Демоны сценарного ремесла
Психологические аспекты работы сценариста (часть 2)
В продолжение беседы о психологических аспектах работы сценариста позвольте рассказать о «демонах сценарного ремесла». Разумеется, никакого мистического подтекста в этой теме нет. «Демонами», равно как и «ангелами», являются наши собственные мысли. (Не только в драматургии, к слову.) Некоторые мысли помогают автору сохранить веру в себя, продолжить работу над проектом и довести дело до конца. А другие — настоящий яд: они парализуют творческий процесс и затягивают автора в водоворот прокрастинации. Какая мысль начинает крутиться в вашей голове, перекрывая путь вдохновению, такой «демон» и влияет на вас.
Демон первый: «Для того чтобы написать сценарий, мне обязательно нужен помощник (товарищ, соавтор)»
Когда-то на заре профессиональной деятельности я очень пострадал из-за этой ошибочной мысли. У меня был друг, с которым мы начинали заниматься сценарным делом. Мы познакомились на подготовительных курсах во ВГИКе. Вместе планировали поступать в мастерскую Юрия Арабова. Но так сложилось, что я поступил во ВГИК, а мой друг — нет. Его забрали в армию. Отслужив два года, он вернулся и поступил во Всероссийский институт переподготовки и повышения квалификации работников кино. С успехом закончил двухгодичный курс.
Мы вместе штурмовали бастионы телевидения, пробовали работать на эфирных программах сценаристами. А поскольку жили недалеко друг от друга, часто обсуждали проекты, гуляя по микрорайону. Для меня было очевидно: как только на ум приходит интересная идея, надо срочно обсудить ее с другом. В какой-то момент я стал замечать, что коллега тяготится моими звонками. Его стало раздражать, что я не работаю самостоятельно. Профессиональная востребованность моего товарища росла, а вместе с тем увеличивалась и дистанция между нами. В итоге все закончилось разрывом, крахом дружбы.
Много лет спустя я познакомился с термином «созависимость». В описании этого явления я узнал свою модель поведения в дружеских отношениях с бывшим соавтором. Вернее, термин «созависимость» был мне знаком и до этого. Но, как выяснилось, понимал я его превратно. «Зависимый» — тот, кто не способен жить без употребления алкоголя или наркотиков. А «созависимым» может стать родственник алкоголика или наркомана. Так раньше я думал. В действительности «созависимость» — это «психологическое расстройство, причиной которого является незавершенность одной из наиболее важных стадий развития в раннем детстве — стадии установления психологической автономии».
В программной литературе сообщества «Анонимные созависимые» можно найти следующие характеристики созависимого человека: «…не способен отличить свои мысли и чувства от мыслей и чувств других; ищет внимания и одобрения других, чтобы чувствовать себя хорошо; возлагает на других определение своих желаний и потребностей; верит в то, что другим виднее, что для него лучше; не верит, что может сам заботиться о себе; думает, что недостаточно хорош; боится ошибиться; не доверяет себе и принятым решениям…»
Иными словами, созависимый человек убежден: чтобы стать успешным в какой бы то ни было области, ему обязательно нужен кто-то еще. Сам по себе этот человек достичь успеха не может.
Открытие того, что моя модель поведения в профессии является проявлением созависимости, перевернуло мне душу. Позднее, наблюдая за другими авторами, я пришел к выводу, что сценаристы, которые все время ищут соавторов, — это люди, чью профессиональную компетентность можно ставить под сомнение.
Чем талантливей автор, тем он самостоятельней. В «стаи» любят сбиваться сценаристы среднего таланта. Не всегда — но часто так и есть. На первых порах это может быть эффективно — скажем, если так поступают студенты. Но позднее всевозможные тандемы, трио и квартеты начинают тормозить развитие одного из авторов — как правило, самого одаренного. Кто-то злоупотребляет кем-то. В итоге все заканчивается ссорой, как только дело доходит до денег: таланту кажется, что он имеет право на большую долю, соавторам — что все надо делить поровну (хотя вклад в общий результат неравноценен).
Удивительно: во всех вузах страны, где учат сценарному делу, преподаватели постоянно талдычат на лекциях про конфликт и перипетии, но никто не предупреждает будущих сценаристов, что неотъемлемой частью профессии станет необходимость подстраиваться под других людей. Придется находить общий язык с режиссерами, продюсерами, редакторами, выстраивать отношения с соавторами. Почему этому не учат на сценарных факультетах? Серьезное упущение, на мой взгляд.
Автор, как правило, интроверт, социофоб или просто некоммуникабельный человек. Многие одаренные люди прозябают в безвестности только потому, что не умеют строить отношения с другими. Талантливый человек часто по натуре конфликтен и не способен, скажем, переписывать историю согласно замечаниям заказчика. Считается — и я сам это неоднократно замечал, — что чем человек талантливее, тем сложнее у него характер. На моей памяти не раз востребованными на студии оказывались не самые талантливые, а самые комфортные в общении сценаристы.
Итак, если в вашей голове крутится мысль — «Для того чтобы написать сценарий, мне обязательно нужен помощник (товарищ, соавтор)», — знайте: вас посетил «демон сценарного ремесла». Иногда этот демон маскируется: «Мне нужен консультант на проект». Вы рассуждаете: вот я задумал сценарий на такую-то тему. Сейчас разыщу консультанта, поговорю с ним, он мне все расскажет. А потом я сяду и напишу качественный сценарий. Знайте: с вероятностью 99% разговор с консультантом не продвинет вас в работе ни на шаг.
Мне нравится идея Стивена Кинга писать черновик романа, практически ничего не зная о предмете повествования. Речь идет о своеобразном литературном «прешоте» (pre-shot — термин, принятый в киноиндустрии и означающий пробную, «черновую» съемку сцены с актерами-дублерами в условном интерьере). Об этом можно прочесть в автобиографии Стивена Кинга «Как писать книги». Знаменитый писатель так описывает метод: берем тему — скажем, телекинез — и сразу, «вслепую», наугад набиваем первую версию романа. Возможно, вам будет не хватать в этот момент материала, вводных данных о предмете повествования. Однако недостаток знаний вы попытаетесь компенсировать сюжетными коллизиями, яркими характерами и хлесткими диалогами.
Позднее, пишет Кинг, он изучает материалы по теме и сравнивает — что получилось удачно в «черновике», а что, в свете новой информации, выглядит откровенной чушью. Порой случается, что реальные факты меркнут на фоне ярких выдумок. И тогда «правда фактов» уступает место «правде вымысла». Это я к чему? Да вот к этому: для того чтобы успешно работать, вам не нужен никто, кроме вас самих!
Сотрудничая с выдающимся российским сценаристом Юрием Арабовым, я не раз замечал, как решительно он берется за работу. Вроде бы совсем недавно обсуждали сюжет — через неделю Арабов сообщает, что уже почти дописал сценарий. Вот это скорость! Никакой робости перед материалом!
Недавно я узнал, что режиссер Даррен Аронофски, создатель кинофильмов «Фонтан», «Рестлер», «Черный лебедь», в формате прешота снимает кинокартины целиком. То есть сначала быстро делает пробный вариант, буквально на коленке. А затем переснимает фильм «набело» — со знаменитыми актерами, с голливудским бюджетом и так далее. Мне эта мысль кажется здравой.
У первого «демона сценарного ремесла» есть и еще один неприятный аспект: созависимые сценаристы почти гарантированно вязнут в спорах об авторских правах на произведения. Я знаю сценаристку, которая разработала десяток проектов вместе с соавтором. Позднее она с ним поссорилась. Теперь у моей знакомой кипы бумаги, с которыми она никуда не может податься, так как соавтор действует по принципу «ни себе, ни людям». Несколько лет работы коту под хвост.
Демон второй: «Мне заказали работу, а я сижу и ничего не делаю. Я — бездарь»
В «Проклятии первого акта» я писал о прокрастинации и ее различных формах: компульсивном переедании, замещающих действиях, бессмысленном блуждании по интернету и так далее. Прокрастинация может прятаться под разными масками, но любую из них она надевает, чтобы подорвать вашу веру в свой талант.
Однако некоторое время назад я пришел к выводу, что первоначальное бездействие — это на самом деле неотъемлемая часть процесса. Это тот самый период, когда замысел «вызревает» в вашей душе. Вот почему следует как можно быстрее ознакомиться с содержанием проекта, даже если вы не садитесь работать сразу, — чтобы прочитанное отложилось в памяти. Главное — заставить мысль крутиться в голове.
Семечко, посаженное в землю, поначалу никак себя не проявляет. Кажется, что ничего не происходит. Но рано или поздно из земли проклевывается зеленый росток. Дождитесь этого момента. То же будет и с замыслом: надо дождаться, когда проклюнется первая идея, порожденная прочитанным. Затем она обретет силу и разрастется в вашем воображении.
Перед началом ответственного дела человек испытывает волнение, которое заставляет его внутренне сопротивляться и не дает взяться за дело сразу. Это называется «раскачка». Это шаг №0. Не сделав этого шага, вы не сделаете шага №1 — не перейдете к активной стадии работы над проектом. Так что позвольте себе «раскачаться» и перестаньте корить себя за бездействие.
Разумеется, «раскачка» не может длиться вечно. Но и требовать от себя моментальных действий не стоит. Я пока не встретил ни одного человека, которому самоупреки помогли достигнуть цели. Самобичевание контрпродуктивно.
«Раскачка» — та самая причина, из-за которой сценаристы уходят работать из дома в кафешки. Близкие люди, глядя на домочадца, который слоняется по квартире в творческих муках, убеждены, что он ничем не занят. «Сходи в магазин, все равно ты ничего не делаешь». Ну как объяснить родственникам, что на самой ранней стадии сценария даже записывать нечего?! Ты просто сидишь и смотришь в одну точку на стене. Просто сидишь и смотришь. И думаешь, думаешь… пока воображение не зацепится за какой-то образ. Образ начинает вертеться перед глазами. Возникает желание пересесть за стол и зафиксировать придуманное.
Запомните, друзья: если вы надумаете писать «сценарий мечты» или «сценарий о своей жизни» — вы никогда не завершите эту работу. Когда посредством сценария пытаются воздвигнуть себе «памятник нерукотворный», этот проект — долгострой. Свою жизненную философию, биографию и личный жизненный опыт затолкать в один кинопроект невозможно. Такой сценарий будет писаться годами. Если вы когда-нибудь надумаете делать фильм по мотивам своей жизни, то выдерните одну нитку — сюжетную линию — из одеяла своей судьбы и работайте именно с этой сюжетной нитью отдельно. Потом — еще с одной, а затем — еще. И ваша персона проступит сквозь ряд кинокартин.
Кстати, когда сценарист завершает стадию «раскачки» и погружается в активную фазу работы, лучше его не отвлекать. Я могу в активной фазе работать часов по 20, не вставая из-за стола. Любая пауза в этот период работы — это возврат к шагу №0. Времени на раскачку понадобится меньше, но все равно — понадобится.
Демон третий: «Я все придумал неправильно»
Удивительное дело: точки кризиса бывают не только в структуре сценария, но и в процессе его написания. На мой взгляд, их три. Не факт, что в ходе работы вы столкнетесь со всеми тремя. Но то, что при написании сценария вы пройдете через кризис и вас посетит желание бросить работу, — гарантирую.
«Кризис первой трети» наступает, когда сделаны первые 20–30 страниц сценария. Как правило, он выглядит так. Допустим, у автора есть первоначальное видение истории. Он детально вообразил себе первые сцены фильма — и потому с энтузиазмом берется за дело. Он быстро пишет первые 10–15 сцен, он крутил их в голове месяцами. И вдруг работа останавливается. Автор с ужасом осознает: все, о чем он так долго фантазировал и что смаковал, он уже написал, а дальше… туман. История совершенно не продумана, и куда гнуть сюжетную линию — неясно. Темп работы резко замедляется. И очень часто на этом этапе автор бросает сценарий…
Если же автор профессионал и заранее проработал синопсис и поэпизодный план (читай: вся история у него продумана от начала до конца), то «кризис первой трети» переживается таким образом: автор пишет, а его преследует ощущение, что ему «неинтересно». Нет какого-то куража в работе, что ли. Автору кажется, что пишется скучно, а значит, неправильно разработана история. Надо все «перепридумать».
Связано это вот с чем. Существует глобальная проблема при работе с поэпизодным планом: когда вы его пишете, вы как бы снимаете фильм у себя в голове. Потому довольно трудно получить удовольствие от процесса расписывания поэпизодника в сценарий. Есть два пути решения этой проблемы: либо терпеливо работать, пока кураж снова не вернется к вам — а это произойдет, как только вы преодолеете «кризис первой трети», — либо передать поэпизодный план на роспись другому автору.
Отсутствие куража в работе — одна из причин, почему часть опытных сценаристов отказываются писать поэпизодники. Они пишут сценарий на основе утвержденного синопсиса. Это связано с тем, что автор хочет иметь простор для импровизации в ходе работы. Так интереснее, живее работается. Замечу: в этом нет ничего плохого. По крупному счету, поэпизодный план нужен студии. Это форма контроля за ходом работы над сценарием.
Второй кризис посещает автора, когда написано примерно 50 страниц сценария, — «кризис середины». Как правило, за плечами месяц кропотливой работы. И вдруг сценариста посещает зловредная мысль: «Я все придумал неправильно!» Честное слово, иногда кажется, что бессознательное, как чертенок, глумится над нами: примерно на полпути вас вдруг начинает преследовать мысль, что надо было собирать историю по-другому. Некий лукавый голос начинает нашептывать вам: «Бросай! Бросай! Начни сначала. Переделай. Будет лучше. Сейчас ты пишешь ерунду!» И автор, прислушавшись к этому голосу, останавливает работу.
Он возвращается к началу, стартует заново. Пишет по-другому все те же 50 страниц и… снова застревает! Что за наваждение?! Причина? Это просто «кризис середины». Он не связан с качеством работы. Он связан с самим процессом работы. И он посетит вас в любом случае — хорошо вы пишете или плохо. Сомнение — неотъемлемая часть развития. Многие начинающие авторы жаловались мне, что застряли в работе над своим первым сценарием примерно на 50-й странице! Проделали огромный труд, но работа — остановилась. Автор не знает, как завершить историю. У него годами лежит пачка листов недописанного сценария.
Где же выход? Просто стиснуть зубы и писать дальше — во что бы то ни стало. Писать «глупо», «по-дурацки». Но дойти до конца. А когда вы доберетесь до конца и дадите почитать написанное друзьям и знакомым, вдруг окажется, что все не так уж плохо. И в финале у вас есть конструктивные зерна и удачные сцены. Самое опасное — это оставить недописанными те самые 50 страниц истории. Такой «долгострой» гарантированно вызовет у вас чувство опустошения и разочарования: было потрачено столько времени, энергии и сил… А результата — ноль.
Именно из-за «кризиса середины» некоторые начинающие авторы завязывают со сценарным делом. Ну их в баню, эти сценарии: я столько выходных просидел дома, столько вечеринок и дней рождения пропустил. Все писал, писал. Итог: 50 страниц черт-те чего.
Забегая вперед, скажу: если вы-таки одолеете все кризисы и закончите текст, то, поставив точку, ощутите, как по вашему телу побегут мурашки. Вы почувствуете настоящую эйфорию. Я неоднократно испытывал такое чувство: торопясь к дедлайну, писал сутки-двое без сна. Завершал сценарий и… вдруг ясно ощущал, что не хочу спать. Финальная точка — и общее чувство, что ты создал 100 страниц текста, ты закончил большую работу. Это чувство настолько мощное, жизнеутверждающее, повышающее самооценку, что вместо сна едешь куда-нибудь на встречу — или с энтузиазмом берешься за отложенные домашние дела. Удивительное ощущение! Чем чаще оно будет вас посещать, тем ярче ваши профессиональные перспективы.
Наконец, третий кризис — «кризис последней четверти» или «кризис финала» — накрывает автора примерно за 20 страниц до окончания истории. Повторюсь: это не значит, что в ходе работы вы переживете все три кризиса. Как правило, один-два из вышеперечисленных. Но то, что период колебаний, временного торможения процесса написания посетит вас, — обязательно.
О «кризисе финала» авторы часто говорят так: не могу дописать сценарий, потому что не получается финальная, кульминационная сцена. Даже если у автора продуман поэпизодник — под конец автор все равно застревает и тянет, тянет, все никак не завершит историю, считая, что выходит «как-то не круто».
Открою великую тайну — никакого «кризиса финала» нет. А есть страх оценки конечного результата вашего труда! Проблема финала как чисто сценарная задача решается двумя днями дополнительных размышлений. Если вы переберете в памяти сюжетные коллизии, которые давали вам возможность развивать историю на протяжении 70–80 страниц, написать ее окончание для вас — щелчок пальцев. Финал будет логически вытекать из ранее изложенных событий.
Итак, «кризис финала», по моему глубокому убеждению, связан с тем, что автору, как только он поставит точку в работе, придется пережить период оценивания результата его труда другими людьми. Страх оценки — вот истинная причина «кризиса финала». А вдруг ваши близкие прочитают сценарий и скажут: «Господи, из-за этой фигни ты уволился с работы?!» Или: «Ты три месяца не занимался домашними делами, и все из-за этой графоманской белиберды?» Нет, как правило, родные так не говорят. А если им действительно не понравится? Знаете — такое возможно. Самые близкие люди могут быть неправы. Могут ошибаться. Это нормально.
Ошибаться может и редактор на студии, и авторитетный для вас режиссер. Но истину можно выявить, лишь выслушав мнения самых разных людей. Если несколько человек, не сговариваясь, критикуют вас за одни и те же сцены — скорее всего, с ними объективно что-то не так. Однако не пытайтесь сделать такой сценарий, который понравится всем. Такого не бывает. Сценарий может подходить (или не подходить) для той или иной целевой аудитории. Не надо предлагать своей бабушке читать хоррор. Вряд ли она будет в восторге.
Мой личный опыт гласит: сценарист может выжить, только если станет толстокожим и невосприимчивым к чужой критике человеком. Важно и нужно уметь вылущивать из шелухи вкусовщины зерна здравых замечаний. А все субъективные оценочные суждения — отшвыривать от себя, как ядовитых змей. Особенно яростными критиками бывают режиссеры, когда они получают сценарий накануне съемок.
Режиссер волнуется. Он ждет текст. Возможно, вы затянули со сроком сдачи. Наконец, вы отсылаете 100 страниц. В воображении режиссера это фейерверк чего-то прекрасного, карусель всего неожиданного, американские горки перипетий. Он открывает текст, читает. И это… примерно то, что вы с ним обсуждали. А вы обсуждали долго, детально. Вы, как разумный человек, написали именно то, о чем договорились, добавив диалоги. Сюрпризов в этом тексте, по большому счету, нет. Потому что никто вас не просил о сюжетных импровизациях.
И вот режиссер, прочитав сценарий, звонит вам и возмущается: «Что за хрень ты мне подсунул? Что ты написал?! Это какая-то бредятина! Ты меня подставил! Ты меня подвел! Как я буду снимать кино по этому дерьму?!» — и швыряет трубку.
Я не передергиваю. Нечто подобное произошло, когда я сдал сценарий фильма «Частное пионерское 2». Позвонил режиссер Александр Карпиловский и обидно раскритиковал сценарий. Бросил трубку. Я был готов умереть от горя. Потом я узнал, что режиссер привлек к работе еще двух авторов, чтобы те «поправили» историю. Прошел месяц. Неожиданно режиссер сам перезвонил — и предложил прочитать сценарий после правок коллег. Я прочел и увидел, что сценарий не особо изменился. Все ключевые сюжетные коллизии — сохранены.
Прошло еще три месяца. Раздался звонок продюсера. Он только что посмотрел черновую сборку фильма. По тону беседы я понял, что продюсер, Владимир Есинов, доволен результатом. Случилось невозможное: второй фильм франшизы получился лучше первого. Большая редкость для франшиз. Позднее я встретился с режиссером, мы дружески обнялись. И я понял: тот звонок был вызван «нервяком» перед началом съемок. Вот и все.
В каком-то смысле сценарист — мазохистская профессия. Много моральных и творческих мук доставят вам люди, оценивающие ваш продукт. Иногда я думаю, что наиболее конструктивным режимом работы был бы такой. Автор написал сценарий. Он не подходит студии? Передайте его другому автору на доработку. Нет ничего неприятнее, чем своими руками разрушать то, что тебе кажется сделанным правильно. Способность поправлять свой текст, сохраняя к нему любовь и выполняя при этом пожелания заказчика, — это высший уровень профессионализма.
Демон четвертый: «Я могу написать полный метр за три дня / Я могу править сценарий бесконечно»
Начинающего автора одинаково подводят две противоположные точки зрения на сценарный труд. То автору кажется, что сценарий — как природное явление, как радуга, возникающая на небе внезапно, спонтанно. То, наоборот, кажется, что сценарий — это совершенно «механический» продукт, который можно крутить и конструировать бесконечно. На мой взгляд, и та и другая точки зрения — ошибочны.
В моем компьютере — кладбище недописанных проектов. Это те случаи, когда демон «Я могу написать полный метр за три дня» взял верх. На самом деле написать сценарий полнометражного художественного фильма за три дня — невозможно. Можно набросать эскиз, можно расписать одну сюжетную линию. Но это всегда будет нечто сырое.
Сценарий — это не рассказ, не однодневная прогулка налегке по аллеям своей памяти. Стостраничный сценарий — это сложная экспедиция продолжительностью месяц-два. Хотите, чтобы в вашем компьютере не было такого же кладбища недописанных сценариев? Принимайте решение о подобной экспедиции взвешенно. Нужно подготовиться: произвести ресерч по проекту (исследуйте тему), написать синопсис, поэпизодный план. Если вы сможете написать поэпизодный план, то эту экспедицию вы пройдете успешно. Когда я вижу, что автор не может даже синопсис одолеть, но грозится вот-вот засесть за диалоги со словами «ко мне пришло вдохновение», — почти всегда это означает, что на выходе будет просто пачка бумаги с мало связанными между собой сценами.
«Вдохновение» — опасное понятие для сценарного труда. По вдохновению можно написать рассказ. Можно — синопсис. Сценарий короткометражного фильма (десять страниц) можно написать по вдохновению. Но нельзя по вдохновению сделать работу на заказ — ни сценарий полнометражного фильма, ни даже серию сериала. Вдохновение — такой напарник, который приходит тогда, когда ты уже работаешь лопатой. Напарник подключается, работа движется в два раза быстрее. Но бывает, что напарник просто не выходит на работу. А копать надо еще пару недель.
Другая крайность — то, о чем пишет Роберт Макки в «Истории на миллион долларов»: «Сценарист должен снова и снова переписывать то, что возникло в минуту вдохновения, стараясь сохранить впечатление спонтанности, ведь ему хорошо известно, сколько нужно силы и труда, чтобы выглядело легко и естественно».
На мой взгляд, сценарий не надо «переписывать снова и снова». По моим наблюдениям, сценарий развивается так. В землю сажают семечко (идея). Семечко дает росток (синопсис). Вырастают стебель и листочки (поэпизодный план). Наконец, растение плодоносит — это первый, второй, третий драфт сценария. После чего… растение начинает увядать. Дальнейшие правки портят проект. В итоге на том самом месте, где рос первый вариант сценария, в землю падает семечко той же фабулы. И вырастает новый сценарий. Не новый драфт! А именно новый вариант истории на ту же тему. Обстоятельства те же, а смысл истории — другой.
Наивное убеждение автора, что сценарий есть нечто «механическое» и что его можно, как кубик Рубика, бесконечно крутить и вертеть, — ошибка. Всегда есть пик, после которого доработки начинают вредить истории.
Демон пятый: «Я не знаю, что писать. У меня нет идей. Я выбрал не ту профессию»
Это паническое состояние наверняка вам знакомо: вы садитесь перед листом белой бумаги и четко ощущаете ужас. Что писать? С чего начать? Как развивать идею? Вот это состояние — когда не знаешь, что писать, — называется по-английски writer’s block — «писательский блок», творческий ступор. Все тот же Роберт Макки на одном из своих мастер-классов поделился прекрасным рецептом лекарства от этого недуга: у вас творческий ступор? Идите в библиотеку. Откройте газету. Из пустоты ничего не создашь.
Абсолютно согласен с мэтром. Я бы продолжил: сядьте перед ноутбуком и начинайте бродить по интернету. Следите за своим любопытством. Все статьи, которые зацепили внимание, сохраняйте в отдельной папке. А потом прислушайтесь к себе. Что из прочитанного взволновало вас на самом деле? Вот и тема для сюжета.
У начинающих авторов часто возникает проблема: то, что на самом деле их волнует, и их представления о том, про что «надо» рассказывать историю, — радикально разнятся. Как правило, дилетант ставит перед собой задачу «сеять разумное, доброе, вечное»: в стотысячный раз напоминает аудитории затасканные трюизмы. И обязательно вворачивает сюжет на тему, как важно «пазитивно» смотреть на жизнь. В каждой второй короткометражке.
На самом деле — стоит разговорить такого автора, и выясняется: у него какая-то печальная история в прошлом, сложные отношения с родителями, была драма с девушкой… Но — нет! Про свою жизнь автор писать не хочет. Потому что — «Да ну, кому это будет интересно?» Или: «Я не хочу о негативе». В итоге автор предпочитает стать «смысловым графоманом» — предпочитает бесконечно повторять чужие прописные истины. Вот только одна закавыка: горе-писателю не хватает энергии, чтобы создать историю. В ней нет the heat of the story — «жара сюжета», того, что задевает автора за живое и придает ему сил работать над историей долго и напряженно.
Вот этот диссонанс между декларируемыми и скрытыми интересами автора — первая причина творческого ступора. Вторая — амбиции. Я называю этот тип творческого ступора «стеклянная стенка». Мне неоднократно доводилось беседовать со сценаристами или режиссерами, которые жаловались, что не могут продвинуться в сюжетосложении. Создается ощущение, что они со своими историями сидят в четырех стенах, в запертой камере. Так вот, всегда одна из стен этой «умственной камеры» — стеклянная. Мнимая. Эта стена — амбиции.
Беседуешь с коллегой: а если повернуть сюжет так и так? И тут же слышишь в ответ: нет, это будет как у такого-то режиссера. А так? Нет, это будет не круто. А так? Нет, слишком артхаусно. А так? Нет, слишком жанрово. Это может продолжаться бесконечно…
Обильное количество «нет» в таких ответах — верный признак, что человек утопает в своих амбициях и вообще не думает про смысл истории. Он чего-то хочет, какого-то внешнего эффекта: произвести впечатление на людей, поехать на фестиваль за рубеж, предстать в ярком свете перед друзьями. И ему абсолютно все равно, какую историю рассказывать. Ему нечего сказать миру. Сюжет для такого «отрицателя» — всего лишь средство потешить свое самолюбие. Вот это, собственно, и есть вторая причина творческого кризиса — амбиции, которые встают костью в горле. Такой тип кинематографистов мне нравится меньше всего. Они любят не кино. Они любят себя в кино.
Иногда я думаю, что драматург напоминает печь: ты закидываешь в нее информацию, как поленья. Закидываешь, закидываешь… Печь разогревается и дает тепло — впечатления от прочитанного, интересное осмысление темы. Я заметил такую вещь: если у автора в сюжете много клише (например, он пишет про полицию, но слова, действия, характеры героев — все это подсмотрено у других), значит, автор не подумал про ресерч, не потрудился как следует изучить материал. Ему не хватает уникальных знаний, которые индивидуализируют его историю. На мой взгляд, это непрофессионально.
Увы, так уж устроено сериальное производство в России: большинство проектов пишутся тяп-ляп не оттого, что сценаристы лентяи, а оттого, что времени на сценарий дают — чуть. Сначала очень долго «запрягают»: студия обсуждает проект, крутит сюжет, вертит — а давайте так, а может, вот так? Потом на телеканале принимают решение о создании сериала. И студия начинает подгонять сценаристов с невиданной силой, требуя, чтобы те успевали написать серию исторического сериала, скажем, за два-три дня. Авторы ничего не успевают прочесть по теме. Так рождаются всевозможные исторические ляпы и несуразности сюжета.
Почему так происходит? Потому, что в основе всего лежит стремление студии уложиться в сезон и снять в этом году, а не в следующем. Почему? Да потому, что студии нужны деньги на существование! Или — именно сейчас возможно получить господдержку на этот проект. А что будет в следующем году — никто не знает. Ларчик просто открывается: за любой спешкой всегда стоят финансовые интересы.
Демон шестой: «Внутренний критикан»
Когда я пошел в первый класс, мой папа повадился ежедневно проверять, как я сделал домашнее задание. Как-то раз, обнаружив в тетрадке «домашку» по русскому языку, выполненную с помаркой, он настоял, чтобы я вырвал листок и переписал набело — без помарок. Я так и поступил. Но, переписывая, сделал уже не одну, а две помарки. Папа снова настоял, чтобы я вырвал листок из тетради и переписал все заново.
В те годы тетрадки школьников были по 12 листов, зеленые такие, с двумя скобками посередине. Вырываешь листок из первой половины — вынимаешь «парный» листок из второй. Так вот, в тот вечер я переписал домашнее задание раз десять! Я уже не понимал, что пишу, я механически копировал незамысловатый текст: «Была ночь. В небе ярко светила луна. Ваня сидел у окна и смотрел на снег». Я переписывал и переписывал эти строки, а результат становился только хуже…
С того дня подобный режим выполнения домашнего задания стал для меня нормой: я бесконечно переписывал упражнения по русскому языку и математике, стараясь избавиться от помарок. Когда я учился в третьем классе, отец с удивлением обнаружил, что я за первые два месяца обучения в школе израсходовал все 12-страничные тетрадки, — а их было куплено для меня 50 штук. Отец был в гневе: «Что ты с ними делаешь? Ешь, что ли?» Он открыл нижний ящик моего письменного стола и увидел, что он весь забит вырванными из тетрадок листами. Не теми, что с помарками — их я уничтожал, — а теми, что выпадали из другой половинки тетради, — так их было много.
Прошло много лет. Мне 20. Я учусь во ВГИКе, пишу курсовую работу — сценарий короткометражного фильма. Я работаю на электрической печатной машинке (1991 год). Иногда я делаю опечатки. Строго говоря, это пустяк. Бывает. Можно скрыть опечатку белой замазкой и продолжить работать. Но я не могу. Все мое нутро просит достать листок из каретки, вставить чистый и заново набрать текст. Чтобы было «без помарок».
Когда я посчитал количество страниц, которые я потратил на переписывание первой сцены своей короткометражки, то обнаружил — их 72! У меня закружилась голова. Собственное поведение казалось мне безумием. Вот тогда-то я вспомнил свой детский опыт, первые шаги в обучении письму. Мой папа, уважаемый человек, дипломат, сотрудник Министерства иностранных дел, миролюбивый и вежливый человек, нанес мне, сам того не желая, серьезную психологическую травму.
Она никуда не делась. Она вошла в мою кровь, стала частью творческого процесса. Я потом годами избавлялся от этой дурной привычки — бесконечного переписывания начала истории. Годами.
К чему все это? К тому, что с детства внутри нас формируются так называемые субличности. Среди самых распространенных внутренних субличностей — образы наших родителей. Часто родители оказываются критикующими персонами. Они не хорошие и не плохие. Они просто такие — «критиканы». Им кажется: если тюкать ребенка по затылку, это обязательно пойдет ему на пользу. С каждым «тюком» ребенок будет становиться лучше и умнее. Бывает, учитель в школе язвительно проезжается по поводу наших успехов в учебе. Бывает, это делает старший брат или бабушка. Тени критиканов оседают в наших душах, становятся частью нашего «я».
Во взрослом возрасте эти голоса вновь становятся слышны, когда мы мысленно выносим свое творение на суд. Те сценаристы, в чьих душах Внутренний критикан победил Творца, становятся беспощадны к своему творчеству. Критиканство парализует творческий процесс. Все, что выходит из-под пера такого автора, кажется ему жалким и убогим. И автор постепенно перестает писать. Если Внутренний критикан полностью захватил бразды правления в душе сценариста, тот бросает писательский труд — или устраивается работать… редактором. Как ни странно, к чужому творчеству критиканы более снисходительны.
Если вас злят результаты собственного труда, если они неизменно кажутся вам какими-то отвратительными — самое время поразмыслить: готовы ли вы прислушаться к голосу своего Внутреннего Ребенка-Творца? Именно Ребенок, совершающий акт творчества и влюбленный в результат своего труда, — самый мощный источник творчества.
Если мы творим, пробуждая Внутреннего Ребенка, в момент творческого акта мы, по сути, регрессируем, погружаемся в детский тип мышления. Вот почему в наших текстах много опечаток, наивных идей, неубедительных мотиваций персонажей и упрощенных жизненных схем. Когда мы творим, мы — Дети. Те самые, что, намалевав на листке бумаги каляку-маляку, в восторге бегут показывать «шедевр» маме.
Когда мы оцениваем сделанное, внутри у нас включается субличность Родителя. Нам надо научиться чередовать эти две ипостаси, чтобы творчество было результативным. Это сложнейшая задача. Не многим удается ее решить. Но если вы хотите успешно писать, нужно научиться затыкать на время своего Внутреннего критикана.
Демон седьмой: «Это никому не нужно, а значит — незачем писать»
Бывает так: ваше творчество оказывается невостребованным. Вы пишете сценарий, видите, что получается объективно интересный материал. Вас поддерживает супруга (или супруг). А вот у студий — другое мнение по поводу ваших опусов. Почему-то профессионалов ваша тема «не цепляет». И тогда в голове поселяется демон сценарного ремесла: «То, что я пишу, никому не нужно, а значит — незачем писать».
На это я могу возразить только фактами из биографий знаменитых людей. К примеру, Антон Павлович Чехов. В 1896 году состоялась премьера его пьесы «Чайка». Вот что писал сам Чехов по этому поводу: «Я видел из зрительной залы только два первых акта своей пьесы, потом сидел за кулисами и все время чувствовал, что “Чайка” проваливается. После спектакля, ночью и на другой день, меня уверяли, что я вывел одних идиотов, что пьеса моя в сценическом отношении неуклюжа, что она неумна, непонятна, даже бессмысленна». Провал «Чайки» был для Чехова тяжелейшим ударом. Пьеса была осмеяна и освистана.
Лишь двумя годами позднее «Чайка» будет полностью «реабилитирована» и постепенно обретет статус родоначальницы нового русского психологического театра, станет его манифестом. Чехов-драматург получит мировое признание.
Другой пример — творчество Варлама Шаламова. Поскольку я работал над художественным телесериалом «Завещание Ленина», то неплохо знаю биографию писателя. Так вот, Шаламов, выйдя из лагеря и живя в Москве во времена хрущевской оттепели, писал свои «Колымские рассказы» без малейшей надежды когда-нибудь увидеть их опубликованными.
Над ним смеялись. Молодежь не понимала его творчества, считала, что тема ГУЛАГа уже неактуальна для советского человека: незачем к ней возвращаться. Сотрудники органов безопасности проводили тайные обыски в его квартире, стремясь отыскать и уничтожить рукописи. Никому не нужно было творчество Шаламова! Никому в СССР. Мог ли он представить, что пройдет всего 30 лет, и Советский Союз рухнет, а его рассказы прольют свет на самые мрачные страницы советского прошлого?
Еще один пример: история создания кинофильма «Сияние» Стэнли Кубрика. В 1980 году, после премьеры, на голову режиссера посыпались разгромные отзывы практически от всех изданий того времени, пишущих о кино. Фильм номинировали на две «Золотые малины» — за худшую женскую роль и худшего режиссера.
Подлил масла в огонь писатель Стивен Кинг, автор экранизированного романа. Экранизация ему не понравилась. Он сравнил фильм Кубрика с «кадиллаком без мотора». Красивый автомобиль. Стоит. Но не едет. Кубрик, тяжело переживая критику, страдал. Он изъял из британского кинопроката все копии кинокартины и лично вырезал из каждой кинопленки несколько сцен. Вообразите себе, что происходило в душе режиссера, если он лично сутками вырезал из каждой кинокопии одни и те же сцены. Это сегодня «Сияние» входит в списки лучших фильмов всех времен, возглавляет десятку самых страшных фильмов за историю кино, а также включено в список Библиотеки конгресса США. Все было по-другому в далеком 1980-м…
Не дай вам бог мерить свой талант востребованностью у публики. Единственное, что можно оценить в таком случае, — это вашу способность соответствовать ожиданиям аудитории. Если вы занимаетесь коммерческим продуктом, будьте любезны максимально точно угадывать чаяния зрителей. Если вы следуете за зовом своей души, то пусть вам будут одинаково безразличны как критические отзывы, так и комплименты. Путь художника — одиночество. «Талант достигает цель, которую никто не может достичь; гений — ту, которую никто не может увидеть» (Шопенгауэр).
Практика
Вопросы и ответы после выступления Олега Сироткина по теме «Проклятие первого акта. Демоны сценарного мастерства» (в рамках конференции «Психологические техники для писателя и сценариста», организованной Киношколой Александра Митты 21–23 января 2016 года)
Слушатель: Какими профессиональными заболеваниями страдают сценаристы?
Лектор: Мнительность. Я когда-то стал это замечать за собой. Потом схожую черту характера стал обнаруживать у коллег. Стал думать: почему? И понял: если круглыми сутками сидишь и думаешь над мотивацией героев: кто, когда, почему, зачем, — поневоле начинаешь переносить это на реальную жизнь. Идешь по улице, тебя кто-то задел плечом. А ты сразу: кто это? Мы знакомы? Почему он меня толкнул? С какой целью? Не его ли я видел вчера под окнами своего дома? (Смех в зале.)
Слушатель: Скажите, пожалуйста, фильм «Частное пионерское» вы писали под заказ? Или это ваша идея?
Лектор: «Частное пионерское» — экранизация книги писателя Михаила Сеславинского. Первый фильм был написан не мной, хотя Александр Карпиловский изначально обратился с предложением поработать над книгой ко мне. Но, увы, я предложил слишком радикальные изменения сюжета. Вероятно, это смутило автора литературной первоосновы. Позднее, когда я увидел фильм, поставленный по сценарию Алексея Бородачева, Александра Карпиловского и Татьяны Мирошник, то он мне понравился. И я для себя отметил, как удачно авторы прошли между Сциллой и Харибдой: с одной стороны, сохранили фабулу книги, с другой — создали четкий стержень истории, связанной со спасением собаки.
По поводу второй части «ЧП»: в 2013 году Карпиловский попросил у меня почитать авторский драфт сценария «Подарка с характером». Он ему понравился. После этого Александр предложил поработать над второй частью франшизы. Нужно было придумать продолжение истории. Но такое, чтобы было «не хуже первого фильма». Планка была установлена высоко. Я думал-думал и понял: нужно раскрыть тему пионерского лагеря. Это неотъемлемая часть детства советского ребенка.
Мы встретились с Карпиловским накануне Нового года. Я изложил свое видение истории, и режиссеру оно понравилось. Работа закипела. Примерно к маю 2014 года сценарий был написан. Я придумал три важные вещи. Первое — пионерский лагерь. Второе — любовный треугольник, который развивается по схеме: Миша Хрусталев помогает своему другу, Диме Терентьеву, восстановить отношения с девочкой Ленкой Карасевой, в которую Дима влюблен. Но пикантность ситуации в том, что в Лену влюблен и сам Миша. И чем сильнее он старается помирить парочку, тем больше Лена влюбляется… в него! Вот такой «Сирано де Бержерак в пионерлагере».
Наконец, третья придумка: постановка «Ромео и Джульетты», в которой нарушается канонический ход пьесы, — как свидетельство масштаба любви Мишки, решившегося сражаться за свои чувства. Важнее всего было найти в сюжете «движок истории» — уникальную ситуацию, которая сформулирована как парадокс. Вся эта коллизия с тем, что герой открывает для себя необходимость сражаться за свои чувства, органично легла на тему взросления: мальчик превращается в юношу. Миша Хрусталев оказывается перед выбором: или уступить в любви своему другу, или добиваться руки девушки, по сути, отбивая ее у лучшего друга.
Слушатель: Вы упомянули, что вас неприятно удивляет стремление начинающих авторов писать про то, чего они не знают, о тех сферах, где у них нет личного опыта. В связи с этим вопрос: о чем были ваши первые сценарии? Просто интересно.
Лектор: О чем пишут люди, у которых мало жизненного опыта? Они пишут сказки. Мой дипломный сценарий во ВГИКе был сделан в жанре сказки. Причем сказки диковинной — христианской. Кажется, такой жанр называется «миракль».
Это была история про бесенка, который соскочил с фрески Страшного Суда в храме, потому что захотел посмотреть, как выглядит жизнь в раю. Чтобы попасть в рай, бесенок вселился в умирающего от сердечной недостаточности праведника — директора школы-интерната для слабовидящих детей.
Душа этого доброго человека вот-вот должна была отправиться на небеса. Но как только праведник стал одержимым, он тут же выздоровел и начал творить добро с демоническим энтузиазмом: замучил воспитанников своего интерната заботой и вниманием.
И тогда бесенок испугался, что святой человек станет грешником и попадет в ад, — а значит, вместе с ним в ад попадет и сам бесенок-беглец. Так вот, бесенок стал направлять одержимого праведника на добрые дела. И в итоге превратился… в ангела! Вот такая чудная история. Она написана 20 лет назад. Но до сих пор ни один режиссер всерьез не рассматривал ее постановку. Хотя Юрию Арабову сценарий очень нравился. Он считал его перспективным.
Слушатель: Артур Хейли писал про отель, аэропорт, завод. Он детально описывал все, как там устроено. Кто, на ваш взгляд, напишет лучше про аэропорт: сотрудник аэропорта или Артур Хейли?
Лектор: Тот, у кого таланта больше, тот и напишет лучше. Возможно, у сотрудника аэропорта будут какие-то достоверные детали в тексте. Но Хейли покорит читателя сюжетом, яркими характерами. Хотя… вы знаете, я сейчас подумал: это ведь не единственная причина. Есть такой нюанс: иногда взгляд стороннего человека точнее, чем взгляд сотрудника структуры изнутри. Сотрудник структуры, когда пишет, мотивирован тысячей дурацких идей: вот это надо написать вот так, чтобы коллеги не засмеяли, а здесь нужно дать такое пояснение, чтобы было достоверно. В итоге получается текст, утопающей в лишней мелочевке, которая затуманивает сюжет. А человек со стороны, изучив предмет, может очень точно — «глазами зрителя» — описать то, что зрителю будет интересней всего.
Слушатель: А вам не кажется, что не нужно больше ничего добавлять в теорию драматургии? Есть древнегреческий театр, где были протагонист, антагонист, третье лицо, кто за правых, кто за левых и хор. Вам не кажется, что вот эта древнегреческая модель должна лежать в основе всех кинофильмов? Вам эта формула близка?
Лектор: Какие-то фильмы близки древнегреческому театру, какие-то — нет. Кино бывает разным. И этим оно прекрасно. Кино как еда. Наше питание должно быть разнообразным. Я глубоко убежден, что кинофильмы — это эмоциональные консервы. Мы приходим в кинозал и изучаем меню: что мы сегодня хотим съесть? Суп из мелодрамы, стейк из фильма ужасов или сладкий десерт из комедии? Мы потребляем эмоции, чтобы напомнить себе: мы по-прежнему живы. Мы — чувствуем.
На мой взгляд, в современном мире жизнь крайне фрагментирована: люди находятся в своеобразных ячейках — кабинетиках, комнатах, соцсетях, смартфонах. Людям катастрофически не хватает эмоций, и они идут за эмоциями в кинотеатры. И дома, перед телевизором, они проживают чужой жизненный опыт. Когда я посмотрел весь сериал «Во все тяжкие», у меня было ощущение, что я прожил еще одну, дополнительную жизнь. Смотрел два месяца. Это было как путешествие в чужое сознание. Невероятное ощущение.
В жанровом кино четкое противостояние протагониста и антагониста играет решающую роль. Большинство российских сценариев хромают либо на одну, либо на другую ногу: или герой недостаточно «герой», или злодей недостаточно «злодей». Часто злодей — ходячее клише. Либо просто клоун. Я понимаю стремление создателей «украсить» антагониста смешными чертами. Но, как правило, это приводит к тому, что антагониста невозможно воспринимать всерьез. Он — смехотворен. В этом смысле важнейшая задача — сделать внятными и антагониста, и протагониста. И вот тут — добро пожаловать в древнегреческий театр!
Но есть другое кино, есть драма — там все перемешано. Есть авторское кино, где вообще все поставлено с ног на голову. И этим оно прекрасно. Артхаус экспериментирует с формой, находится в авангарде кинопроцесса. Лучшие идеи артхауса затем отправляются в топку жанрового локомотива. Жанровое кино успешно эксплуатирует те приемы, которые нащупывает вслепую авторский кинематограф. Так что театр Древней Греции — хорошо. Но мир не стоит на месте.
Слушатель: Меня интересует лингвистическая сторона вопроса. Насколько я понял, вы давно и много работаете в квартире. Вы говорили, что устали видеть перед собой только разный рисунок обоев на стенах. Тем не менее сценарист, как и писатель, должен уметь писать диалоги и выражаться как спецназовец, как уголовник, как торговец с рынка и так далее. Откуда вы черпаете все эти языковые особенности?
Лектор: Во-первых, с недавних пор я стал арендовать место в коворкинге и теперь работаю среди людей. Получаю огромное удовольствие от общения с дизайнерами, программистами, стартаперами и так далее. Во-вторых, если сценаристу нужен сленг, то он тут же гуглит тему. Есть всевозможные словари сленга в интернете. Даже пилотов гражданской авиации. Например, знаете, как пилоты называют пассажиров самолета? Паксы. А что такое на сленге авиаторов «удавка»? Ремень безопасности. «Прилететь на рогах» означает «посадка прошла успешно» (рога — выдвижные шасси).
Вы все это легко можете найти в интернете. Ну а если время позволяет, то найдите возможность съездить в то место, где разворачиваются события вашей истории. Такой визит для сценария — бесценен. Во ВГИКе, когда я там учился, работала суровая бабуля, которая продавала книжки, сидя в закутке под лестницей. И она обладала уникальным сленгом. Говоришь ей: «Баб Вер, как дела?» Она отвечала: «Дела у прокурора. У меня делишки. Да все насчет задвижки». Или: «Баб Вер, позвони!» Она отвечала: «Куда звонить? В рэльсу?» Только много лет спустя, когда я работал над сериалом «Завещание Ленина», я узнал, что «звонить в рэльсу» — это бить железным прутом по куску шпалы. Так было принято собирать людей на работу в лагерях. А «задвижка» — имеется в виду задвижка в камере. Короче, баба Вера имела судимость.
Слушатель: Где вы берете сюжеты? Читаете интернет? Или есть другие источники вдохновения?
Лектор: Вот несколько крайне богатых источников сюжетов. Первое — групповая психотерапия. Крайне рекомендую записаться на групповую психотерапию. Перед вами раскроется с десяток человеческих судеб. Вы узнаете о людях такие нюансы их жизни, о каких понятия не имели прежде. И не думайте, будто вы что-то берете у этих людей без спроса. Это художественное произведение. Вы просто меняете пол персонажа, возраст… И дело с концом.
Я в течение многих лет ходил на групповую психотерапию к известному в Москве психологу — Елене Красниковой. Я узнал о людях пропасть всего! Это было невероятно. Вот сидит женщина возраста моей мамы. Что ты знаешь про нее? Какие страхи у этой женщины? Боль? Желания? Мечты? Эта женщина рассказывает о себе. И через пару занятий ты вдруг ощущаешь, что она тебе — как родной человек. Ты знаешь, как устроена ее душа.
Рекомендую, кстати, завести творческую записную книжку. Много писать не надо, только цифры (даты, числа, суммы), фамилии, речевые характеристики и детали. Если описываете ситуацию, то максимально лаконично. Что было (вкратце) и свои ощущения от этого. Перечитывать многословную записную книжку невыносимо тяжело. Почерк и так далее… Записная книжка и дневник — разные вещи.
Второй источник сюжетов — воспоминания живых людей. Если вы узнали, что где-то там живет старичок-ветеран или человек с каким-то уникальным жизненным опытом… тут же диктофон в руки — и в гости к нему. Старики страдают от недостатка общения. Они будут рады рассказать вам всю свою жизнь. А у вас появится шанс получить информацию о былых временах из первых рук. Это потрясающая возможность взглянуть на прошлое глазами очевидца. У меня даже были мысли ходить в дома престарелых, чтобы общаться со стариками.
Моя мама, когда лежала в больничном отделении госпиталя ветеранов войн, познакомилась с дочерью личного кинооператора Сталина. Позднее я ездил к ней в гости. Она показывала фотографии отца, рассказывала о жизни в те годы. Это было невероятно интересно. На такие встречи я беру с собой видеокамеру и снимаю рассказы людей. Сохраните прошлое! Оно ведь исчезает. Кто потом одернет мошенников, которые будут перевирать исторические факты?!
Слушатель: А что насчет СМИ? Газет? Вы их читаете с целью поиска сюжетов?
Лектор: Тут дело обстоит вот как: если вы прочли на новостном сайте историю, которая вас потрясла, или посмотрели репортаж по Первому каналу, то можете смело… забывать эту новость. Не вы один читаете новостные сайты и смотрите выпуски новостей. По ней уже наверняка разрабатывают сюжет на какой-то крупной киностудии. Причем решение о запуске принял продюсер.
Я, помню, был впечатлен документальным фильмом о Вольфе Мессинге, показанным по телеканалу «Россия». Я быстро написал заявку и понес на студию «Централ Партнершип» с предложением сделать сериал на эту тему. Прихожу и вижу на доске в кабинете продюсера Арама Мовсесяна, заместителя гендиректора, информацию: сериал «Мессинг» уже снят и находится в стадии постпродакшна…
А вот если вы что-то прочли в маленьком региональном издании (газетке «Вестник Переславля-Залесского», например) новость о том, что в городе проживает местный житель, который во время войны прятал у себя многодетную семью евреев, — вот это интересно. В региональных изданиях можно найти уникальные сюжеты.
Слушатель: А как вы относитесь к идее писать сценарий по мотивам событий собственной жизни? Она может быть источником сюжета?
Лектор: Сняли с языка. Я только хотел назвать третий источник вдохновения — ваша собственная жизнь. На мой скромный взгляд, каждый серьезный автор просто обязан реализовать в своем творчестве три сюжета: первый — уникальная история, случившаяся с кем-то из его рода (дедушкой, бабушкой, отцом, матерью). Второй — история, случившаяся с автором в детстве. Что-то серьезное, весомое. Третий сюжет — уникальная история, которая произошла именно с ним, с автором, во взрослой жизни.
У каждого из нас есть такие истории. Писать на подобную тему — болезненно. Но это — единственно правильный путь, на мой взгляд. Прежде чем разрабатывать сюжеты из чужих жизней, потрудитесь рассказать людям о том, что произошло именно с вами. Вы просто обязаны это сделать. Для того сложилась так ваша судьба: чтобы ваша история была рассказана людям.
Резюме
Есть ряд деструктивных установок, которые парализуют творческий процесс. Первая установка: «Для того чтобы написать сценарий, мне обязательно нужен помощник (товарищ, соавтор)». Это типичное проявление созависимости, когда человек убежден, что сам по себе достичь успеха не может. Вторая установка: «Мне заказали работу, а я сижу и ничего не делаю». На самом деле мы нуждаемся в некотором времени на «раскачку» и осмысление проекта. Третья установка: «Я все придумал неправильно». В ходе работы сценарист переживает несколько кризисов, преодолеть которые можно, лишь доделав проект до конца, несмотря на сомнения. Четвертая установка: «Я могу написать полный метр за три дня / Я могу править сценарий бесконечно». Нужно адекватно оценивать объем работы. Стостраничный сценарий — это сложная экспедиция продолжительностью месяц-два. Пятая установка: «Я не знаю, что писать. У меня нет идей. Я выбрал не ту профессию». За этим убеждением часто стоят чрезмерные амбиции, когда автор задается целью «всех поразить», а не выполнить работу. Шестая установка включает Внутреннего Критикана. Сценаристы, в чьих душах Внутренний Критикан полностью победил Творца, беспощадны к своему творчеству. Критиканство полностью парализует творческий процесс. Седьмая установка: «Это никому не нужно, а значит, незачем писать». Чаще читайте биографии великих творцов: многие их произведения, казалось бы, не имели ни малейшего шанса увидеть свет.
