35

Сара

Веллингтон, Коннектикут

1916

Сара хотела быть хорошей матерью, а потому изучала книги и пособия, рекомендованные специалистами.

– Кто эти специалисты? – спросил Эдмунд, и она пояснила, что речь о членах совета «Клуба современных матерей». В него входили женщины, чьи дети были старше Винсента, но Сара надеялась, что он их превзойдет.

По совету наставниц она уже прочла «Уход за ребенком и его питание», «Нравственное воспитание юных граждан» и теперь стояла в библиотечной очереди на «Исправление ошибок детства».

Обычно в клуб вступали матери младенцев, и еще не было случая, чтобы его членом стала новоиспеченная мамаша шестилетнего мальчика. Однако Сара Холлингворт-Портер была желанным приобретением, поскольку происходила из самого старого городского семейства, имела соответствующий социальный статус и, кроме того, просторную гостиную, в которой могли проводиться клубные собрания.

В клубе, разумеется, знали, что мальчик – приемыш, но никто, даже Лил, Сарина свидетельница на свадьбе, не осмелился прямо расспрашивать о его происхождении. На чаепитии своего первого заседания Сара нашла способ ответить на этот незаданный вопрос. Она обмолвилась о родственниках на Юге и по взглядам, которыми обменялись ее одноклубницы, поняла, что больше не надо ничего говорить. В песнях, бульварных романах и дамских газетных колонках женщины, обитавшие ниже линии Мейсона – Диксона, всегда трагически погибали, но перед тем успевали отправить детей к родственникам на Севере.

Однако Сара огорченно понимала: сколько книг и брошюр ни прочти, в отношениях с мальчиком ей никогда не достичь той простоты и естественности, которые были свойственны Брайди, интересовавшейся этими книжками, но ни разу не попросившей их почитать.

Наверное, легкость в общении Брайди и мальчика отчасти объяснялась их кровными узами, что Винсент, видимо, интуитивно чувствовал, но о чем, разумеется, никогда не узнает.

Эдмунд пытался уверить жену, что она всё делает хорошо и правильно.

– Как повезло мальчику с матерью, которая о нем печется, но не душит своей заботой, – сказал он однажды за завтраком, проглядывая газету. Они ждали, когда приведут Винсента, собранного в школу.

Но его похвалы было мало. Хотелось, чтобы ее усилия оценили Брайди и Винсент.

Брайди умела искренне включиться в детскую игру. Она могла запросто плюхнуться на четвереньки, не заботясь о задравшейся юбке. В играх с Винсентом она и сама становилась ребенком, чему, конечно, способствовала ее миниатюрность.

Вернувшись из бридж-клуба, или с заседания Национальной гражданской лиги, или с круглого стола по женским вопросам, Сара заставала Брайди и Винсента на полу, с головой ушедшими в сражение оловянных солдатиков или возведение города из кубиков.

Сара опасалась, как бы этакая дружба с прислугой не поубавила в мальчике благородства, привив убеждение, что любая женщина так же легко сойдет с пьедестала, на который ее возвели собственная честь и мужское рыцарство. Но она не знала, как об этом сказать Брайди.

* * *

Пособия утверждали, что долг матери – быть наставницей, а не напарницей в играх. Однако время от времени Сара пыталась последовать примеру Брайди и порезвиться с мальчиком.

– Давай поиграем? – предлагала она, но всякий раз Винсент оттопыривал нижнюю губу и, вздернув острые плечи, говорил:

– Не хочется.

Когда он все же выбирал игру («джекс», «сдуй перышко», «подковы» или «бутылочные гонки»), то быстро терял терпение из-за Сариного незнания игровых словечек и часто обвинял ее в нарушении правил. Да какие еще правила? Кем они писаны?

Однажды играли в прятки. Сара обыскала весь дом, но ни в одном обычном месте мальчика не нашла: ни под телефонным столиком, ни в нише на площадке второго этажа, ни под его кроватью (пришлось сесть на корточки, что в корсете, даже новом, без косточек, было очень нелегко), ни на четвертом этаже в каморке башни, куда вела крутая и узкая лестница, вынуждавшая подниматься боком. На обратном пути из башни у Сары захолонуло сердце: вдруг мальчик выпал из окна и разбился? Или, не дай бог, лежит где-нибудь в доме покалеченный и не может позвать на помощь? Она влетела в кухню, где Брайди мяла тесто. Видимо, все эти страхи были написаны на ее лице, потому что в глазах Брайди мелькнул смешливый огонек.

– Гляньте в корзине с грязным бельем.

Сара смотрела недоуменно, и тогда Брайди, приложив палец к губам, крутой лестницей отвела ее в подвал. Там на полках вдоль стен стояли банки с домашними консервами, и каждая имела приклеенный ярлычок, извещавший о ее содержимом. В надписях, сделанных аккуратным почерком, Сара узнала мамину руку, и у нее защипало глаза.

В подвале, куда свет проникал через два узких окошка под потолком, было сумрачно и сыро. Следом за Брайди Сара миновала бочки с яблоками, лари с картофелем и очутилась в прачечной, где уже сто лет не бывала.

В углу стояла плетеная корзина, некогда служившая колыбелью Ханны – во время прогулок малышка спала в ней в тени тюльпанового дерева. Сейчас ее использовали под грязное белье. Пригнувшись, Сара сунула в нее руки и замерла, ощутив тепло Винсента.

Обмотанный простынями, он напоминал восставшего Лазаря в саване.

– Я знал, что ты меня не найдешь! – ликовал он. – Тебе Бидди подсказала, да?

Саре стало горько от собственной никчемности, заметной даже ребенку.

* * *

Мать ее не играла в прятки со своими детьми. Ей было некогда. Всё ее время уходило на взрослые дела, которые Сара очень хотела освоить: составить букет, украсить вышивкой подушки, заштопать носки, с помощью английской булавки вставить резинку в панталоны. Вот этому мать ее и учила. В том-то и состоит задача матери – обучить ребенка, привить ему навыки и дисциплину. Но Винсент-то – мальчик. А чему мать учила маленького Бонно? Помнилось только, как она, усадив его на колени, читала ему сказки из большой книги, до сих пор стоявшей на полке в комнате Винсента. А вот отец учил его обращаться с ножом и ружьем, ловить и чистить рыбу. Она, Сара, этого не умеет. Надо будет напомнить Эдмунду о его отцовских обязанностях.

* * *

Часто перед сном она читала Винсенту из большой семейной Библии, и обычно под звук ее голоса он засыпал. Это был ее любимый момент. Услышав его ровное дыхание, она пересаживалась из кресла на кровать, гладила его по щеке, трогала мочку уха и вдыхала его яблочный запах, наслаждаясь лишь теперь возникавшим чувством обладания.

Иногда Винсент просил ее рассказать сказки, которые слышал от Брайди: о гномах и королях, о селянах, заточенных в пещере дракона. Умение Брайди сплетать фантастические истории восхищало. Как она умудрялась их запомнить? Видимо, у нее свободнее голова, занятая лишь хозяйственными делами. А вот у Сары лекции, симпозиумы, беседы (только на этой неделе «Домашняя боеготовность» и «Заем свободы»), собрания в клубах (не только «Современных матерей», но еще книголюбов, в бридж-клубе и недавно созданном «Обществе помощи жертвам бедствий»), да еще надо запоминать имена новых членов, их адреса и статус в клубе и обществе. Однако ж надо иметь такое воображение! Иногда Сара подслушивала под дверью и прерывала повествование, если только сказка становилась чересчур слащавой или склоняла к суевериям.

Католицизм – сплошное суеверие. К счастью, ее семья отошла от религии, примитивность которой иногда просто била в глаза: давеча преподобный Биерверт мягко убедил католического пастора убрать из церковного двора дар прихожанина – огромную резную статую Христа с кровоточащими ранами.

* * *

Кое-что в Брайди не нравилось. Например, ее речь. Ирландский акцент стал как будто заметнее. Странно, правда? Однажды Винсент, уронив игрушку себе на ногу, воскликнул «Мать честная!», после чего Сара заставила его с мылом вымыть рот и записала Брайди на занятия по культуре речи. Она неустанно напоминала о важности упражнений для спины Винсента, дабы избежать искривления позвоночника. Сара не стала говорить, что прямая осанка – знак принадлежности к высшему обществу, куда Брайди дорога заказана.

Для своих лет Винсент был невысок. Однажды, возвращаясь домой, Сара увидела, как Брайди несет мальчика на закорках! Винсент обхватил ее руками за плечи, ногами – за талию. Они выглядели парочкой дикарей. Что скажут люди!

– Ты превратишь его в калеку! – крикнула Сара, поравнявшись с ними. Брайди, красная от натуги, покраснела еще больше и разжала руки, Винсент соскользнул с ее спины.

Сара поняла, что воспитание ребенка вдвоем напоминает супружество. Только теперь она исполняла роль мужа, который распоряжается деньгами, и, в случае разногласий, последнее слово остается за ним.

* * *

С тех пор как Винсент появился в доме, Саре часто снился один и тот же сон. Как будто они сидят на плетеном сиденье нью-йоркской подземки, она держит Винсента за руку. Едут в дамском вагоне, поскольку мальчику всего шесть лет. Вдруг что-то происходит, поезд тормозит, пассажиры кидаются к дверям. Толпа выносит их из вагона. И уже на платформе она понимает, что держит за руку не Винсента, а покойного брата, утонувшего много лет назад. У нее обрывается сердце, когда поезд резко отъезжает от станции. Винсент остался в вагоне, и она понимает, что больше никогда его не увидит. Она кричала и просыпалась от собственного крика. Иногда своим воплем будила Эдмунда. Муж гладил ее по голове и успокаивал – мол, ей привиделся кошмар.

Сон этот она никому не рассказывала. Не должно такое сниться матери, да еще так часто. Но на душе было скверно. Она не настоящая мать. Она самозванка.

* * *

Как большинство ее знакомых, Сара не была суфражисткой и не сочувствовала этому движению. Она считала, мужчины поступают честно, голосуя за то, что во благо их женам, матерям, сестрам и дочерям. И требование права голоса для себя означало недоверие к мужчинам в своем окружении. Мужчин, естественно, это огорчало. Женщины, участвовавшие в демонстрациях протеста и пикетах, полагали, что хотят улучшить свою жизнь, но вообще-то действовали себе во вред, разрушая мир в собственном доме.

– Говорят, в прошлый раз на Пятой авеню их собралось двадцать пять тысяч, – сказала Летси, подруга Сары, на заседании клуба «Двадцатый век».

Собрание проходило в ее гостиной, где дамы заготавливали в помощь фронту лоскуты на пошив бинтов. Во многих клубах были созданы ячейки Красного Креста. Президенту Вильсону пока что удавалось удержать Америку от вступления в войну. Однако молва утверждала, что это неизбежно.

– И у нас они провели демонстрацию, – сказала Лил, возясь с неподатливым лоскутом. Подумать только, ведь совсем недавно она и Сара ходили на курсы кройки и шитья, где шили себе приданое. – В газете пишут, они пикетировали ратушу и требовали, чтобы члены городской управы подписали их петицию.

– Не понимаю, чего они так усердствуют, – сказала Милли. – Ведь право голоса повлечет за собой призыв на военную службу.

Сара об этом не знала.

– То есть женщин пошлют на войну?

– И мистер Кэнфилд так говорит, – кивнула миссис Кэнфилд. – Назвался груздем, полезай в кузов.

Сара не могла представить себя с винтовкой. У нее рука не поднимется в кого-нибудь выстрелить, даже в ганса.

Но ведь на войне женщин могут убить, и что будет с их осиротевшими детьми?

– Я читала, кучка этаких осаждала Белый дом, – сказала Дакси, как всегда опоздавшая на собрание. – Они держали хамские плакаты и стали оскорблять президента Вильсона, показавшегося в воротах.

– Что за манеры! – Миссис Кэнфилд покачала головой и взялась за иголку, своим примером призывая других вернуться к рукоделию.

* * *

Через некоторое время в Хартфорде состоялся большой диспут по суфражизму. На каждой станции в поезде всё прибавлялось пассажиров женского пола. Сара и другие активистки из Веллингтона посчитали везением, что им удалось найти сидячие места. Лацканы их пальто украшали красные розы, отличавшие их от суфражисток с желтыми розами в петлицах. В Хартфорде они наняли извозчиков, которые отвезли их к зданию законодательного собрания. Оказалось, что в части зала, отведенной противникам суфражизма, все места уже заняты. Сара опешила, поняв, что ей и подругам придется сидеть среди суфражисток. Направляясь на их половину, она поглаживала лепестки красной розы, дабы привлечь внимание к своему статусу. Чтобы не стучать остриями зонтиков по натертому полу, депутация из Веллингтона перехватила их повыше и широким проходом добралась до ряда, где имелись свободные места. В величественном зале, отделанном деревянными панелями, уже держала речь миссис Панкхёрст, известная лондонская суфражистка:

– Мы не требуем вознести нас на трон богинь или королев. Мы согласны на равноправие.

Сара пристроила зонтик под подлокотник сиденья, изрезанного инициалами.

– Но сейчас мы неполноценные граждане.

Сара подалась вперед.

Миссис Кэнфилд тоже вытянула шею:

– Какая-то невнятица, да еще этот английский акцент.

Но Сару-то потянуло к оратору, потому что вдруг стало интересно.

В других странах женщины уже получили право голоса. Австралийки, за исключением аборигенок, голосовали давно, как и датчанки, финки и норвежки.

– Нигде в мире… – миссис Панкхёрст энергично помотала головой, от чего заколыхались перья на ее шляпе, – наделение женщин правом голоса не увенчалось их воинской повинностью.

На половине, где сидела Сара, вежливо похлопали.

– Истинная причина, по которой американские женщины лишены права голоса, – лобби, проплаченное изготовителями спиртного. Владельцы винокуренных заводов страшно боятся того, что женщины проголосуют за запрет торговли спиртным!

На другой половине зала раздался смех. «Неужели это правда? – подумала Сара. – Что-то не верится».

Однако за ужином Эдмунд подтвердил эту версию. Мало того, он сказал, что не считает суфражизм злом.

– Если уж разрешили голосовать неграм, почему в этом отказано женщинам?

И что совсем невероятно – с другого конца стола Эдмунда поддержал ее старомодный отец!

– А что ты об этом думаешь, Винсент? – спросил мистер Холлингворт мальчика, доедавшего суп. Сара удовлетворенно отметила, что тарелку он наклонил, как учили, – от себя.

– Я всегда согласен с мамой. – Винсент глянул на Сару.

– Хитрец! – усмехнулся Эдмунд.

– Он еще будет баллотироваться в президенты, – сказал мистер Холлингворт.

– И за такого красавчика проголосуют все женщины, – вставил Бенно, оставшийся на ужин.

«Как быстро меняется мир, в котором ему предстоит жить!» – подумала Сара. Невозможно представить, что она заполняет избирательный бюллетень. Но ведь так оно и есть: женщины без права голоса – неполноценные граждане.

Вспомнилось, что миссис Панкхёрст сказала напоследок: «Если мои слова кому-нибудь запали в душу, знайте: нам нужны ваши энергия, время и самоотверженность».

Перед сном Сара подошла к окну задернуть шторы, но долго смотрела на полную луну.

За порогом Холлингвуда большой мир. Сколько добра можно сделать, покинув пределы дома. Нетти отвечает за готовку, Брайди приглядывает за ребенком, и получается, что она, Сара, здесь, в общем-то, лишняя.

Когда через несколько дней в дверь постучала суфражистка, собиравшая пожертвования, Сара попросила занести ее в список добровольных помощниц.