Когда же вошел Иисус в Капернаум, к Нему подошел сотник и просил Его: Господи! слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает. Иисус говорит ему: Я приду и исцелю его. Сотник же, отвечая, сказал: Господи! я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой; ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает. Услышав сие, Иисус удивился и сказал идущим за Ним: истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры. Говорю же вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном; а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов. И сказал Иисус сотнику: иди, и, как ты веровал, да будет тебе. И выздоровел слуга его в тот час.

В этом повествовании все слишком необычно, начиная с личности главного персонажа. В ней, собственно, все и заключается. Этой личностью является сотник, то есть римский офицер, центурион, командовавший войсковым подразделением, располагавшимся в Капернауме. В каждом городе Иудеи находилась воинская часть римского императора, державшая иудеев в повиновении. Сотник должен был обезпечивать дисциплину как в своей сотне, так и во всем городе. Такой военачальник обязан был уметь безжалостно подавлять любой возникавший очаг недовольства. Подвластные горожане, естественно, не могли положительно относиться к представителям силовых структур иноземной и иноверной сверхдержавы. Те, разумеется, платили местному населению тою же монетой. Однако евангельский сотник отличался любовью к народу, который по праву считал римских военачальников своими поработителями. Евангелист Лука пишет, что иудейские старейшины просили Христа откликнуться на просьбу центуриона, так как он «любит наш народ». Это была не просто человеческая симпатия. Старейшины говорили Христу, что сотник даже построил иудеям синагогу. Разумеется, за свой счет, так как в противном случае в его поступке не было бы никакой заслуги перед иудейским народом. Это довольно странный факт, когда представитель оккупационного режима тратит немалые деньги на постройку культового здания не в своей стране. А если учесть, что центурион был воспитан в религиозной традиции язычества, этот факт покажется еще более непонятным. Странно и то, что он обращается с конкретной просьбой к неимущему Проповеднику из Назарета. Просьба сама по себе к иноземному простолюдину со стороны римского офицера могла показаться безпримерным унижением. Во-первых, римское гражданство, как мы знаем из книги Деяний, было очень престижным и стоило огромные деньги. Во-вторых, представители имперской власти привыкли брать все силой у любого народа, не только у ничтожно малого и порабощенного. Странно и то, что центурион просил не за себя, а за своего отрока-раба. Ведь в древние времена рабовладельцы не видели в рабах личности, а воспринимали их как предметы домашнего обихода, которые в случае «поломки» с легкостью меняли на другие. Но более всего странно и удивительно то, что центурион публично, перед всем собравшимся народом заявляет о своем недостоинстве. «Господи, — говорит он Спасителю, — я не достоин, чтобы ты вошел в дом мой». Это редкое чувство и христиан-то посещает не так уж часто. А римскому офицеру позволительно ли испытывать его, да еще проявлять прилюдно? Не позорит ли он этим честь мундира? Но евангельский сотник пренебрег своим социальным положением, а также иными условностями общества, стал выше их и перед Христом во всеуслышание заявил о своем недостоинстве. Вероятно, в тот момент это чувство говорило в нем слишком сильно.

Есть два вида чувства собственного недостоинства. Один из них является следствием тех или иных тяжких проступков, называемых смертными грехами. Он порождает в человеке глубокую депрессию, моральную подавленность, душевную помраченность. В таком состоянии человек не только за другого, а и за себя просить Бога не может. У него просто нет душевных сил для этого, он лишен необходимой дерзновенности перед Всевышним. Грех плох не только тем, что влечет за собой воздаяние в потусторонней жизни. Он чрезвычайно мешает жить человеку в этой жизни. Он лишает душевной бодрости и равновесия, делает невозможной духовную деятельность, деформирует отношения с окружающим миром, вызывает в человеке телесные и психические заболевания. Суд над грехом постоянно происходит здесь и сейчас. Но есть и другой вид чувства собственного недостоинства, совсем не связанный с грехом к смерти. Он появляется в том случае, когда человек проникается величием евангельского учения и начинает оценивать свою жизнь, не только отталкиваясь от велений совести, но и в свете идеала, предначертанного Христом в нагорной проповеди. Это чувство собственного недостоинства, возникающее при сопоставлении себя с учением Иисуса Христа, является, несомненно, чувством высшего порядка и свидетельствует о духовной глубине личности.

Как представляется, евангельский сотник носил в себе именно это чувство собственного недостоинства. Оно не лишает человека дерзновенности перед Богом и не парализует его душевные силы. Более того, оно является необходимым и постоянным спутником всей христианской жизни, и без этого начала принадлежность личности христианству весьма сомнительна. На какой бы ступени духовного развития ни находился человек, он должен носить в себе чувство недостоинства перед Богом, основанное на переживании духовно-нравственного идеала Евангелия. Нас это спасительное и в высшей степени справедливое чувство посещает крайне редко, только в какие-то отдельные мгновения. Это происходит от нашей невнимательной жизни, оттого, что учение Христа мы выполняем весьма приблизительно, поверхностно, нерадиво, нетщательно. Евангельский сотник в этом отношении был гораздо развитее и шел впереди не только правоверных иудеев, но и многих нынешних христиан. Он воспринял проповедь Христа не просто как возвышенное, но отвлеченное учение, а как веление, обращенное лично к нему. Поэтому-то и родилось в нем то глубокое покаянное начало, которое он выразил в словах: «Господи, я недостоин, чтобы Ты вошел в дом мой».

Чувство собственного недостоинства сегодня многим кажется проявлением душевной слабости, чем-то вроде рецидива комплекса неполноценности, чуть ли не психической патологией. Но не стоит обманываться. Без этого настроения нет подлинного христианства. Это чувство говорит как об озаренности личности евангельским учением, так и об умении отчетливо видеть себя в свете этого учения. А его отсутствие можно считать признаком душевной незрелости человека, его духовной слепоты и абсолютной чуждости Богу. Это редкое и драгоценное чувство следует считать своеобразным камертоном духовной жизни христианина, измерительным прибором ее глубины и подлинности. Не стоит забывать об этом и хотя бы изредка приводить себе на память поступок евангельского сотника, который ответил Христу, намеревавшемуся прийти к нему в дом и тем самым удостоившего его великой чести: «Не надо, Господи, я вовсе недостоин этого».