Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
…то было раз,
И вновь едва ли повторится.
Едем…
Все так же висит над нами сероватое зимнее небо, все так же со всех сторон обступает нас сосновый бор, гулкий и пустынный. Зимние сумерки густеют под навесом огромных деревьев, покрытых снегом, и голые стволы теснятся в полутьме… Кругом безмолвие… Простая кибитка тяжело ползет по глубокому снегу, изредка шумно зацепляя снежные ветки рогожным верхом… Робко и тоскливо звенит колокольчик…
На козлах сидит ямщик, в кибитке, под теплым тулупом, лежу я и старик почтальон Савич, которому поручили завезти меня в Старое село где жили мои родные и куда я ехал на рождественские каникулы.
Едем…
Темные сосны и ели стоят по сторонам и тянутся ко мне длинными ветвями, кивают мне с какой-то таинственностью снежными вершинами… Скрипя, ползет кибитка по неровной дороге… Мне тепло под шубой… Дремлет старый Савич… Начинаю дремать и я… А в голове в полудреме проносятся воспоминания и картины…
Зимний вечер. Я лежу на широкой изразцовой лежанке. Няня сидит вблизи и, греясь у горячей печки, рассказывает мне сказки… О чем только она не рассказывает! И о золотых дворцах, и о храбрых витязях, о прекрасных царевнах и Иване-царевиче, о высоких деревьях, что растут в далеких землях, и о Жар-птице, живущей на этих деревьях… Серый волк похищает прекрасную царевну; отец и мать горько плачут о ней, а волк хлоп о землю – и превращается в красавца писаного, славного витязя. Вот злая мачеха хочет извести нелюбимую падчерицу; благодарная мышка помогает девушке, и девушка делается королевой, прощает злую мачеху и берет ее к себе во дворец…
И одна сказка тянется за другою.
Но вот мои мысли путаются и обрываются… Исчезает вся картина: и детская с изразцовой печкою, и няня со своим чулком. Предо мною большая комната, вся залитая огнем.
А посредине комнаты елка, увешанная разноцветными свечами и фонариками, убранная нарядно игрушками, фруктами и фольговыми безделушками. Я вместе со сверстниками суетливо хлопочу около елки. Сколько удовольствия! Какое славное время эти рождественские праздники! Как я рад всегда им! И вот опять они… Опять будет елка… И уж совсем не та, что прежде. «Учись хорошенько, я сделаю тебе елку на удивленье», – писал мне дед. «Да, Шура, – прибавляла от себя матушка, – порадуй нас, и мы тебя порадуем».
Я учился хорошо. Я вез свидетельство с отличными отметками. За исключением арифметики, которая мне не давалась, изо всех предметов у меня были пятерки. Одна тройка из арифметики – ничего. И дедушка, и мама будут довольны. Следовательно… О, елка непременно будет роскошная… Да, конечно! Разве мало украшений везу я с собой? Какие свечи! Какие фонарики! А звездочки? Они блестят, точно настоящие… Как славно, как славно! Я и сестрам везу подарки. Это уж от себя. То-то они…
Но тихая езда, легкие покачивания, крепчайший мороз все более и более усыпляют меня. Мысли и образы путаются… Глаза совсем слипаются… Миг – и я уже ничего не сознаю, погруженный в сладкий и глубокий сон.
Долго ли я спал, не знаю. Страшный толчок вдруг разбудил меня. Что-то треснуло, кибитка накренилась, и мы остановились.
– Савич, что это?! – в испуге воскликнул я.
– Да вот… это…
Старик тоже вздремнул и недоумевал не меньше меня.
– Яков, что это? – обратился он к ямщику, который уже слез с облучка и, причмокивая, охая и покачивая головою, рассуждал сам с собою.
– Яков, да что случилось?
– Эх ты, беда бедущая! – отозвался ямщик, энергично махнув рукою, и уж только затем удостоил ответом: – Да оглобля переломилась!
– И ехать нельзя?
– Как поедешь, коли вовсе сломалась!
– А веревка?
– Где она? И взять-то негде… ах ты, беда, беда! Что же теперь и делать? Одно остается – ехать верхом.
– Да куда же?
– Куда? Вестимо, на станцию! Захватить сани и перепрячь, а потом и эти подвезем.
– А близко станция? Ты на которую?
– Да почти на середке. Хоть назад, хоть вперед – все едино. Двенадцать верст до обеих.
– Так ведь это двадцать пять верст почти в оба конца, Яков.
– Знамо, так. Да что же делать-то? Надо ехать. Вы уж подождите тут, а я верхом съезжу. Сани захвачу либо веревку поспособнее.
– И чего ты не берешь ее на запас? – заметил Савич с недовольством.
– Да кто ж ее знал! Сколько разъезжал, не было такой оказии. А тут вот на… и оглобля-то здоровая была… оказия!
Он уже влезал на лошадь.
– И ехать-то несподручно… безо всего… Эхма!
Он перекрестился и поскакал.
– Поскорее! – крикнул ему вслед Савич.
– А мы как же? – спросил я, хватая Савича за руку.
– Мы подождем… он – мигом…
– Страшно! – произнес я с дрожью в голосе.
– Ну вот еще! Чего бояться? У меня, барчук, такой револьвер, что любого зверя уложу сразу. А ведь не разбойники же нападут на нас? Их тут нет.
– Все-таки…
– Ничего… Да вы ложитесь, спите себе. Во сне время бежит скоро, и не заметите. А я вот похожу да посижу… Пожалуй, и костерчик разложим… Сабля у меня крепкая… Веток нарубим – живо… Спите, барчук, спите…
Но мне было не до сна.
Мороз между тем все крепчал. Кругом было тихо. Деревья своими вершинами уходили в небесный свод, залитый серебристым сиянием месяца, медленно совершавшего обычное течение. Вокруг него раскинулся блестящий звездный ореол. Деревья сверху и с боков были облиты светом, но он не проникал в чащу, и она пугала своим мраком. Казалось, туда спрятались все лесные чудовища и выжидают только минуты, чтобы выскочить на путника. Мне припомнились нянины сказки и те фантастические рассказы, какие я читал. Услужливое воображение уже рисовало картины… Вот где-то вдали поднялась страшная лохматая голова гиганта-лесовика. Его сверкнувшие глаза быстро обревизовали всю местность, – и он исчез куда-то.
Но вот что-то темное прорезало воздух, и отдаленный стук замер вдали. Мне припомнилась сказка о Бабе-яге, разъезжающей в ступе. Я еще не успел успокоить себя тем, что все это вздор, как что-то хряснуло в лесу. Не подкрадывается ли кто-нибудь? Я не без страха осмотрелся вокруг себя.
И вдруг – трах! – точно выстрел. Эхо гулко разнесло звук по лесу. Я чуть не кубарем выкатился из кибитки и бросился к почтальону.
– Савич, что это? Выстрел?
– Э, что вздумали! – смеясь, промолвил старик. – Морозко пошаливает, ходит да постукивает, слышите?
Стук повторился, но уже слабее. Луна поднималась все выше и выше. Она стала над нашими головами, осветив сероватую полосу дороги, по сторонам которой стенами высились деревья. Падая на землю, снежинки крутились в воздухе и сверкали синеватым огоньком бриллиантов. Хорошо, если бы только не страшно! Сколько звезд! Числа нет им в воздушном океане. Если бы подняться туда ввысь?
– У-у-у! – раздался вдруг протяжный вой вдали…
Куда улетели мои мечты!
– Савич, это волк? – прошептал я, дрожа.
– Ну, какой там волк?
В эту минуту лошадь фыркнула и хотела броситься. Савич удержал ее. Дрожа всем телом, она забила копытом о землю и пугливо начала озираться, прядая ушами.
– Чего ты, чего? – успокоительно произнес Савич, крепче привязывая лошадь к дереву.
Я уже не сомневался более насчет волка. Как нарочно, луна перешла за половину своего пути, и лесная дорога снова погрузилась в тень. Костер не разгорался. Он тух каждую минуту, и Савич то и дело разводил его. Вой не повторился.
– И чего вы не спите, барчук? – обратился ко мне старик. – Вылезли зачем-то? Простудитесь. Спите-ка лучше. Вишь, как глаза слипаются… пускаетесь только напрасно.
Мне действительно хотелось спать. Я побродил еще с минуту около костра, залез в кибитку, зарылся в сено, укрылся шубой – и приятная теплота охватила меня. Точно дома. Заледеневшие веки начали слипаться. Кругом было тихо. Я начал дремать и, вероятно, сладко уснул бы, но раздалось снова тревожное фырканье лошади. «Волки!» – и сна как не бывало. Я приподнялся и стал пугливо озираться по сторонам.
– Савич, волки опять… – произнес я.
– Ах, Господи! Да спите вы, – промолвил почтальон. – Ну где они? Во сне увидали?
Но лошадь выказывала явные признаки испуга. Не будь привязана, она непременно унеслась бы без оглядки. Разумеется, это – волки, и Савич не хочет только пугать меня. Луна совсем скрылась, мерцали одни звезды.
– Ах, Савич, гляди, гляди! – с ужасом воскликнул я, и мурашки пробежали по моему телу.
– Что такое?
– Гляди, гляди!
Я показал в темноту, где за стволом дерева виднелись точно две свечи.
– Это волк, Савич.
– Пустое! Да хоша бы и он? Нешто мы безо всего? Это-то на что? – заметил он, показывая на солдатский револьвер. – Как грохну, так куда тебе и волк! – храбро добавил он.
Войти с помощью соц. сетей: