Король Сердца
Эта глава о моем третьем учителе Короле Сердца. О том, как он меня научил здравому смыслу, открыл смысл жизни и дал направление.
Перспектива
Мои поиски привели меня к открытию: для того чтобы быть смешным и убедительным клоуном, мне необходимо испытывать мистическое состояние сознания. Я искал это волшебное состояние везде. После книги «В поисках чудесного» Успенского стало понятно, где его искать. В этой книге прежде всего подчеркивается, что человек не помнит себя. Если человек себя не помнит, он является машиной. А машина живет по принципу стимул — ответ. И только когда человек переживает настоящий момент, он уже не машина. Давайте попробуем прямо сейчас осознать себя.
Прямо сейчас, когда мы читаем это предложение, мы себя помним, но как только начнется другое предложение мы себя забудем, потому что начнется цепь ассоциаций, которые уведут нас от самих себя.
Девять лет я был закоренелым веганом и похудел. Я ни ел ничего, что с глазами. Мои любимые курятина, стейки, индюшатина и даже рыба, потому что у рыбы тоже есть глаза, убежали, улетели, а также уплыли из моей жизни. Одни люди сочувствовали мне, а другие подшучивали.
Я намеренно сместил акцент на вегетарианство, и эта тема уж точно увела нас из НАСТОЯЩЕГО момента. Но сейчас, когда я обращаю на это внимание, мы опять возвращаемся в ЭТОТ самый момент. Правда? Вернулись?
В настоящем моменте нет ни будущего, ни прошлого. Обычно люди «уходят» из него, следуя за своими мыслями. Когда вы читаете о настоящем моменте, вы в нем и присутствуете, но если речь вдруг заходит о новой теме, например о вегетарианстве, и соответственно возникает новая цепь ассоциативных связей, вы как бы выпадаете из настоящего. Конечно, ваше тело здесь, но сознание закрывается, как вуалью, мыслями, ассоциациями и т.д.
Эта правда настолько шокировала меня, что я перелопатил много книг, которые рассказывали о настоящем моменте. В большинстве случаев в этих книгах говорилось о том, как важно быть в моменте и как в него попасть. Но о том, как остаться в моменте и не уходить из него, я нигде ничего не нашел. Одни книги рассказывали о медитации, другие — о молитвах. Я помню себя, сидящего в позе лотоса и смотрящего иногда на белую стену, а иногда на середину пламени свечи. Я отгонял мысли. Помню также себя на улицах Москвы, повторяющего и повторяющего молитву: «Господи, прости мя грешного, Господи, прости мя грешного».
Успенский говорит, что сами мы не можем овладеть этим моментом, для этого нам нужен учитель.
Учитель… Где в огромной Москве можно было найти настоящего учителя? Казалось, что все учителя находятся в Индии или на Ближнем Востоке.
Мой друг, замечательный Кремовый Клоун, рассказал мне, что в Москве есть школа Четвертого пути. О школах Четвертого пути также писал Успенский.
Путь первый — это путь факира, который ради познания мира жертвует физическим телом.
Второй путь — путь монаха. Монах обуздывает собственные страсти.
Третий путь — путь йогина, дисциплинирующего ум.
Четвертый путь — объединяет и преломляет первые три. Это волшебный путь, путь максимальной осознанности, путь освобождения от власти иллюзий и от шаблонов, автоматизма.
Мне лично этот метод, Четвертый путь, понравился тем, что никто не должен знать, что ты делаешь. Жизнь, как она есть, в избытке предоставляет человеку возможности для развития.
Тебе не нужно садиться на битое стекло, или молиться, или медитировать в позе лотоса. Наоборот, ты должен делать все, что ты обычно делаешь, — разговаривать с людьми, шутить, выступать на сцене, быть папой, сверлить дрелью дырку и т.д., — но осознанно. Быть настолько естественным и настолько собой, что никто не сможет узнать или понять, чем ты действительно занимаешься.
Читатель скажет: «Это как? Можно пример? Вот я сверлю дрелью дырку — всем понятно, что я делаю: сверлю дырку».
Четвертый путь предлагает делать то, что ты делаешь, осознанно. Ведь в тот момент, когда я сверлю дырку, мой ум может улететь куда угодно: он может оказаться в Париже, или во французском посольстве, или на совещании, которое уже прошло; ум может мусолить чью-то точку зрения, отстаивая при этом свою и т.д.
Если просто сверлить дырку, останавливая мысли, то, как правило, и дырка лучше получится и, возможно, вы испытаете состояние Невидимого Клоуна.
Мы говорим только о внутренних процессах, сопровождающих нашу деятельность. Конечно же, все видят, что мы сверлим дырку, и это внешняя часть нашего делания, но настоящее делание — остановка мыслей. Причем останавливать мысли нужно так, чтобы никто не понял, что мы их останавливаем.
А если кто-то понимает, что вот сейчас мы останавливаем мысли, это значит, что мы имитируем этот процесс и по-настоящему не осознаем себя.
Четвертый путь отличается тем, что это путь не постоянный. У него нет особых форм или институтов, и он приходит, развивается и уходит по своим собственным законам.
Когда «работа» закончена, то есть когда поставленная цель достигнута, Четвертый путь исчезает из данного места, исчезает в его данной форме, продолжаясь, возможно, в другом месте в другой форме.
Кремовый Клоун рассказал, что в Калифорнии живет настоящий учитель Четвертого пути, последователь Гурджиева и Успенского. Правда, для внешнего мира он винодел и коллекционер антиквариата.
Для того чтобы попасть в школу Четвертого пути в Москве, нужно было прослушать несколько вводных лекций.
Первая лекция была о том, что фокус нашего внимания всегда зависит от внешних событий. Допустим, если сейчас резко и грубо кто-то закричит: «Дурак!», — все ваше внимание будет сосредоточено на этом крике: кто-то испытает страх, тревогу, кто-то начнет осуждать кричащего, а кто-то захочет быстро покинуть это место. В данном случае мы отождествляем себя с этим криком и сами чуть ли не превращаемся в крик.
На другой вводной лекции говорили о том, что «человек не может делать». Человек оканчивает школу, институт, университет, у него появляется работа, семья, он изобретает, работает, воспитывает, женится, разводится, умирает и т.д. Все по программе, по шаблону, и в этом случае с человеком все СЛУЧАЕТСЯ. Когда человек сознательный, он видит эти программы, шаблоны, и у него появляется ВЫБОР: действовать по шаблону или нет. И тогда у него появляется возможность не быть механизмом программы, а самому ДЕЛАТЬ. Такой человек чаще всего делает все то же самое: он оканчивает институт, университет, у него появляется работа, семья, он изобретает, работает, воспитывает, женится, разводится, умирает и т.д., но ОСОЗНАННО. В этом случае у него появляется связь с высшим. И существует теория, что сознательный человек может пережить свою смерть. Биологическое тело, конечно, умрет, в нем заложена определенная программа жизни. Но есть в нас нечто такое (Успенский называл это «астральным телом»), что способно пережить смерть.
Я много раз слышал и уже сам могу это подтвердить, пожилой человек никогда не ощущает себя старым, пусть даже его тело стареет и болеет. Я впервые себя начал осознавать приблизительно в три года, у меня есть первая память о себе в этом возрасте. Вот это ощущение себя — оно точно такое же и сейчас, когда мне 53 года. Это чувство не постарело вместе с моим биологическим телом. И у стариков то же самое. Ощущение себя, своего «я» всегда одинаково и не зависит от возраста.
Не исключено, что вот это самое ощущение своего «я» может пережить биологическое тело. Если вы осознаете себя, вы сможете в момент смерти, если только она не будет внезапной (например, вас не задавит трамвай, как Берлиоза из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова), попробовать исследовать этот момент перехода. Вспомните момент смерти Сократа, описанный у Платона в диалоге «Федон». Сократ уходил сознательно, хоть это и была казнь. Но если вы живете по шаблону, неосознанно, то у вас вообще нет выбора. Вам даже не придет в голову мысль исследовать этот процесс, потому что вы попадете под воздействие самых разных эмоций — от, возможно, шока, паники до самосожаления.
Я повторяю, это только теория, и мы можем попробовать проверить ее, когда придет наш час, — а можем по шаблону, по программе просто умереть. Для того чтобы такой эксперимент провести, нам нужно хорошо подготовиться к нему, потому что никто не знает дату своей смерти. И мы готовимся к этому с помощью сознания, осознавания себя в любых ситуациях, какие бы нам ни дарила жизнь.
Помню свое первое впечатление от вводных лекций. Так как к тому времени я уже окончил студию клоунады, где нас обучали актерским техникам, мне хорошо были знакомы упражнения на внимание. Но меня поразил тот факт, что в школе Четвертого пути была при всех похожих техниках связь с высшим. Я почувствовал это присутствие с первой же лекции.
Был теплый ранний вечер. Я читал свою и по сей день любимую книгу «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» Мигеля де Сервантеса. В какой-то момент ко мне на левую руку села небольшая мушка. Чтобы прибить или хотя бы отогнать ее, я поднял правую руку, но так и застыл, потому что услышал отчетливо мысль: «Стоп… Посмотри на муху».
Я посмотрел на муху и увидел отражение радуги в ее крыльях. Ее огромные глаза, четыре маленьких прозрачных крылышка… Я увидел, насколько совершенно это создание, поэтому не смог убить насекомое.
Муха немного поползала по моей руке и улетела.
Это небольшое событие, совершенно тривиальное, банальное, вылилось в переживание вечности. Почему же так случилось?
Потому что впервые, рассматривая муху, я осознавал при этом себя под руководством высшего в самом себе. Я знал, что я есть. Это было так естественно и так волшебно, что мне показалось, будто это и есть реальное, простое, наше человеческое состояние, которого мы по какой-то причине лишены.
После этого у меня не осталось сомнений, что у нас есть связь с высшим и что это высшее живет в нас и может сказать тебе: «Стоп!» — и при этом указать или посоветовать, что делать.
Первое знакомство
После того как я начал учиться в школе Четвертого пути, прошло пять лет. Как-то я оказался на гастролях в столице Франции. В Париже тоже был центр школы Четвертого пути, и там училось немало студентов. Когда у меня были выходные, я посещал их занятия. Один раз нам объявили, что учитель Четвертого пути из Калифорнии, винодел, которого я позже назвал Королем Сердца, собирается посетить Париж через две недели. Студентка Дама Драмa сказала, что поможет мне встретиться с ним лично.
Через два дня Дама Драма сообщила, что учитель приглашает меня на ужин в один из парижских ресторанов и что я смогу задать ему любые вопросы.
Все эти дни я был взбудоражен. Встретить человека, постоянно находившегося в том самом состоянии сознания, которое я так долго искал. За день до этого события, я пошел к собору Парижской Богоматери.
В собор я не зашел: там было слишком много туристов. Я спустился к набережной реки Сены. Был прекрасный вечер, я понимал, что завтра примерно в это же время увижу настоящего Учителя. Я начал обдумывать последовательность вопросов и как правильно их сформулировать. Спокойное течение Сены, отражение в ее водах осенних деревьев, моста и самого собора, запах жареных каштанов пробудили во мне состояние Невидимого Клоуна.
Я начинал мысленно задавать вопросы Королю Сердца, и ответы на них вдруг пришли от Невидимого Клоуна. Они были настолько убедительны, что смысла задавать их Королю Сердца уже не было. На мои пять вопросов я получил пять ответов. К моменту встречи с Королем Сердца у меня не осталось ни одного. Я стал как будто бы освобожденным, пустым внутри.
На следующий день в условленный час я подошел к ресторану недалеко от улицы Фруассар. Помня об опыте поступления в студию клоунады, я надел по такому случаю костюм.
Вдруг я почувствовал взгляд на своем затылке. Я развернулся на 180 градусов и увидел высокого человека, щедро улыбавшегося мне. За головой Короля Сердца светила огромная золотая корона — это было заходящее солнце. Учителя окружала группа людей, человек пятнадцать. Одеты они были кто во что. Рядом стояли чемоданы с бирками от авиакомпании Delta. Они только что прилетели из Сан-Франциско. Все молчали. Мы вошли в ресторан. Официанты позаботились о багаже. Король Сердца каждому показал куда сесть. Меня и Даму Драму он посадил рядом с собой. Нам подали меню, все по-прежнему молчали. Король Сердца посоветовал мне взять круглые ракушки вонголе на белом вине.
Мы заказали выбранные блюда. Через переводчика Король Сердца сказал, что теперь к нему можно обратиться с вопросами. Я поведал, как готовился к нашей встрече и как сам получил ответы на свои вопросы.
Король Сердца долго молчал, потом проговорил:
— Когда мы находимся в состоянии настоящего момента, у нас нет вопросов.
Подали хлеб с оливковым маслом и базиликом, но вдруг я понял, что все-таки хочу задать вопрос, который в последнюю секунду появился в моей голове:
Я сказал:
— У меня появился вопрос…
Все перестали жевать и посмотрели на Короля Сердца. Тот тоже отложил свой кусочек хлеба. Опять долго смотрел на меня и кивнул переводчику, чтобы тот перевел мой вопрос.
Я спросил:
— Влияет ли на состояние сознания вегетарианство?
Король Сердца, сделав небольшой глоток вина, промокнув губы белой льняной салфеткой и мягким голосом сказал:
— Бог создал кур для еды, а лебедей для красоты…
Мы вернулись к трапезе. Все молчали. Король Сердца продолжил, но теперь уже не только для меня, но и для всех остальных.
Переводчик перевел:
— Вы можете есть все что вам хочется. Не переедайте только. Важно не то, что вы едите, а то, как вы едите.
Этот ужин после девятилетнего отказа от мясной пищи положил конец моему вегетарианству. Я попробовал восхитительный стейк с соусом из черного перца.
Слова «важно, как вы едите» вскоре превратились в предложенное Королем Сердца упражнение молчать во время жевания, смысл которого состоял в том, чтобы чувствовать вкус еды, и которое было призвано помочь быть более осознанным во время приема пищи. Благодаря этому упражнению я начал лучше видеть себя и других.
Король Сердца говорил, что хорошо мы можем делать только одно дело. Если жевать и говорить одновременно, то распробовать вкус еды для нас затруднительно. Кроме того, принимая пищу, мы не можем услышать свой голос, когда говорим, вследствие чего мы не знаем, что и о чем говорим. Мы превращаемся в говорящую и жующую голову, которая думает и говорит шаблонами. Я узнал, что Король Сердца вот уже лет тридцать никогда не ест в одиночестве. С ним постоянно путешествуют или находятся человек двенадцать–пятнадцать. Окружение иногда меняется…
Дама Драма
На следующий день мы встретились снова, уже на антикварном аукционе. Король Сердца в яркой оранжевой спортивной куртке и белоснежной матерчатой кепке неспешно расхаживал по огромным залам аукциона. Под руку он держал Даму Драму. На Даме Драме была элегантная соломенная шляпка, подаренная ей Королем Сердца. За ними следовала вся его свита.
Дама Драма работала его секретарем. Она следила за парижской культурной жизнью. Позже я с ней подружился. Дама была немкой, еще девочкой переехавшей в Париж с родителями во время Второй мировой войны. Жила она под Парижем со своим мужем в огромном особняке.
Ее муж был популярным драматургом в Париже. Самые известные театры ставили на своих сценах его спектакли. В доме Дамы Драмы всегда было много значимых гостей, представителей парижского бомонда. Дама Драма устраивала литературные встречи, и мне даже посчастливилось выступать со своими клоунскими номерами в большой гостиной ее дома.
Но поразила Дама Драма меня другим. Один раз она показывала мне Париж на своем стареньком «Мерседесе». Дама Драма владела немецким, французским и английским языками. Со мной она говорила на английском. Она знала, что мой английский был почти на нулевом уровне, но, несмотря на это, провела для меня экскурсию по Парижу, показывала мне дома, в которых жили великие французские писатели, поэты, короли. Дама Драма не парковала машину, потому что парковаться в Париже — большая проблема, она останавливала свой автомобиль прямо посередине маленьких улиц, перегораживая движение в обе стороны. После чего достаточно долго рассказывала историю того или иного дома. Из объяснений «гида» я понимал только два слова: «Виктор Гюго». Она постоянно повторяла это имя.
Позади нас разворачивался настоящий уличный драматический спектакль под названием «Пробка». Машины сигналили так громко и в унисон, что я едва слышал поставленный актерский голос Дамы Драмы. Но та была невозмутима. Своим длинным указательным пальцем она тыкала в сторону сигналящих машин, приговаривая: «Негативные эмоции…» (В школе Четвертого пути с первого дня было упражнение на развитие способности не выражать негативные эмоции.)
Обед напротив Сен-Жермен-де-Пре
После антикварного аукциона мы все поехали на ланч в знаменитое кафе Les Deux Magots напротив церкви Сен-Жермен-де-Пре. Это кафе с конца XIX века пользовалось популярностью у литературной и интеллектуальной элиты столицы. Здесь бывали Симона де Бовуар, Жан-Поль Сартр, Альбер Камю.
Мы сидели на улице за круглыми столиками, которые по распоряжению Короля Сердца были сдвинуты. Стулья он попросил поставить в один ряд так, чтобы можно было видеть собор и смотреть на происходящее вокруг. Как и накануне за ужином, Король Сердца сказал, кому куда сесть. Сам он устроился посередине.
Указав на прохожих, на проезжающие мимо машины, Король Сердца сказал, что полезно наблюдать за жизнью как за представлением в театре.
По обыкновению все молчали.
Король Сердца говорил мало. Он вообще всегда говорил мало.
Вдруг к кафе со стороны собора подошел человек, явно бывший немного не в себе. Он сразу же направился к соседнему столику, за которым сидела пожилая пара и начал громко приставать к пожилому седому мужчине. Дама Драма сказала, что этот седой — известный во Франции политик.
Странный человек не унимался.
Король Сердца сказал: «Обратите внимание на людей в кафе. Они все оказались вовлечены в этот спектакль». И вправду, когда я посмотрел на посетителей кафе, я увидел, что все они смотрят на безумца.
Жена политика начала его защищать. Как настоящий «бодигард», она вскочила со своего места и начала кричать.
Через какое-то время странный человек успокоился и ушел.
Король Сердца сказал: «Это был хороший пример женского доминирования. Не он сам себя защищал, а она его».
Так я узнал о понятии «женское доминирование». Его еще называют материнским доминированием. Мать защищает, воспитывает своих детей, объясняя им, что такое хорошо и что такое плохо. У индейцев, например, мать — это земля, как рассказал мне мой друг, певец Сандаква из племени вандаки.
Мать защищает своих детей. Попробуй окажись рядом с медведицей, выхаживающей своих медвежат. Она воспримет тебя как угрозу. Другими словами, мать хочет, чтобы все шло по программе. Все, что не соответствует программе, она воспринимает как опасность и начинает обороняться, оберегая программу. Такая мать-защитница живет в каждом из нас независимо от того, мужчина вы или женщина.
Правила нашего поведения в обществе тоже запрограммированы. Мы даже не задумываемся об этом, нас не интересует, кто написал эту программу, — мы просто выполняем ее.
Забота о том, какими нас видят окружающие, — тоже программа. Чаще всего нашими поступками движет желание, чтобы люди подумали о нас хорошо. Допустим, когда в трамвай входит пожилой человек, мы уступаем ему место не потому, что это пожилой человек и ему трудно стоять, а чаще всего из-за беспокойства о том, что другие пассажиры могут подумать о нас плохо, если мы молоды и продолжаем сидеть.
Когда мы видим, что входит пожилой человек, и импульс уступить место приходит из сострадания — в этот момент мы более осознанны, потому что СЛУЖИМ. Я привел самый простой пример. А сколько сложных? Скажем, мы зачастую не можем высказать вслух свое истинное мнение о человеке или о каком-то явлении, потому что боимся столкнуться с осуждением со стороны окружающих. На самом деле это мать — программа внутри нас говорит: «Не высовывайся, или тебе что, больше всех нужно?»
Вот эта мысль: «Что обо мне подумают люди?» — один из аспектов женского доминирования. Женское доминирование — те же шаблоны нашего поведения.
И в нашем случае, когда женщина вступилась за политика, она защищала его как мать своего ребенка.
Шоколадная конфетка
Все эти несколько дней Король Сердца держал меня в своей свите. Иногда мне казалось, что это — сам Воланд из книги Булгакова «Мастер и Маргарита» со своей свитой на улицах Парижа.
Мы всегда ужинали, обедали и завтракали вместе и всегда придерживались одного и того же церемониала: Король Сердца лично указывал место каждому из своих «придворных».
За это время мы несколько раз побывали на антикварном аукционе и в Лувре.
Привлечь внимание Короля Сердца было трудно, а вот потерять его — очень легко. Когда он с тобой общался, тебе казалось, что он говорит только с тобой по-дружески, как будто ты знаешь его 100 лет. Но на самом деле он вел так себя со всеми.
На следующий день мы ходили по Лувру. Короля Сердца интересовала французская живопись и мебель Людовика XIV, «короля-солнца».
После Лувра Король Сердца и еще два человека зашли в антикварный магазин, а остальные, я был в их числе, остановились в ожидании нашего учителя напротив кондитерского магазина. В витрине красовались марципаны в виде поросят. На каждом поросенке черным шоколадом было выведено какое-нибудь имя. Внезапно кто-то из нас засмеялся, зашел в магазин и купил поросенка по имени Брайан. Между тем одного замечательного, очень тонкого художника из свиты звали Брайан.
Все начали по кусочку отламывать от марципана. Я увидел жалобные глаза стоявшего рядом со мной настоящего Брайана, которые были похожи на глаза этого поросенка, и от этого мне стало так смешно, что я начал громко смеяться над художником. Неожиданно я увидел руку с марципаном перед своим носом.
Я думал, что меня угощают Брайаном. Но рука ударила меня по лицу марципаном и размазала лакомство у меня по щекам и носу. Это была, конечно же, рука Короля Сердца. Он появился неожиданно и решительно, поразив меня, как Зевс-громовержец, своей молнией — марципаном Брайаном. Я почувствовал себя клоуном в цирке, которому влепили торт в лицо.
«Шутка, которая ранит, не шутка», — сказал Король Сердца.
Его секретарь зашел в магазин и купил огромную коробку превосходных сластей. Король Сердца сам развязал огромный белый бант, открыл металлическую коробку и, обходя нас по кругу, каждому прямо в рот клал по конфетке.
Удивительное зрелище: пятнадцать человек образовали круг, а Король Сердца каждому вкладывает в рот по конфете.
Честно сказать, я сладкое не очень люблю, но отказаться было тяжело — все из-за того же женского доминирования, конечно. Король Сердца делал третий круг, когда он приблизился ко мне, чтобы положить в рот очередное лакомство, а я все еще продолжал жевать вторую конфету. С полным ртом я сказал, что больше не могу. Он подозвал переводчика и попросил его перевести для меня: «У нас упражнение: когда мы едим, мы не говорим».
Отец
Мое общение с Королем Сердца заканчивалось, так как вскоре мне нужно было ехать в Бельгию на гастроли. Но мы встретились с ним опять, через месяц, снова в Париже.
За этот месяц у меня много что изменилось.
Умер отец. Он умер от рака в госпитале в Германии.
Пока мы работали в Бельгии, мне позвонил брат и сказал, что отец наш попал в больницу и жить ему осталось совсем немного. В первые же свои выходные я арендовал машину и на два дня приехал к отцу. Папа похудел, сказал, чтобы мы не волновались, потому что он пьет таблетки, от которых ему значительно лучше.
Отцу давали морфий. Болезнь была уже на той стадии, когда помочь ему было невозможно. Отец знал об этом, но нам не говорил. В Германии доктора по закону обязаны сообщать больному и диагноз, и то, сколько осталось жить. Если же больной не понимает немецкий язык, ему предоставляют переводчика.
Эти два дня мы провели вместе…
Ночью прямо из госпиталя я возвращался в Брюгге, в Бельгию. Отец провожал меня до паркинга, дорога пролегала через небольшой лесопарк. Примерно посередине пути, посреди дубового леса, он остановился и сказал, что хочет вернуться в палату, потому что ему тяжело идти.
Мы обнялись. Стояла гробовая тишина, ни малейшего ветерка. Только изредка нарушали тишину падающие то тут, то там с деревьев, как крупные капли дождя, переспелые желуди. Я понял, что вижу и обнимаю отца в последний раз. Так оно и случилось. Через неделю мы давали представление в одном из красивейших театров Антверпена — Koningin Elisabethzaal. Я был уже загримирован, оставалось десять минут до начала спектакля. Мой брат позвонил мне на мобильный телефон. Он сказал, что наш отец умер.
Этот спектакль мы всегда открывали сценой вокруг пианино. Я просто стоял и смотрел статично вглубь зрительного зала. В тот раз я так же статично смотрел на публику, а по щекам бежали слезы, остановить их было невозможно. Сколько бы раз я себе ни говорил: «Михаил Усов, иди в зрительный зал», — ничего не помогало. Плакал не Михаил Усов. Плакал Клоун. Я еле-еле доработал спектакль. Не помню, какой была реакция публики, — это было совершенно неважно.
На следующий день я вернулся в Германию хоронить отца.
Был прекрасный солнечный день, мы с мамой шли за гробом. Несколько раз в течение церемонии похорон я испытал состояние Невидимого Клоуна. Я понял, что смерть — такое же таинство, как и рождение. И есть для человека по-настоящему только два основных события в жизни: рождение и смерть.
Здравый смысл
После смерти отца я почувствовал, что теперь мой отец — Король Сердца.
Встреча с Королем произвела на меня настолько глубокое впечатление, что я совершал много странных поступков, пытаясь следовать его наставлениям и быть сознательным, присутствовать в моменте. В каждом бельгийском театре, где мы работали наш спектакль, я забывал свои длинные, огромные клоунские ботинки и шляпу. Клоунские ботинки — самая главная часть костюма клоуна. Мои дорогие партнеры подшучивали надо мной, а французский импресарио месье Жюльен, увидев, что я читаю книгу Гурджиева, сказал мне: «Пожалуйста, перестань читать эту книгу — она опасна, а ты для меня как сын».
Театры отправляли по почте мои шляпу и ботинки в следующие театры, где мы должны были выступать. Хорошо, что почта в Бельгии отлично работает, иначе где бы я нашел в этой небольшой стране большие клоунские ботинки и желтую шляпу?
В Бельгии для нас снимали большой дом, полный антиквариата. Владелец особняка, добряк, доктор медицины месье Боб, выделил мне комнату с мебелью XVIII века. Я жил как в Лувре. Погрузившись в атмосферу того времени, я вместо электричества начал пользоваться свечами. Одну из них я поставил на элегантный, в наше время можно сказать журнальный, столик. Я продолжал читать книгу Гурджиева — опасную, как считал месье Жюльен. И он не ошибся, потому что, не заметив дыма, я прожег свечой этот антикварный журнальный столик XVIII века насквозь. Образовалась пятисантиметровая дыра. Гарью не пахло, наоборот, в воздухе разлилось благовоние, и мне казалось, что этот эффект связан с состоянием Невидимого Клоуна, которое я испытал, читая книгу.
Я подумал, что меня точно уволят. Но месье Боб своими добрыми и жалостливыми глазами посмотрел на столик и на меня: «Не волнуйся, столик застрахован, оплати только месячную страховку». Страховка стоила около 72 евро.
Когда через месяц я вернулся в Париж и рассказал Королю Сердца о том, что забывал клоунские ботинки, шляпу и поджег антикварный стол, он удивился и сказал:
«Во всем необходим здравый смысл».
Через какое-то время он объявил всем своим ученикам: «У нас один и тот же бизнес. Все мы клоуны».
Король Сердца был не обычным путешественником. Никто никогда не знал, куда он едет. Если в Париже шел дождь, он открывал газету и выяснял, что в Нормандии солнце, и уже буквально через час мчался со всей своей свитой на арендованных машинах в Руан. Но он мог в Руан и не доехать, потому что, если по дороге Король Сердца замечал какой-нибудь знак для себя, он мог развернуть машины в середине пути и мчаться обратно в Париж, или вообще в Венецию, или в Рим и т.д. Поэтому, выезжая из Парижа, никто не знал, где мы окажемся в конце дня, где будем ночевать. Не знал об этом и сам Король Сердца. А если с ним кто-то пытался поспорить — мол, нам не надо ехать в Венецию, а нужно продолжать двигаться в Руан, Король Сердца говорил: «Этого хотят высшие силы».
Он безоговорочно слушался высшие силы. Один раз он сказал нам: «Будь у меня, как в сказке, три желания, этими желаниями были бы: «Да будет воля твоя», «Да будет воля твоя», «Да будет воля твоя».
У Короля Сердца несгибаемая воля. Своим ростом, сложением и характером он похож на бога-олимпийца Зевса. Почитатель Италии, исследователь и коллекционер предметов старины, он напоминает великого Гете, которого так замечательно описал Эккерман в своей книге «Разговоры с Гете». Манера общения с учениками, любовь к искусству и красоте навевает ассоциации с Леонардо да Винчи из историософского романа Дмитрия Мережковского «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи».
При всей внутренней и внешней силе Короля Сердца бывали моменты, когда он выглядел совершенно беззащитным, как ребенок лет четырех.
Один раз я стал свидетелем того, как он давал нагоняй своим секретарям. Высказав все, что он о них думает, Король Сердца резко развернулся на 180 градусов и, взбудораженный и раздраженный, один быстро пошел прочь. Он прошагал метров пятьдесят, остановился на несколько секунд, опять развернулся и, замедлив шаг, вернулся совершенно другим человеком. С той поры, как он ушел и возвратился, прошло всего лишь две минуты. Но вернулся он позитивным, трогательным, любящим Королем Сердца — таким, каков он был всегда. Для меня это был шок, казалось, что он за эти две минуты съел свою негативность. Такое волшебство ни в одном фильме не увидишь.
Один раз мне посчастливилось совершить с Королем Сердца круиз по Нилу в Египте. Мы изучали пирамиды, Большого сфинкса и древние храмы. Каждый вечер Король Сердца выходил на палубу любоваться закатом. Позже я узнал, что в его расписании есть специальный пункт: «Каждый вечер смотреть на закат солнца, где это возможно и где это красиво».
Я знаю, что он часто любуется закатом, когда путешествует вдоль тихоокеанского побережья в Калифорнии или по Италии.
Быть рядом с Королем Сердца — всегда как у Бога за пазухой. Поэтому тяжело от него уезжать. Но я понимал тогда и понимаю сейчас, что сознание — наш собственный эксперимент.
«Мы приходим в этот мир одни и умираем тоже одни».
Я понимал: чтобы стать сознательным, я должен сам трансформировать свои страдания в сознание. Об этом как раз написал Эккерман в «Разговорах с Гете»:
«Дуб, который рос, уютно укрытый от ветра и непогоды, недорогого стоит, — лишь вековая борьба со стихиями делает его сильным и могучим, так что, вполне уже развившийся, он вызывает в нас восторг и удивление».
Мой учитель привел меня в ту точку, где соединяются все религии.
Мой учитель заразил меня вирусом самовоспоминания.
Король Сердца научил не воспринимать то, что мы видим, с помощью двух глаз, слишком серьезно. Научил быть за пределами слов, видеть неизъяснимое. Научил любить. Научил «разделять и властвовать» — властвовать над собой, отделяя себя от себя.
