52

Сара

Холлингвуд

1968

Сара дергала медную дверную ручку и одновременно туда-сюда крутила ключом в замке. Неподатливую дверь оранжереи можно было не запирать вообще, но древняя ручка категорически не желала поворачиваться без ключа, вставленного в скважину.

Раньше это была терраса, примыкавшая к библиотеке, но уже давным-давно Эдмунд превратил ее в оранжерею, сделав Саре подарок на день рождения.

Не верилось, что ей перевалило за восемьдесят. Она просила Винсента не устраивать никаких торжеств. Кто придет-то? Из любимых почти никого не осталось. Нет Бенно, Рейчел и даже Ханны, самой молодой из них. Почти тридцать лет назад рак желудка свел в могилу Эдмунда. Без него она живет уже дольше, чем с ним, но только сейчас, кажется, начала его понимать.

Похороны и поминки, поминки и похороны – вот из чего теперь состоит ее светская жизнь. Давеча в закрытом гробу хоронили Дакси. Она пришла бы в ужас от того, что на панихиде звучал не орган, а гитары. Вместо обычного извещения внуки ее подготовили цветную программку с кошмарными фото. «Отмечание», – гласил заголовок крупными пляшущими буквами, словно приглашая на бродвейское шоу. Похоже, Дакси всё это видела, ибо после панихиды отплатила той же монетой. Катафалк приехал на кладбище, но водитель не смог открыть задние дверцы, потому что оставил ключи в замке зажигания, а машина захлопнулась. И Дакси, значит, полеживала себе в гробу, а снаружи на солнцепеке топтался народ, обмахиваясь программками и дожидаясь водителя, побежавшего за дубликатом ключей. Вот так оправдалась давняя шутка, что вечно опаздывающая Дакси опоздает даже на собственные похороны.

Сара хотела, чтобы ее хоронили по-старомодному: поставили гроб в гостиной, а потом на лошадях отвезли в церковь. Она оставила распоряжения Винсенту.

Дверь оранжереи наконец-то открылась.

Саре нравился здешний сытый сладкий дух. Иногда она приходила сюда вечерами – просто посидеть. Послушать, как в пруду, теперь занимавшем половину двора, квакают лягушки, крякают утки, как режут воздух крылья летучих мышей. (Со слухом, слава тебе господи, был порядок.) Сара уверяла, что слышит даже шелест побегов, пробивающихся из земли.

Она пошла будить внучек. Кактус, прозванный Персефоной, цвел только одну ночь в году. Прошлой весной Сара, уведомленная новым садовником, наблюдала это чудо и обещала, что в следующий раз позовет девочек.

– Ничего не видно, – сказала Рут, входя в оранжерею. Близорукая, она не хотела носить очки и копила деньги на новинку под названием «контактные линзы». Винсент растолковал, что нынче это повальное увлечение – стекляшки присобачивали прямо на глазные яблоки. Сару корежило, когда она это представляла.

– Погоди, я включу свет, – сказала Сара.

– Он и так уж горит, – заметила Абби, и Сара объяснила ей, что это круглосуточно горящие лампы, которые способствуют росту посадок. Мистер Таппер, поди, не мог и представить, сколько появится всяческих светильников. Они-то переносили настольную лампу из комнаты в комнату, подключая к розетке, единственной в каждом помещении.

Сара нашарила и дернула шнурок.

– Ну вот, извольте.

Яркий свет, заливший оранжерею, мигнул, но тотчас успокоился, явив девочек в ночных рубашках, которые бабушка сострочила им на старой швейной машинке. Одной внучке одиннадцать, другой тринадцать. Похоже, здесь всё, кроме меня, на пороге юной красоты, подумала Сара.

– Ну, где он? – спросила Рут, озираясь.

Обычно вход сюда девочкам был запрещен.

– Идемте. – Сара повела внучек вдоль строя цветущих стеблей.

– Надеюсь, мы не опоздали, – сказала Абби.

– Он цветет почти час, – успокоила Сара. – Садовник говорит, это произойдет не раньше одиннадцати. – Она щелкнула крышкой отцовских карманных часов, подвешенных к длинным жемчужным бусам. – Сейчас еще только без десяти.

Рут зевнула, и Сара удержалась от замечания, что нужно прикрывать рот. Девочка-то с норовом. Маленькой была тихоней и ластилась. Абби была боевитей. Но со временем они как-то поменялись ролями.

– Ну вот! – сказала Сара.

– Ой, обыкновенный кактус, – разочарованно протянула Абби.

– Погоди, сама увидишь, что ради этакой красоты стоит полуночничать. – Сара надеялась, цветок ее не подведет, представив ошеломительное зрелище, не хуже прошлогоднего.

– Он весь в огромных мурашках. – Рут потянулась к кактусу, но Сара перехватила ее руку:

– Ты ему помешаешь. Это не мурашки, а лепестки, которые вот-вот раскроются.

Всякий раз Сара чуть вздрагивала, глянув на изящные пальчики внучки – один в один пальцы Брайди. А в некоторых ракурсах и вся Рут была вылитая Брайди. Интересно, Винсент замечает это сходство? Правда, он не видел свою няньку молоденькой девушкой. Нынче всю неделю сын проводил в Нью-Йорке, домой приезжал только на выходные, но ему постоянно звонили по работе, даже когда они с Сарой садились за стол. К телефону подходила Би, однако звонивший требовал по неотложному делу Винсента. Сара считала это дурными манерами и плохим примером для девочек, но стоило наедине сказать об этом сыну, как он отговаривался тем, что в его бизнесе не работают от сих до сих. (Сара не стала напоминать, что у Эдмунда тоже был ненормированный рабочий день, однако он никогда не позволял служебным делам нарушить семейную трапезу.)

Внучки, изящные, как балерины, расхаживали по оранжерее, постукивая носками тапочек по ящикам с розами, орхидеями, лилиями и красным гибискусом, экзотическим растением с Гавайев, колонии прокаженных, которую Сара всё еще считала полноценным штатом.

– Руками не трогать! – остерегала она.

Девочки отличались как день и ночь: Рут светленькая, а темненькая Абби – копия матери. Ясно, что она станет такой же рослой: уже сейчас Абби выше Рут, из-за чего та сильно злилась.

После смерти Дороти Сара старалась быть как можно внимательнее к внучкам. Она знала, каково в этом возрасте лишиться матери. И прежде она оплачивала их дополнительные занятия – уроки танцев и музыки, школу хороших манер и летний лагерь, – но теперь хотела стать для них добрым ангелом, каким некогда для нее была тетя Герта.

Абби согревала ей душу. Они очень сблизились и вместе проводили вечера у камина. Сара учила внучку вязать крючком и на спицах, вышивать и прочему женскому рукоделию, которое нынче, к сожалению, постепенно забывалось. Рут в их посиделках не участвовала – из ее комнаты во всю мощь гремело то, что у нынешней молодежи считалось музыкой. В этом Сара винила только себя. Она сама купила внучке проигрыватель и коллекцию пластинок «Классические произведения для юношества», которые так и остались в нераспечатанных целлофановых конвертах. Возникало опасение, что по части вкусов Рут пошла в Брайди.

Прошлой осенью внучка сбежала из дома. Мало того, деньги на побег она украла из сумочки Сары, оставленной в прихожей. Когда Сара это обнаружила, она уже знала, что с внучкой всё в порядке. Из Нью-Йорка позвонила мать бывшей одноклассницы и сказала, что Рут у них. Но как она добралась до вокзала? Голосовала на шоссе, точно бродяга! Сара содрогнулась, представив, что могло произойти.

Этот случай всколыхнул злость и боль от давнего предательства Брайди. Подумать только! Ее взяли в дом, ей доверились, нерушимо хранили ее постыдную тайну, помогли удержаться на плаву и позволили сблизиться с теми, кто был дорог Саре. Она получила не только работу, но возможность видеть, как растет, ни в чем не зная отказа, ее рожденное в позоре дитя. Ей даже разрешили участвовать в его воспитании. И чем же она отплатила? Из-за денег ускорила смерть Сариного отца! А бегство лишь доказывало ее вину в случившемся.

К счастью, в жилах девочек течет кровь Стербриджей, и есть надежда, что она перебьет дурную породу Моллой. К тому же Сара всеми силами старалась привить им традиции Холлингвортов. Вот только Рут ловко уклонялась от любых попыток внедрить дисциплину, а мягкосердая Би ей в том потворствовала. Слава богу, на будущий год внучка отправится в пансион. Правда, плата за обучение там устрашающая. Судя по тому, что творится в стране, все хорошие школы сговорились разорить добропорядочные семейства.

* * *

И вот оно случилось.

– Девочки, смотрите! – позвала Сара.

Все «мурашки», от корня до макушки, одна за другой медленно раскрывались, словно взрезанные невидимыми ножницами.

– Тсс! – шикнула Абби, хотя никто не проронил ни слова.

Из разрезов появлялись лепестки.

– Прямо как «Фантазия»! – сказала Рут, вспомнив мультфильм, на который в детстве ее водил отец.

Неказистый зеленый кактус оживал, покрываясь бледно-розовыми цветками.

Воздух загустел от пьянящего аромата.

Вся троица хором охнула.

– Как красиво! – проговорила Рут.

Один великолепный розовый цветок размером с голову младенца медленно закрылся.

– Боится нас, – сказала Абби. (Она станет поэтессой и всю жизнь будет стараться воспроизвести восторг, охвативший ее в эти минуты.)

– Особенность данного вида, – пояснила Сара. – Он чувствует человека и прячется, считая нас хищниками.

Они смотрели, как цветки распускаются, а потом сворачиваются. Рут восторженно скакала вокруг кактуса, пока Абби не попросила прекратить издевательство над растением.

Девочки еще немного полюбовались цветением, и Сара отправила их спать. Завтра в школу.

* * *

Утром Сара встала с восходом солнца (теперь это было ее обычное время пробуждения) и собрала опавшие лепестки для саше, которое сошьет вместе с Абби.