Второй эпилог

Прошло два года. Я больше не работаю фрилансером. Фрилансер – это собачья должность. Ощущение безнадеги или, как пишет Иноземцев (или Ш. – неважно), полного метафизического ужаса. Вот миска, она пустая. А теперь немного полная. Но от тебя это мало зависит. Ты, наоборот, зависим от всех, кто волен дать тебе работу. Захочет – даст, не захочет – не даст. Холодильник ненадолго открывается, и тебе достают оттуда банку собачьего корма: на, покушай, чтобы с голода не сдох. Или холодильник не открывается, и тогда сиди с урчащим животом.

После того как жена в очередной раз закатила мне грандиозный скандал, сказав, что ей надоело жить в беспросветной нужде, что, выходя за меня замуж, она не подписывалась на жизнь с нищим гением, я, конечно, сходил в парк зализать душевные раны, но все-таки задумался о штатной работе. И тут я познакомился с Игумновым.

На книжной ярмарке я брал у него интервью для газеты «Культура», и Вячеслав Олегович изволили пригласить меня в шашлычную на ВВЦ.

– Писатель? – спросил он меня после того, как мы съели по порции шашлыка и выпили по бокалу крымского коньяка.

– Так точно! – по-армейски ответил я. – Только меня никто не печатает.

– А много ли написал? – уточнил Игумнов.

– Три романа уже, – пожаловался я.

– Много! – сказал он. – Дай почитать тот, который считаешь лучшим.

– Вам его по электронной почте прислать? – осведомился я.

– Нет! – Игумнов поморщился. – Я из старых метранпажей и предпочитаю рукописи. Которые не горят…

Я занес в издательство «BE» свою рукопись, а уже через два дня мне позвонила секретарша: Вячеслав Олегович Игумнов ожидают-с меня к такому-то часу, и чтобы я не опаздывал, потому что Вячеслав Олегович этого крайне не любят-с. Нужно ли говорить, что я летел в издательство «BE» как на крыльях. В голове моей рисовались самые радужные картины. Вот моя книга выходит и, разумеется, сразу становится бестселлером. Вот в Доме Пашкова мне вручают первую премию «Большой книги». Вот у меня появляется свой литературный агент за рубежом, и мой роман переводится в двадцати странах, в том числе и на самые экзотические языки. Вот моим романом заинтересовался отечественный, нет, лучше голливудский продюсер. Плохо, что я не владею свободно английским. Ничего, найму переводчика. Нет, лучше красивую молодую переводчицу. Я не буду с ходу подписывать договор, мы еще поторгуемся!

Впрочем, Игумнов быстро остудил мой пыл.

– В тебе определенно есть писательский талант, малыш! – сказал он. – Но издаваться тебе еще рано.

– Лучше рано, чем поздно, – возразил я.

– Это правда, – не стал спорить Игумнов, – но я советую тебе не спешить. Ну, допустим, издам я твой опус тиражом три тысячи. Ну ладно, пять тысяч. Думаешь, он разойдется? Ни хрена он не разойдется! Читателей все меньше, а писателей – все больше.

– Что же мне делать? – закручинился я. – Жена ругается, дочка новое платьице просит, а папка пишет третий роман подряд, но его никто не печатает. И вы тоже.

– Иди ко мне на работу, малыш, – предлагает вдруг Игумнов. – Чем-то ты мне приглянулся.

– Надеюсь, штатным редактором? – нагло спрашиваю я, помня о том, что сейчас везде нужно набивать себе цену. – Имейте в виду, я стою не менее восьмидесяти тысяч.

– В год? – Игумнов хохочет. – Ты пока ничего не стоишь, малыш, – серьезным голосом продолжает он. – Но будешь меня слушать, я подниму твою цену не до восьмидесяти тысяч, а, скажем, до миллиона.

– Долларов? – продолжаю наглеть я.

Игумнов опять смеется.

– Нет, ты определенно нравишься мне, малыш! Но запомни, никто из нас не знает, сколько он стоит, пока кто-то не выставил его на рынок. Но не рынок определяет твою цену, а твой продавец. Знаешь старый анекдот про человека, который продавал курицу и просил за нее миллион? Все крутили пальцем у виска и отходили от него. Но один любопытный все-таки спросил: «Почему за миллион?» – «Мне надо», – ответил продавец. Но это не конец анекдота. Конец анекдота в том, что купили его курицу. За миллион. А почему? Да потому, что пока он требовал за нее миллион, ее цена росла, росла… И выросла до миллиона.

Предложение, которое сделал мне Игумнов, повергло меня в шок. Он предложил мне стать руководителем редакции любовных романов. Прежний руководитель Лев Варшавский уехал за границу к богатой племяннице и замутил с ней агентство по скупке опционов на отечественные литературные тексты, которые он собирается впаривать зарубежным продюсерам для экранизации. Дело это, как считает Игумнов, вроде бы совершенно тухлое. Но, хорошо зная Варшавского, он не исключает…

– Слышал о нем?

– Ну как же! – отвечаю я. – Конечно, слышал! Издательский гений!

Игумнову это не нравится.

– Запомни, малыш, в издательстве «BE» есть только один издательский гений, не будем поминать его имя всуе.

– Я вас понимаю.

– Вот и прекрасно! Сто пятьдесят тысяч в месяц твою душу устроит?

– Двести, – продолжаю наглеть я.

– Сто пятьдесят, малыш, сто пятьдесят с налогом. Задача твоя простая – ничего не трогать в схеме, которую разработал Варшавский. Просто ничего в ней не трогать. Знаешь, почему я беру тебя на эту должность? Потому что ты профан и ничего не смыслишь в издательском деле. Стало быть, есть надежда, что не будешь слишком усердствовать, предлагать мне какие-то перемены, пудрить мозги завиральными проектами, которые мне придется отвергать и тратить на тебя свое драгоценное время. Ты просто пока поработаешь тенью Варшавского. Просто будешь следить за тем, чтобы запущенный им конвейер вдруг не остановился. Ну а потом… Возможно, у меня будут на тебя другие планы. Признаюсь тебе откровенно – мне понравился твой роман. Но именно поэтому я не буду его печатать – то есть выбрасывать в никуда.

– А теперь я вас совсем не понимаю…

– А тебе и не нужно пока ничего понимать, малыш. Просто слушайся старика Игумнова, и благо ти будет!

Когда я сообщил жене, что устроился в штат на сто пятьдесят тысяч, она мне сначала не поверила, а потом полдня что-то считала на своем калькуляторе. Ночью у нас с женой был, кажется, самый бурный секс за все шесть лет совместного проживания. А после, как водится, началась сказка Пушкина о рыбаке и рыбке.

Мы взяли в ипотеку квартиру в элитном жилом комплексе и машину в кредит. Потом жена смущенно сообщила мне, что взяла в кредит машину еще и себе.

– Ах, – сказала она, – Nissan Juke – это такое чудо! Ну просто лупоглазая божья коровка! Первый взнос – ноль процентов, ты представляешь! Выплачивать придется десять с половиной тысяч в месяц – это же копейки для нас! Кстати, ты помнишь, что нашей дочери в этом году идти в школу? Я нашла ей гимназию с изучением английского и китайского языков. Говорят, сейчас это перспективно.

– Надеюсь, первый взнос там тоже ноль процентов? – спросил я.

– Нет, там что-то порядка ста тысяч. Сразу, а потом в год. Но если это разделить на двенадцать – выходят сущие копейки.

В общем, я вспомнил про свой любимый парк, купил фляжку водки «Флагман» и ириски «Meller» и отправился ностальгировать по старым добрым временам. На одной из дорожек я неожиданно встретил Тамару с розовой прогулочной коляской, на которой восседала довольно упитанная и миловидная девочка, очень похожая на мать. Рядом с ними скакала на тонком, как провод, поводке с автоматической подачей расстояния Лиза. Мы с Тамарой раскланялись, и я уже хотел пройти мимо, но мне не позволила Лиза. Она завизжала, бросилась ко мне, встала на задние лапки и стала откровенно проситься на руки.

– Лиза! – урезонивала ее Тамара. – Отстань от человека!

Но Лиза продолжала крутиться вокруг моих ног как юла, запутала их поводком и чуть не задушила себя ошейником.

– Наверное, вспомнила, как вы встречались с Иннокентием, – скорбным голосом произнесла Тамара.

– А что с ним? – испуганно спросил я.

Но Тамара махнула рукой, распутала поводок и отправилась гулять с дочкой дальше.

Вернувшись домой, я сразу включил компьютер и набрал в поисковике «Иннокентий Иноземцев». Нет, слава богу, в Википедии даты его смерти пока нет.

«Иннокентий Платонович Иноземцев – русский и американский писатель, сценарист. Родился в С. 14 октября 1960 года в семье геологов. Служил в армии. Учился на геологическом факультете С-ского государственного университета, но не окончил его. Увлекался горным туризмом. В 1992 году окончил Литературный институт им. Горького. Автор шести романов, имевших широкий успех (перечисляются). По новелле Иноземцева культовый режиссер Кирилл Злотников поставил на сцене Школы-студии МХТ спектакль “Швейцарский нож” в жанре театра абсурда. Имеет двоих детей: сына Максима (ныне проживает в США) и дочь Марию. В 2015 году покинул Россию и поселился в США, в Лос-Анджелесе. В настоящее время по роману Иноземцева “Любовное чтиво” в Голливуде снимается фильм, продюсером которого выступает Виктория Варшавская, входящая в топ-100 самых богатых женщин мира».

На фотографии в Википедии Иноземцев стоит на фоне собственного дома в Беверли-Хиллз, абсолютно седой, с загорелым лицом. Рядом с ним стоит молодая женщина с веснушчатым носом, узкими плечами и широкими бедрами. Подпись под снимком: «Писатель Иннокентий Иноземцев с продюсером». У продюсерши деловой вид, а Иноземцев по-прежнему похож на идиота, но только совсем уж счастливого идиота, которому в жизни больше ничего не надо, кроме солнца и этой женщины.

«Вот оно, значит, как, – подумал я. – Вот и счастливый конец романа, вот и развязка».

Прежде чем выключить компьютер, замечаю в новостях Яндекс. Дзен информацию, которая привлекает мое внимание. «В Москве задержан международный мошенник по кличке Мефистофель, несколько лет разыскиваемый Интерполом. Скрываясь под разными именами и используя поддельные дипломы частного психоаналитика, он втирался в доверие богатых клиентов в США и Европе, с помощью гипноза выведывал их финансовые и интимные секреты и продавал их заинтересованным людям. Последние пять лет практиковал в Москве, и его жертвами становились весьма влиятельные предприниматели, политики, представители шоу-бизнеса и знаменитые телеведущие. Имена их не раскрываются в интересах следствия».

Открываю верхний ящик своего письменного стола и достаю папку с рукописью «Любовного чтива». Не понимаю, зачем я хранил ее целых два года? Ведь это же не про меня. Это же совсем не про меня. Но что-то мешало мне избавиться от рукописи.

Через полгода работы в издательстве «BE» я окончательно запутался в своих семейных финансах и понял, что малые деньги создают малые проблемы, большие деньги – большие проблемы, но нет ничего хуже того, что посередине. Это вообще полный писец!

Вот тогда Игумнов и вызвал меня в свой кабинет.

Игумнов сама любезность. Угощает дорогим коньяком. Красивая секретарша Аля готовит нам настоящий кубинский кофе. На стенах кабинета по- прежнему друг против друга висят портреты Че Гевары и Хемингуэя. Все в издательстве в курсе, что свой отпуск Игумнов проводит на Кубе и что любит не места, а людей.

– Малыш, – говорит он, – не хочешь сигару?

– Вы знаете, что я не курю, – осторожно отвечаю я, почему-то чувствуя, что мне не нравится его предложение.

– Сигара – не курение, – говорит Игумнов.

– Вы хотите сказать, она открывает чакры?

– Откуда ты знаешь? – удивляется он и приносит из бара коробку с кубинскими сигарами. – Не возражаешь, я раскурю тебе сам? Это не так просто, как кажется.

– Сделайте одолжение…

Игумнов отрезает сигаре кончик специальной машинкой, забавно похожей на маленькую гильотину.

– Опустить попку в коньяк?

– А ты соображаешь, малыш!

Я окунаю кончик сигары в бокал с коньяком и правильно выпускаю облако ароматного дыма.

– Забыл предупредить, – говорит Игумнов. – Сигарами не затягиваются.

– Я знаю.

– Откуда?

– Прочитал где-то, – говорю я. – Кажется, у того же старика Хэма.

– Обожаю старика! – восклицает Игумнов. – Когда я учился в Литературном институте, мы фанатели от его прозы. Для нас он был кумир, мачо! А потом я узнал, что дядюшка Хэм был очень болезненный и мнительный тип. Он постоянно простужался, ломал себе кости, которые у него были хрупкие, как у древнего старца. Он покончил с собой, потому что не мог пережить собственной импотенции.

– Вы имеете в виду в творческом плане? – деликатничаю я.

– Нет – в буквальном.

– Вячеслав Олегович, зачем вы меня вызвали? – спрашиваю я. – Не справляюсь со своей работой? Хотите нежно меня уволить?

– Ты не угадал, малыш, – отвечает он. – Я хочу предложить тебе более интересную должность.

– Вашим заместителем?

– Не борзей, малыш!

Игумнов внимательно смотрит мне в глаза, словно пытаясь разобраться, что у меня в голове.

– Ты слышал, что фильм по роману Иннокентия Иноземцева получил в Каннах «Золотую пальмовую ветвь»?

– Нет.

– Это плохо! Писатели должны интересоваться успехами своих коллег. Читал книги Иноземцева?

– Да.

– Как они тебе?

– На любителя.

– Не ответ профессионала! – строгим голосом говорит Игумнов. – Это ответ институтки, малыш!

– Простите, – говорю. – В романах Иноземцева чувствуется рука мастера, во всех, кроме первого. Но и там есть потрясающая новелла про швейцарский нож. И еще мне нравится, что он пишет так, как снимает свои фильмы Тарантино. Только Тарантино может позволить себе такие длинные диалоги и монологи. Помните финал «Kill Bill – 2»?

– Еще бы! – говорит Игумнов, продолжая смотреть мне прямо в глаза. – Кто не помнит финала «Kill Bill – 2»? А знаешь, что Иноземцев мой самый близкий друг?

– Откуда?

– Ты читал о скандале, который разразился вокруг его успеха в Каннах? Писатель Ш. заявил, что все романы Иноземцева, кроме первого, ну, того, который тебе особенно понравился, написал не Иноземцев, а он. Этот скандал сейчас все обсуждают.

– Ничего не слышал, – признаюсь я.

– Может, это и хорошо… – задумчиво произносит Игумнов, не сводя с меня глаз. – Может, хорошо, что ты такой талантливый, но дремучий. Да, это грандиозный скандал! Ш. сделал публичное заявление, что я купил его в качестве литературного негра, чтобы он переписывал романы моего приятеля. Что он раскаивается в этом и готов публично принести извинения за наши с ним махинации. Разумеется, ему никто не поверил, уж больно кстати он сделал это заявление – на пике триумфа Иноземцева. Тогда Ш. потребовал провести лингвистическую экспертизу. Она показала, что – да! – на девяносто процентов есть уверенность, что книги Ш. и Иноземцева написаны одним лицом. И тогда мне пришлось дать свою пресс-конференцию. Не буду скромничать, я размазал Ш. по стенке! Я заявил, что зависть – худшее, что может терзать творческого человека. Это страшное чувство, оно пожирает творческую личность изнутри. Я заявил, что Ш. всегда завидовал славе Иноземцева и, увы, слишком уж старательно подражал его стилю. Немудрено, что итоги экспертизы показали нам некоторую идентичность их текстов. Но при этом все понимают, что такое романы Иноземцева и что такое романы Ш. Между ними примерно такая же разница, как между гениальным артистом и его бездарным, но старательным клоном-подражателем. Ты согласен с моим мнением, малыш?

– Вам виднее, – уклончиво отвечаю я.

– Но вот что интересно, – продолжает Игумнов. – В конце пресс-конференции я был уверен, что Ш. больше нет. Я имею в виду, что его больше нет в литературе. Ничего подобного! Рейтинг книг Ш. стремительно взлетел в той же примерно пропорции, как и рейтинг романов Иноземцева. Вот что значит публичный скандал! Они оба оказались в выигрыше. Фильм по роману Иноземцева на днях поступит в отечественный прокат, и прокатчики заранее прогнозируют ему самые высокие сборы. Но и Ш. купается в славе, хотя и весьма сомнительной. Это, конечно, ненадолго, но это – так!

– Очень поучительная история, – говорю. – Зачем вызывали, Вячеслав Олегович? Ведь не сигары же курить?

И тут по лицу Игумнова замечаю, что он принял для себя какое-то очень важное решение. Он подвигает ко мне через стол картонную папку, завязанную простыми тесемками…

– Что это?

– Продолжение романа Иноземцева «Любовное чтиво», – говорит он. – По первой части снят тот самый фильм, а это – вторая часть. Продюсером фильма выступила племянница Варшавского Виктория Иноземцева, она же бывшая жена сына Иноземцева, она же продюсер Иноземцева и она же новая супруга Иноземцева…

– Как это нас касается?

– А касается нас то, что я провел переговоры с Викторией и выкупил у нее за огромные, между прочим, деньги эксклюзивное право на издание всех новых книг Иноземцева.

– Выгодная сделка? – спрашиваю я.

– Пока не знаю, – говорит Игумнов. – Тут многое зависит от тебя, малыш…

У меня кружится голова. Я знаю, о чем речь. И мне заранее становится тошно.

– Вячеслав Олегович… Дело в том, что я… знаком с вашим другом. И я… читал роман «Любовное чтиво».

– Это невозможно, – говорит Игумнов, – он же еще не издан. Фильм вышел, а книга еще нет – права у Виктории, а она придерживает публикацию романа до выхода фильма.

– Рукопись романа лежит в верхнем ящике моего письменного стола, – признаюсь я. – И лежит уже два года.

Игумнов встает и начинает нервно ходить по кабинету.

– Вот как! – восклицает он. – Прекрасно! Значит, я не ошибся в тебе, малыш! Я чувствовал, чувствовал, что ты не такой простой парень, каким пытаешься казаться! Ну что ж, тогда – все карты на стол! Ты понимаешь, к чему я клоню?

– Вы клоните к тому, чтобы сделать из меня второго Ш. Но – я с этим не согласен. Я вам не негр!

Игумнов смеется.

– Ты будешь не простым негром, малыш. Ты будешь эксклюзивным негром.

– Негром-альбиносом?

– Это ты сказал.

– Нет, увольте! – говорю я. – Все, кто имел дело с Иноземцевым, становились несчастными людьми. И я не стану губить свою душу вашей дьявольской сделкой.

– Фу, как пафосно! – говорит Игумнов и морщится. – Не разочаровывай меня, малыш!

– Я вам не малыш!

– Я слышал, у тебя финансовые проблемы намечаются? Что, нахватал кредитов сгоряча?

– Это не ваше дело.

– Ой ли! А если так?

Игумнов берет лист бумаги и рисует там семизначное число.

У меня еще сильнее кружится голова. Глядя на эти нолики, я понимаю, что мои финансовые проблемы они решают, и решают надолго.

– Так как? – ухмыляется Игумнов. – Ты поторопись! Ш. тоже долго думал. Так долго, что я уже хотел нанять другого негра.

– Господи, – говорю, – отпустите! Зачем я вам сдался? Я ведь никому не известный начинающий писатель…

– Все мы когда-то начинали… – вздыхает Игумнов и пририсовывает еще один ноль. – Но если ты думаешь, малыш, что я буду рисовать их бесконечно, ты ошибаешься. Это был последний ноль.

– Вы думаете, я с этим справлюсь? – обреченно спрашиваю я. – А вдруг я вас подведу?

Он приближается ко мне и нежно треплет меня ладонью по щеке.

– Ты справишься. Я верю в тебя, малыш!

Я уже собираюсь уходить, когда Игумнов жестом останавливает меня, открывает ящик стола и достает оттуда швейцарский нож с алюминиевой рукоятью.

– Держи…

– Что это?

– Не прикидывайся, что не знаешь.

– Вы же подарили его Иноземцеву.

– Подарил… А Иноземцев вернул мне его вместе с рукописью последнего романа. Вернее – предпоследнего.

– Зачем?

– Иноземцев сказал, что все вспомнил и больше не нуждается в подсказках. Занятная вещь, не так ли?

– Кто же его все-таки украл тогда?

– Ты еще не понял? Да не было никакого ножа. Это была единственная история, которую Иноземцев полностью придумал в первом романе. Единственная история, на которую хватило его бедной фантазии. И это был лучший сюжет его книги.

– Тогда этот нож откуда взялся? Вы его специально купили? С намеком?

– Сюжет со швейцарским ножом один только и заинтересовал Ш. С этой отправной точки он и начал создавать нового Иноземцева. Теперь твоя очередь!

Возвращаюсь в свой кабинет и открываю папку. С первых же страниц понимаю, что задача передо мной стоит куда более сложная, чем та, что стояла перед бедным Ш.

В дом на Беверли-Хиллз я влюбился с первого взгляда и снял его как убежище, куда можно иногда сбегать из семьи, но затем переселился сюда надолго, если не навсегда.

Пропускаю несколько страниц.

Толстенькая Джинна танцует перед зеркалом с закрытыми глазами в короткой майке и трусиках. Оригинально: танцевать перед зеркалом с закрытыми глазами!

Пропускаю несколько страниц.

Сегодня Джинна притащила в мой дом добермана, у которого не хватает правой передней лапы.

Господи! Во что я ввязался! Теперь мне предстоит создать нового Иноземцева из старого романа Ш.

Это называется – приготовить новое блюдо по старому рецепту. Тень Варшавского витает надо мной.

В этот вечер я напился в хлам, поругался с женой и отправился в парк. Как назло, на дорожке мне встретились Тамара с Марусей и Лизой. Собачка завизжала, бросилась ко мне и стала проситься на руки. Я поднял ее, и она облизала мне все лицо.

– Иннокентий сегодня прислал электронное письмо, – неожиданно разоткровенничалась со мной Тамара. – Почему-то мне кажется, что он несчастен с этой Викой.

– Не хочу вас расстраивать, – говорю я, – но вы ошибаетесь. Ваш муж принадлежит к редкой породе абсолютно счастливых людей. Такие люди идут по жизни, убивая вокруг себя все живое и не слыша ничьих воплей. Они слышат только божественную музыку и уверены, что это боги поют им гимны. Но беда в том, что у них нет музыкального слуха. Тамара, ответьте мне на один вопрос: за что четыре умные, красивые женщины любят этого человека? В чем его секрет? В чем?

Тамара задумывается.

– Может, в том, что мы вкладываем в него самих себя? В том, что он позволяет нам себя любить, сам не прилагая к этому никаких усилий. Но почему вы говорите о четырех женщинах? Я, Даша, Вика… Кто еще?

– Постарайтесь его забыть и не мучайте себя! Иноземцева вообще не существует. Скажу вам странную вещь: с сегодняшнего дня Иноземцев – это я…

Тамара грустно улыбается.

– Вы просто очень много выпили, молодой человек.

– Да, я выпил… – говорю я. – Отдайте мне Лизу!

– Да ради бога! – радостно восклицает Тамара. – Конечно, забирайте! Смотрите, как Лиза ластится к вам! Так она ластилась только к Кеше. Мне кажется, вы и правда ей его напоминаете. А нас с Маруськой она просто измучила! Скулит ночами. Спать не дает…

– Да… – вздыхаю я. – Бедная Лиза! Бедная Лиза!