12

Сара

Пять углов, Манхэттен

Февраль, 1909

Пешком от Холлингвуда до веллингтонского вокзала было всего ничего, однако в ночь накануне первой акции нового филиала «Христианского благодеяния» опять повалил снег, а посему мистер Кэнфилд заехал за Сарой и другими девушками и на санях повез их на станцию, где уже дожидались миссис Кэнфилд и прочие дамы. Поезд на Нью-Йорк отходил в 8:13.

Забравшись в сани и усевшись рядом с Лил, Сара пожалела, что не взяла мамину муфту. Клара и Дотти прятали руки в муфтах, она же свою оставила дома, послушавшись совета Нетти поберечь ценную вещь от городской сажи и воров. А вот Клара и Дотти не убоялись закоптить свои муфты, причем собольи, а не кроличьи. С тех пор как мама купила эту муфту, моды изменились, но для Сары и Рейчел это не имело значения. Сестра не простит, если Сара вернется домой без муфты. Да она и сама себе этого никогда не простит.

Выбравшись из саней, Сара вместе со всеми прошла в нетопленое здание вокзала. Несмотря на две пары лайковых перчаток, пальцы ее заледенели, и она вновь подумала об уютной шелковой подкладке муфты, некогда согревавшей руки ее мамы. Наверное, Сара мерзла еще и от волнения. Последний раз она ездила в город год с лишним назад, а в том неблагополучном районе, куда направлялась сейчас, не бывала никогда.

В поезде девушки и сопровождавшая их миссис Пребскотт играли в карты – в безик, «пять сотен» и «красную и черную». Говорили о том, чем займутся и что посмотрят в Нью-Йорке в следующую поездку, поскольку нынешняя целиком посвящалась благотворительности. Путешествие отнимало целый день, и оттого подобное приключение могло происходить лишь раз в неделю. Девушки рассчитывали, что вскоре освоятся с поездками и их отпустят одних, без сопровождения. Клара хотела посмотреть обновленную экспозицию изящных искусств в музее Метрополитен; Дотти делилась планами о прогулке по Пятой авеню и посещении молочной фермы в Центральном парке; Сара мечтала увидеть настоящую бродвейскую постановку и затем сразить Эдмунда своим метким отзывом.

Потом Дотти собрала карты и спрятала их в твердый кожаный футляр, поскольку поезд въезжал в Центральный вокзал Нью-Йорка.

Когда Сара ступила на платформу, залитую светом сквозь стеклянную крышу огромного дебаркадера, ее охватил трепет перед человеческой изобретательностью и усердием. Она как будто очутилась в тоннеле из металла и солнца. Сколько же чудес уготовил нынешний век, думала Сара, стараясь не отстать от миссис Кэнфилд, пробиравшейся сквозь толпу пассажиров.

На вокзале еще сохранилось убранство к столетию Линкольна, которое отмечалось на прошлой неделе. Стена шириною с поле была целиком задрапирована американским флагом. Вдруг вспомнились гирлянды, которыми Сарин кружок вышивания украсил подиум в веллингтонской ратуше. Сейчас их творения выглядели мишурой по сравнению с красно-бело-синими сборчатыми полотнищами, растянутыми от потолка до пола, и вертушками размером с вагонное колесо, разгонявшими вокзальную духоту.

Миссис Фелпс из «Церкви земли и моря», крупная, сильно напудренная дама в мехах, встречавшая гостей под золотыми часами у расписания поездов, в ответ на восторги миссис Кэнфилд прихлопнула руками в перчатках:

– Видели бы вы, что здесь было неделю назад! Зрительские места стояли амфитеатром, а хор Метрополитен-оперы в красно-бело-синих одеждах изображал государственный флаг!

«Нью-Йорк воистину “сногсшибатель”», – подумала Сара, вспомнив последний приезд цирка в Веллингтон. Клоун вывез на тележке огромный красный конус, на боку которого было написано СНОГСШИБАТЕЛЬ. Перескочив через барьер, коверный собрал у публики всякие мелкие вещицы и одну за другой затолкал их в узкий конец конуса. Барабанная дробь, ахнули тарелки, взрыв – и из раструба вылетели предметы, невероятно изменившиеся в размерах: носовой платок стал простыней, монета – золотым слитком, бутоньерка Сариного отца – большим цветущим деревом.

Сара любила ездить в Нью-Йорк, однако с не меньшей охотой возвращалась домой к не столь лихорадочной жизни. Обитай она в Нью-Йорке, и, пожалуй, умерла бы от хронического перевозбуждения.

* * *

– Поедем подземкой, хорошо? – сказала миссис Фелпс, возглавив процессию. – В такую погоду это самый удобный вид транспорта. В двуколку мы все не поместимся, а трамвай весьма ненадежен. Стоит снегу слегка припорошить рельсы, как вожатому приходится поминутно выходить, чтоб лопатой расчистить пути.

В вагоне усевшись на плетеное сиденье, Сара расправила юбку, дабы не зацепиться за вылезший прутик, – однажды вот так вот отец порвал брюки. Клара и Дотти расположились по бокам от нее, но скрежет колес не давал разговаривать, позволяя только молча разглядывать других пассажиров, которыми в это время дня были в основном дамы. Оказалось, нынче в моде приталенные пальто без накладных плеч. А шляпки! Всевозможных форм, они были украшены не только лентой, но и перьями. Головной убор женщины, что сидела напротив, венчал целый веер ярких перьев. Похоже, кампания по защите птиц, развернутая миссис Рузвельт и Одюбоновским обществом, не убедила нью-йоркских модниц.

Над шляпками сияли рекламные плакаты, расхваливавшие превосходные свойства крахмала для стирки, тонизирующих напитков, виски, полироля для плит. Мужчина на рекламе сигар «Белая сова» весьма походил на Эдмунда.

После бала у Редфилдов Сара и Эдмунд несколько раз виделись. Сару взволновало, что вскоре после маскарада Эдмунд нанес визит в Холлингвуд. Предлогом стала необходимость консультаций с ее отцом по городским делам, но долгий взгляд Эдмунда на Сару раскрыл ей истинную цель его прихода. Похоже, ее понял и отец. Якобы за какими-то бумагами он ушел в свой кабинет, где пробыл неоправданно долго, оставив молодых людей наедине. В гостиной им никто не мешал, и только Нетти бесшумно подала чай.

Больше всего Сару впечатляла прямота ее избранника. Эдмунд не заигрывал, не хвастал, не льстил. Невзирая на лица, он всегда говорил, что думает. Видимо, это качество и направило его на стезю юриста.

Однако Сару тревожило, что их сухая беседа забиралась в столь высокие сферы, где невозможно укорениться любви.

Например, во время их уединения Эдмунд рассказал, сколько дюймов снега выпало в нынешнем году, и детально поведал о матушкином средстве от гриппа – настое хрена с засахарившимся медом. Слушая его, Сара впала в отчаяние, ибо разговор их уподобился заплутавшему кораблю и она, неопытный капитан, никак не могла выправить его курс.

Сара слышала о женских уловках направлять разговор, но сама ими не владела. В школе Кэтрин Бичер она постигала только академические предметы, необходимые для раннего умственного и духовного развития ее будущих детей. Кое в чем ей остро не хватало материнской подсказки, которую получали другие девушки. Хотя вот Рейчел спокойно обходилась без наставлений. На последнем благотворительном обеде Сара поразилась, увидев, как мужчины, окружившие сестру, завороженно внимают ее рецепту фруктового печенья.

Вдруг Эдмунд сочтет ее провинциалкой? Ведь он побывал в Европе. А она не осмелилась отъехать дальше Хартфорда, где располагалась школа Кэтрин Бичер.

Сара была рада еженедельным поездкам в Нью-Йорк, позволявшим найти новые, интересные Эдмунду темы для бесед.

* * *

На станции «Спринг-стрит» они вышли из вагона и поднялись на улицу, где, огибая сугробы, сновали толпы прохожих, стояли лошади, привязанные к бетонным поилкам, пустым или с замерзшей водой (бедные лошадки! как им утолить жажду зимой?), и торговали яйцами, приправами, живыми курами и утками зычные лоточники.

На углу Мотт-стрит миссис Кэнфилд попросила полицейского быть их провожатым. После пересечения с Кэнал-стрит дорога стала немощеной, тротуары исчезли. Под ногами хрустели устричные ракушки, бутылочные осколки, посудные черепки. Возвышались смерзшиеся кучи конского навоза. На каждом углу маячил салун. Дамы приподнимали юбки, старались не запачкать кисточки бот. Нетти намучается, отчищая мои ботинки, подумала Сара.

– Доходные дома теперь принято называть съемным жильем, – сказала миссис Фелпс, шагая вдоль длинного ряда безликих строений, где дыры в разбитых окнах были заткнуты старыми газетами. У Сары сжалось сердце, когда она увидала детские лица, маячившие за стеклами. Близился март, но было не по сезону холодно.

Полицейский вдруг остановился и показал на окно над китайским рестораном:

– Вон там несчастная Элси Сигел нашла свою смерть.

– Кто? – переспросила миссис Пребскотт. Она была туга на ухо, но, отправляясь в Нью-Йорк, слуховую трубку оставила дома.

– Элси Сигел, миссионерка, которую два ее подопечных нехристя задушили и спрятали в сундук, – пояснила миссис Фелпс, после чего Сара прибавила шагу, стараясь быть ближе к полицейскому.

Группа свернула за угол и увидела надпись краской на кирпичной стене: МИССИЯ ЛУКРЕЦИИ БЕЛЛ ДЛЯ ПАДШИХ ЖЕНЩИН И ЗАБЛУДШИХ ДЕВИЦ.

– Я покидаю вас, милые дамы, – сказал полицейский, коснувшись блестящего козырька фуражки. Миссис Фелпс вложила монету в его обтянутую перчаткой руку, полисмен благодарно кивнул и, насвистывая, зашагал прочь.

Рослая Сара почувствовала себя мелюзгой, следом за внушительной миссис Фелпс поднимаясь по ступеням крыльца. Она приготовилась увидеть темное неопрятное жилище, пропитанное зловонием и полнящееся оглушительным плачем голодных младенцев. А все его обитательницы, наверное, жуткие неряхи.

Однако дверь открыла женщина в накрахмаленной униформе в розовую полоску и кокетливой розовой шапочке. Пригласив гостей в чистую прихожую с натертыми полами, она предложила им передать пальто служанке, осведомившейся, не желают ли дамы чаю.

– Нет? Тогда прошу прямо в детскую, – сказала женщина в униформе и провела их в сияющий чистотой коридор, где стояла группа заблудших девиц с большими животами – некоторые выглядели этакими бочками. Сару поразило, что все очень молоды, ненамного старше Ханны.

При мысли, что столь юные существа изведали столь взрослый опыт, который и привел их сюда, Сара покраснела. Против ожидания, особы эти не выглядели ожесточенными, их лица ничем не отличались от лиц Сариных подруг школьной поры. Пропуская благотворительниц, одна заблудшая девица, прикрыв рукою рот, что-то шепнула товарке, и обе рассмеялись. Сара подивилась их мужеству: надо же, в такой тяжелой ситуации они еще находят повод веселиться!

Уже на лестнице, одолевая третий пролет, делегация расслышала младенцев – сквозь половицы проникал неудержимый крик человечков, пока не умеющих говорить. Этот пронзительный плач Сара помнила по тем временам, когда ее сестры и брат были новорожденными, – они как будто жаловались, что маленькие тельца их не позволяют им выразить свои желания. Удивительно, но крох было слышно во всех уголках просторного Холлингвуда.

На двустворчатых дверях с матовыми стеклами красовалась трафаретная надпись: на одной створке слово «детская», на другой – «комната». Женщина в розовой шапочке распахнула дверь, явив младенцев. Прелестные карапузы сидели и лежали в железных кроватках. Некоторые, чуть постарше, тянули ручонки сквозь прутья ограждения, но большинство детишек по трое лежали в колыбелях.

В одной колыбели вся троица спала. Неужто оглушительные вопли им не мешали? Сара присела на корточки и просунула палец в кроватку. И тут вдруг ближайший к ней младенец, не просыпаясь, крепко за него ухватился. Наверное, мальчик, подумала Сара. В отличие от лысых сожителей, он обладал богатой рыжей шевелюрой – не огненно-рыжей, но темной, цвета красного кирпича. Во сне румяный малыш вытянул губы трубочкой, как для поцелуя. Красавец, просто красавец.

Если мы с Эдмундом поженимся, размышляла Сара, я не стану затягивать с рождением детей. Хочу четырех. Двух мальчиков и двух девочек – именно в таком порядке, чтобы у девочек были старшие братья, как у меня – Бенджи.

– Это наш Томас, – сказала нянька, стоявшая по другую сторону кроватки. – Милый, правда?

– Он чудо, – шепнула Сара, разглядывая спящего малыша.

– А вот его мамочка.

Обернувшись, Сара увидела девушку моложе себя, но уже познавшую то, что для нее пока оставалось тайной, – плотскую любовь, беременность и грубость родов, не исключавших печальный исход.

Конечно, для Сары они не станут таким уж тяжким испытанием. Женщинам ее круга помогают врачи, вооруженные научными знаниями.

– Ее зовут Лулубель, – представила нянька.

Девушка смотрела в пол, но Сара заметила, как чуть дернулись ее губы. Что это было? Улыбка? Усмешка?

Сара встала и, как всегда, перед невысоким визави почувствовала себя великаншей.

– Я Сара. – Она поклонилась и протянула руку.

Однако девушка ее не приняла. И даже не подняла взгляд. Обойдя Сару, она взяла малыша на руки и вышла из комнаты, стуча каблуками по натертому полу.