8 сентября 1927 года в отверстие для писем в магазине, до прихода служащих было опущено письмо, адресованное: «Господину Н. Н., Гельсингфорс, Фридриховская, 19».

В конверте краткая записка:

«М. Г. За ненахождением адресата препровождается письмо с просьбой препроводить его Георгию Николаевичу Звереву, мужу Марии Владиславовны Захарченко-Шульц».

«сентября 1927 г.».

Неизвестный отправитель возвращал Радкодичу три его письма. Первое наружное письмо было открытым:

«Виктор Станиславович!  Посылаю Вам это письмо при помощи случайно подвернувшейся оказии, ибо не хотел бы вверять его почте здесь. Вы полностью поймете меня, если вспомните способ, которым пользовались Рабинович , Ринг , и другие их товарищи. Прошу Вас еще раз крайне внимательно отнестись к предлагаемому мною делу. Я много и долго думал, прежде чем решиться на столь непривычную для меня коммерческую операцию. Всякие сомнения сейчас откинуты, решение мое бесповоротно, и от него я не отступлюсь. Мне кажется, что моя коммерческая солидность не позволяет Вам усомниться в моих возможностях и явится достаточной гарантией того, что я не кидаю слова на ветер. Должен также Вам рекомендовать не медлить с ответом, ибо благоприятный сезон проходит, а конец его может дать нам весьма обильную жатву… До сих пор я считаю, что удерживаю еще за собой все возможности стать монополистом дела в европейском масштабе. Между тем, отсутствие детально обоснованного соглашения ставит меня в весьма трудные условия. С большим риском для своей репутации я принимаю некоторые меры и сейчас уже, дабы задержать назревающие невыгодные сделки, но отсутствие договоренности сильно препятствует этому и вынуждает меня для сохранения престижа послать и участвовать в приносимых нам убытках. Итак, остаюсь в ожидании ответа неизменно преданный Вам Г. Зверев».

Внутреннее письмо, написанное симпатическими чернилами:

«Виктор Станиславович!

Полагаю, что настоящее письмо поразит Вас и может показаться поначалу невероятным. Не поддавайтесь, однако, первому впечатлению. Убедительно прошу Вас вдуматься внимательно во все нижесказанное и взвесьте все за и против, прежде чем ответить мне.

Обращаюсь… к Вам… с Вами мог по словам Опперпута… знакомы лично, да и этика данная… ОППЕРПУТ… обнаруживает в Вас, как более подходящего для моего предложения человека…

…Причина написания настоящего письма является моя уверенность в неправильности сообщения о смерти моей жены М. В. Считаю почти излишним распространяться о сущности наших с ней отношений. Я не сомневаюсь, что об этом Вы осведомлены полностью, могу только заверить Вас, что она для меня превыше всего, нет на свете никого, кроме нее, для кого я пошел бы абсолютно на все, да и не было никогда. Жизнь М. В. нужна мне, ее прошу у Вас и за нее готов отдать все, что бы Вы ни потребовали. Над вопросом этим я думал долго и пришел к этому созна…. всегда. Решение мое бесповоротно . Я требую пока жизнь М. В., а далее надеюсь заработать и право совместной жизни с нею.

Что же я могу предложить Вам взамен? Мне кажется, это будет то, что Вам сейчас крайне нужно, чего нет у Вас и не может быть помимо меня — именно террористической легенды.

Я не буду вдаваться в рассмотрение вопроса, кем был здесь ОППЕРПУТ — меня это не интересует и не касается. Но кем бы он ни был, действия его во всяком случае причинили ГПУ серьезный вред. Даже и недоговаривая, он принужден был наговорить много лишнего, ибо говорить одну неправду он не мог. Завеса над системой работы ГПУ приподнялась благодаря этому очень основательно. Легенды характера, сдерживающих страсти абсолютно более невозможны, им никто за границей более не поверит и на них не пойдет.

Официальной гибелью группы М. В. никого не устрашили, успех же других, наоборот, разжег горячие головы, а их за границей много, созданная Вами международная обстановка способствует их деятельности…

…Вы запутали лимитрофные штабы и тем временно связали им руки. Незапутанных Вы надеетесь застращать. Если мера эта и даст результаты, то лишь временные, да и то далеко не полные.

Главного Вашего врага, несмотря на все усилия. Вы связать не сумели и с этим, мне кажется, не считаться нельзя… Что дело обстоит далеко не блестяще, Вы понимаете и сами.

Настоящим я предлагаю Вам за жизнь М. В. по мере моих возможностей исправить его. Я не буду изливаться в любви к советскому строю — это было бы глупо, и этому Вы никогда не поверили бы. В конечную победу Вашу я не верю, но вижу, что гибель Ваша не так близка, как это казалось мне раньше. Захватом М. В. Вы разлучили меня с нею на долгие годы, если не навсегда. Такое положение для меня невыносимо и ценою любых….. я готов купить сейчас ее жизнь, а далее и право совместной жизни с нею…

…в силу создавшейся обстановки я в данный момент единственный человек, могущий создать для Вас террористическую легенду, которая при Вашем руководстве и осторожности может иметь все данные для использования.

Пользуясь полным доверием…. и если захочу, смогу узнать о терподготовках против Вас в любой стране.

Благодаря чистоте моей…. я пользуюсь доверием молодежи и интимных кругов. Мое трехлетнее пребывание в России дает мне авторитет в деле борьбы с Вами, а пара „сметных“ актов легко может выдвинуть меня на пост руководителя всей тердеятельности против Вас (вернее, для Вас).

В последние дни стала намечаться и еще одна возможность, которая при надлежащей разработке и поддержке с Вашей стороны, может быть, поможет Вам через меня достигнуть того, к чему Вы безрезультатно стремились через „Трест“.

О……. это, конечно, детали и их пока обсуждать не время. Суммируя все вышесказанное, я считаю, что при умелой и небольшой доле доверия ко мне я смогу гарантировать Вам на долгое время отсутствие террористических актов вне Вашего направления и сделать не мало другого полезного Вам. Мне кажется, что мысли, не провоцирую ли я Вас в свою очередь, после всего вышесказанного, вряд ли у Вас возникнут, но все же считаю не лишним добавить, что я не так глуп, чтобы мнить себя достаточно умным и сильным для борьбы один на один против ГПУ. К сожалению, я в Вашей силе имел не раз случай убедиться.

Теперь необходимые детали дела. Для начала дела ставлю необходимым условием получение мною подтверждения от Вас жизни М. В. В это обстоятельство я поверю при условии предоставления мне собственноручного письма М. В. с ответом на прилагаемую здесь мою записку. Не мне учить Вас, как передать ее М. В.

Умоляю об одном, чтобы о измене моей она ничего не знала. Пусть думает, что переписывается со мною, сидящим тут же в тюрьме. Коль скоро такая записка будет у Вас в руках, организуйте сами, как считаете удобнее встречу с Вашими…. для переговоров.

Скажите мне время и место встречи, можно опустить письмо (белым) в ящик для писем на двери квартиры Швецова. Свидание, пожалуй, лучше всего назначить в театре, прислав билет.

Необходимым условием для того, чтобы я начал говорить с Вашим человеком, будет передача мне письма М. В.

Пока, мне кажется, говорить больше не о чем.

Карпов-Пролетарский».

Записка, приложенная к письму Радковича:

«Милая дорогая моя КОСИНЬКА. Я не верю в Твою смерть, как о том сообщали. У меня нет внутреннего чувства разлуки с Тобою навсегда. Мне кажется, что мы сейчас очень близко друг от друга, хотя и не можем видеться. Делаю эту попытку снестись с Тобою. Ответь мне, когда и в каких городах мы с Тобою имели дело с эксрезешкой, которую помнишь я так называл, и подпишись одним из наших любимых имен, которое Ты так мило коверкала через о. Письмо отдай тому, кто принесет Тебе эту записку. Я ему заплатил за это всем, что у меня было. Думаю, что сделает. Не падай духом, голубка моя, может быть еще и придется встретиться. Целую Тебя крепко, крепко. Любящий Тебя Твой Гога-Косинька».

Ответа от Марии не было… Искренняя или притворная, измена Радковича не состоялась. Неудачи 1927 года Кутепова не остановили. Летом 1928 года, в сотрудничестве с финским штабом, Кутепов возобновил отправку террористов в СССР. Ушел и Радкович мстить за гибель любимой женщины. В ночь на 4 июля он и Мономахов перешли советско-финскую границу. Не найдя в Москве чекистов, руководивших «Трестом», вечером 6 июля Радкович бросил бомбу в бюро пропусков ОГПУ. После взрыва Радкович и Мономахов бежали. Чекисты обнаружили их недалеко от Подольска. Радкович застрелился. Мономахов пропал без вести.