинная кухня, в дальнем конце которой Рудик полюбил отсыпаться на старом кожаном диване. В детскую купили двухэтажную подростковую кровать и шкаф, похожий на этажерку с дверцами, а Гуле осталась гостиная-спальня, почти как у мамы!

Боже мой, глупая перфекционистка, ничего не ценила, ни легких рук и ног, ни молодой шеи и пушистых густых волос, даже в зеркало лишний раз не заглядывала! И совершенно не понимала, какое счастливое время пролетает — чудесные послушные дети, любимый надежный муж, благополучные родители, — пролетает стремительно и безвозвратно, ни охнуть ни вздохнуть.

С переездом в центр жизнь стала улучшаться! Сережа немного окреп, обоих детей (не без помощи мамы) записали в небольшой ведомственный садик на Фонтанке, и шестилетняя Арина очень ответственно отводила брата в младшую группу, сдавала воспитательнице, а потом поднималась к себе в самую старшую. Знакомые ужасались такой самостоятельности, но Гуля считала, что они просто не понимают, как воспитывать детей. Например, ее полуплемянник Артем в восемь лет ходил только с бабушкой за ручку и даже ботинки не умел сам завязать.

Да, они периодически виделись на радость общему деду. Артем учился во втором классе, но спокойно мог бы перейти в четвертый, как уверял папа. Он недавно прочел книжку «Габровские анекдоты» (вот странный выбор для ребенка!) и цитировал наизусть целыми страницами, так заразительно смеясь, что все взрослые покатывались со смеху, не говоря про Аринку. Кстати, речь ее в последнее время заметно улучшилась, отец и Наташа заметили и стали хвалить.

— Да, — засмеялась Гуля, — с речью у нас некоторый прогресс наблюдается. Главное, очень аккуратный и организованный ребенок. Если не на врача, то на медсестру вполне потянет.

— Удивительно самостоятельная девочка, — Наташа приветливо улыбнулась, — и за брата отвечает как взрослая! Но я бы не рассуждала в ее присутствии о медсестре. И по поводу речи. Что вы хотите, если ребенок с года на пятидневке и слышит только разговоры нянечек?

Да, очень вежливо сказала, будто и не собиралась уколоть. Ей легко критиковать с такой командой помощников! Мало их общего отца, так еще бабушка, прабабушка, тетя Ася с мужем и дочкой. И все наперебой помогают растить ребенка, кормят, развивают, водят по театрам и музеям. Гуля как-то по дороге с кафедры зашла на Лахтинскую, благо в двух шагах от Первого меда, и застала ухоженный дом, готовый обед и послушного мальчика со сделанными уроками. Одновременно с ней пришедшая Наташа поцеловала сына, переоделась в красивый махровый халат, сняла косметику с лица и села в кресло, положив ноги на специальную низкую скамеечку.

— Пока набегаешься за день по школам, пока напишешь отчеты, никаких сил не остается.

Нет, Гуля не могла сказать, что сразу по приходу с работы хватается за веник и тряпку, но о таком жизненном устройстве и мечтать не приходилось!

 

Странно, что она даже не запомнила, с чего началась эта кошмарная история. Наступил март 1983 года, приближалась дата защиты. Гуля немного нервничала, хотя никаких неприятных сюрпризов не ожидалось, лишь бы не перенесли на осень! Она рассылала последние авто­рефераты и начала обсуждать с родителями предстоящий банкет. Арина училась на твердую четверку, зато сама подогревала завтрак и обед, утром отводила Сережу в сад и потом самостоятельно ехала в школу. Многие удивлялись, даже Гулин отец признавал, что Артему далеко до младшей сестры, представить невозможно, что он сам берет обед или ложится спать в пустой квартире. А Аринка спокойно зажигала газ, мыла тарелки и укладывала Сережу, если у родителей совпадали дежурства. И все равно отец больше любил Артема, все замечали.

Рудик, в отличие от жены, не стремился заниматься наукой, но в больнице авторитет его рос с каждым днем. Гуля сама не ожидала, что ее безалаберный муж, далеко не отличник, окажется бесконечно добросовестным и очень способным хирургом. К каждой операции Рудик готовился отдельно, анатомический атлас знал наизусть от корки до корки, добровольно стоял ассистентом у пожилого опытного коллеги. Вскоре он перешел с грыж и аппендэктомий на сложные полостные операции. Более того, заведующий хирургией подчерк­нуто доверял доктору Акопяну карциномы желудка и толстой кишки.

В какой-то день, буквально накануне Гулиной защиты, муж вернулся позже обычного расстроенный и злой и принялся рассказывать, что наткнулся на пустую ампулу в шкафу с наркотиками. Пустую, но не разбитую!

— Великое дело, — отмахнулась Гуля, занятая подборкой материала для очередной статьи, — попалась бракованная ампула, спиши на послеоперационного больного!

— Да списал уже. Но потом решил проверить все коробки и еще в трех обнаружил пустые ампулы. И несколько полных, но странных.

— Что может быть странного в ампуле?

— Такое впечатление, что носик проколот очень тонкой иглой.

— Что за ерунда?! Содержимое давно бы вытекло.

— Да, я тоже сначала так решил. Но если проколоть горячей иглой, то отверстие сразу склеится.

— Рудька, похоже, ты начитался детективов! Злостный вредитель мог бы просто разбить ампулы, а не устраи­вать такие сложные манипуляции, тебе не кажется?

Господи, идиотка, нужно было сразу прекратить этот разговор! И запретить Рудольфу даже заикаться в отделении! Но кто мог подумать, что ее инициативный муж назавтра пойдет к шефу? И что «странные ампулы» при проверке окажутся наполненными физраствором.

— Нет, ты только подумай, какая сволочь?! Прокалывает раскаленной иглой ампулу, вытягивает наркотик и наполняет физраствором. И ему сто раз плевать, что человек вместо обезболивания получит два миллилитра воды! Не сомневайся, я поймаю гада и сдам под суд!

Долго ловить не пришлось, и способности Шерлока Холмса не потребовались. Молодая медсестра уснула на ближайшем дежурстве и, сколько ни будили, не смогла встать и вернуться к работе.

— Представляешь, наркоманка! От силы двадцать два года. Неужели сама додумалась?!

Заведующий отделением ахнул, пригласил Рудика в свой кабинет и, прежде чем продолжить разговор, плотно закрыл дверь.

— Спасибо за бдительность, Рудольф Ваганович, но я прошу вас больше никому ничего не рассказывать и забыть об этом прискорбном инциденте. Медсестра завтра же будет уволена по собственному желанию, ампулы придется расписать на нескольких больных в течение ближайшей недели.

— Как по собственному желанию?! Она же завтра пойдет и устроится в другую больницу! Наркоманка в хирургии! И сама сдохнет, и люди пострадают. Единственное возможное решение — навсегда отстранить от работы в медицине и передать на лечение в диспансер. Я бы еще постарался выяснить, кто именно ее подсадил на наркотик.

— Вы слишком молоды и горячи, мой друг. Представляете, что произойдет, если узнают, что в заслуженной ведомственной больнице Четвертого управления обнаружено гнездо наркоманов?!

Но ее умный Рудик, к сожалению, вырос на книжках о пионерах-героях, поэтому промучившись два дня в сомнениях, отправил докладную записку начмеду и копию парторгу больницы. То есть попытался вынес­ти сор из избы. И через неделю его выгнали! Спокойно и безжалостно выгнали из отделения и из больницы вообще. Причем не по собственному желанию, как пресловутую медсестру, а за несоответствие занимаемой должности и низкий моральный уровень.

Это был волчий билет. В отделах кадров отказывались разговаривать, даже в Сестрорецке и Сертолово, не говоря о центральных больницах. Гулина защита прошла удачно, но как-то между прочим, никакого настроения праздновать не осталось. Тем более на банкет успели пригласить Рудькиного заведующего и нескольких врачей, понятно, что никто из них не явился.

Три месяца ее муж, прекрасный хирург и порядочный человек, пролежал носом к стенке на дедушкином диване, так что даже у детей кусок не лез в горло. Три месяца она сама и родители пытались найти какое-нибудь место работы. Строчки «хирург-онколог, девять лет стажа» никого не удовлетворяли, требовалась характеристика с предыдущего места работы. Наконец через никому не знакомых друзей Гулиного отца пришла информация: в Тверской областной онкодиспансер готовы принять оперирующего хирурга с испытательным сроком три месяца.

Они не сразу нашли нужное место на карте. Пятьсот сорок километров от Ленинграда, Бологое… «Это что за остановка Бологое или Поповка?» — радостно декламировал Сережа.

На следующий день Рудольф поехал на разведку. Семь часов в одну сторону, но диспансер нормальный, многопрофильный, хирургия оборудована прилично. Со следующей недели можно приступать. Есть возможность получить отдельную комнату в общежитии.

 

План, что Рудольф в рабочие дни ночует в общежитии, а на выходные и праздники приезжает домой, скоро затрещал по швам. Часто выпадали дежурства в субботу или воскресенье, а в понедельник, еще до начала работы, проходила обязательная общая конференция. Гуля тоже периодически дежурила по выходным. Арина, или Риша, как ее называл Сережа, скоро привыкла ночевать одна с братом. Сережа ее слушался и, кажется, считал дополнительным родителем, во всяком случае, если падал или выпрашивал сладости, громко вопил не «мама», а «Риша». Иногда приезжала мать Рудика, но от нее получалось больше огорчений, чем помощи. Во-первых, она постоянно причитала, что дети растут без отца, во-вторых, готовила абсолютно несъедобную пищу, например котлеты с луком и укропом или суп на кефире. Дети ели, но Гуля страшно раздражалась, потому что все нормальные люди знают, что в котлеты добавляют чеснок, а суп варят на мясном бульоне. Вскоре свекровь и вовсе сошла с катушек и принялась убеждать, что жена должна следовать за мужем и правильнее было бы Гуле вместе с детьми переехать к Рудику. То есть Гуле бросить работу и преподавание, Арину забрать из экспериментальной школы при Академии педагогических наук, Сережу из ведомственного детсада — и всем дружно поселиться в общежитии онкодиспансера! Или, того хуже, продать квартиру на улице Рубинштейна и купить избушку в Тверской области с видом на Бологое. Или Поповку!

Гуля даже не стала пересказывать Рудику все эти бредни, хотя они постоянно перезванивались и разговаривали на самые разные темы. Потому что уже много лет были друзьями и единомышленниками, что бы ни случилось. И она ничуть не забеспокоилась, когда он остался на целый месяц в своей ссылке, а приехав наконец домой, собрал большой чемодан вещей, включая шахматы и футбольный мяч, и потом отдельно аккуратно уложил учебники и тетради по оперативной хирургии. Только еще через месяц Гуля сообразила спросить, как он уместил свои вещи в общежитии. И получила такой невнятный ответ о временной квартире, что первый раз растерялась.

— Ты что, решил снимать квартиру?

— Что-то в этом роде. Оттуда удобнее добираться до работы.

— Но ты сам говорил, что общежитие совсем рядом с диспансером?

— Да, конечно. Просто устал от общей душевой и кухни, рехнуться можно.

— Я понимаю, но почему ты не сказал раньше, мы бы что-нибудь придумали! А сколько нужно платить за съем? Не подумай, что мне жалко, просто знать. Как ничего не нужно?! Рудик, не морочь мне голову, скажи прямо, что происходит?

И он рассказал. Как давнему хорошему другу. Что ужасно уставал от одиночества, готовой пищи и противной душевой. Что хирургическая сестра из их от­деления заметила и стала понемногу подкармливать, помогать со стиркой и прочим хозяйством (только представь, как муторно приходить после дежурства в общежитие — ни отоспаться по-человечески, ни поесть!). А теперь она предложила переехать к ней в квартиру. Двухкомнатную квартиру в новом доме недалеко от больницы.

— Она что, предложила снимать у нее комнату? Подожди, а сколько лет твоей благодетельнице?

История оказалась банальной до жути. Двадцати­пятилетняя мать-одиночка с двухлетним сыном и отдельной квартирой не могла, конечно, упустить симпатичного, неустроенного и неприкаянного доктора. Рудик каялся и даже пытался плакать, обещал переводить большую часть зарплаты, помогать с ремонтом, брать детей на каникулы. Еще не хватало посылать детей в эту чертову дыру!

Родители долго не хотели поверить. Особенно отец. Он кричал, что покажет засранцу небо в алмазах, что не может тупая хищная медсестра сравниться с его до­черью, что зять всегда был непуганым идиотом, потому что нормальный мужик догадался бы потрахаться без шума, а не бросать семью. И как он сам, взрослый и ра­зумный человек, не догадался еще тогда выгнать дурака, а не устраивать на другую работу! Наконец мама не выдержала и предложила всем пойти обедать в хороший ресторан. И заодно обсудить, как жить дальше. Ее план был прост. Во-первых, как можно быстрее выписать Рудольфа из квартиры, чтобы у него даже в мыслях не возникло ее делить. Во-вторых, подать на алименты, что бы он сейчас ни обещал. Детям ничего специально не объяснять, против отца не настраивать, но и не поощрять общения. И главное, не терять силы духа! Гуля талантлива, молода, прекрасный специалист, прекрасная мать и единственная наследница любящих родителей. Они с папой всегда готовы помочь, дети могут оставаться на продленке, а лето проводить на даче с ее преданной домработницей. Нет сомнений, что Гуля еще найдет достойных внимания мужчин, правда, необязательно за каждого из них выходить замуж. Ох, шучу, конечно, шучу! Кстати, папа слышал от знакомых, что его дочери скоро предложат заведование отделением, пора подумать о вступлении в партию. Нет, вовсе не из меркантильных соображений, но в каждом обществе есть свои правила! Гуля несомненно понимает, что у нас на руководящую должность может претендовать только член КПСС.

Отправить