Виктория Игоревна

Сегодня 31 декабря 2010 года. Завтра закончатся нулевые годы и начнется что-то новое. Хотя – почему непременно новое? Мы придаем слишком большое значение числам. Девять лет назад началось новое тысячелетие. Что изменилось? Ровным счетом ничего.

Но сегодня я уверен, что завтра моя жизнь изменится.

Из нее уйдет Вика. Уйдет навсегда.

Десять часов вечера. Ее нет. Иду в супермаркет, покупаю кучу каких-то мясных и рыбных нарезок и зачем-то торт. Еще захожу в дорогой алкомаркет, беру бутылку французского шампанского и две бутылки водки «Пять озер» по ноль семь. Этой ночью я напьюсь в хлам. Но только после того, как вышвырну эту лживую гадину из своей квартиры. Все эти пять дней я не пил ни капли спиртного. Любой нормальный мужик в моем положении непременно бы нажрался, но я не нормальный мужик. Нажраться в моей ситуации означало бы проявить слабость. Пытаюсь представить на моем месте покойного отца. Отец бы точно не нажрался. Впрочем, он никогда не оказался бы на моем месте. Еще я думаю о том, что и сейчас продолжаю ему подражать, хотя оказался куда круче, чем он. Кем он был? Обычным профессором, а потом бизнесменом-неудачником, которого грохнули конкуренты. А я – знаменитый писатель, чей портрет помещает на обложке «Esquire».

Но где же Вика?

Красиво накрываю в гостиной журнальный стол, зажигаю две свечи. Понимаю, что это глупо и пошло, но мне нужно чем-то себя занять. Я волнуюсь, как мальчик перед первым сексом. У меня дрожат руки, как будто эти пять дней я не просыхал. Когда Вика увидит мои дрожащие руки, она так и подумает.

Но где она, черт побери?

Смотрю на настенные часы. Половина двенадцатого. Оказывается, пока ждал Вику, я заснул в кресле. Просыпаюсь от того, что кто-то гладит мое колено. Вика сидит передо мной на корточках и смотрит на меня влюбленными глазами. Почему-то могу поклясться, что это взгляд влюбленной женщины. Рядом с ней на полу сидит Лиза. Тоже уставилась на меня черными маслинами, в которых пляшет пламя свечей.

Вика одета простенько, в джинсы и свитер, но пахнет от нее дорогими духами.

Первой мое пробуждение замечает Лиза. Собачка начинает радостно повизгивать. Вика сразу встает и делает нахмуренное лицо.

– Так! Я не по́няла, папик! Где елка? Где подарки под ней?

– Пошла вон… – тихо говорю я.

Морщит лоб.

– В каком смысле?

– В прямом. Пошла вон, шлюха.

С размаху бьет меня по щеке так, что очки летят до самой стены. Не знал, что от пощечины так больно!

Лиза отчаянно лает и пытается укусить Вику за ногу. Молодец, девочка! Вика отшвыривает ее ногой к моим очкам.

– Это тебе за шлюху, – спокойно говорит она. – А теперь рассказывай, что случилось, пока меня не было в доме.

– Как здоровье Георгия Константиновича?

– Какого еще… Георгия Константиновича?

– Жукова. Маршала Советского Союза.

– Откуда ты знаешь фамилию шофера?

– Ты издеваешься надо мной? Хочешь сказать, что у водителя Варшавского фамилия Жуков?

– Да. Что в этом странного?

В самом деле, что странного? Ничего. Обычный такой водитель. Георгий Константинович Жуков.

– Ну, хватит, – говорю я. – Хватит трепать мне нервы. Я все знаю. Я знаю, у кого ты была эти пять дней. Я знаю, что ты спишь с Варшавским. Собирай вещи и уходи.

– Вот оно что… – насмешливо произносит Вика. – Папик отличается умом и сообразительностью?

– Вика, уйди! Не доводи меня.

– Я знаю, что ты шпионил за мной, – продолжает она. – Видела тебя в камере видеонаблюдения.

– Варшавский тоже видел?

– Разумеется. Ты был такой жалкий. Где ты взял эту куртку и шапку? Приобрел в комиссионке?

– Что сказал Варшавский?

– Он сказал: «Ну, чего ты хочешь от него, Вика? Он же романист. Живет в придуманном мире».

– Уходи, – говорю я. – Или я убью тебя. Если ты не уйдешь до Нового года, я тебя убью. Это не нужно ни тебе, ни мне.

– Какой ты практичный, папик, – говорит Вика.

– Пошла вон, сука!

Еще пощечина.

Как больно!

Вика собирает чемоданчик. До Нового года осталось ровно пятнадцать минут.

– Поторопись, – говорю.

– Ты сильно ревнуешь меня к Варшавскому? – вдруг спрашивает она.

– Нисколько, – честно возражаю я. – Я выгоняю тебя исключительно из гигиенических соображений.

Вика подходит ко мне и снова поднимает руку.

– Хочешь еще раз получить по физиономии?

– Нет уж, достаточно.

– Тогда молчи и слушай внимательно. Лев Львович Варшавский – мой родной дядя. Старший брат моего отца. Ты прожил со мной полгода, Кеша, и даже не удосужился узнать мою фамилию. Что ты ни разу не заглянул в мой паспорт, положим, делает тебе честь. Но ты вообще не интересовался мной. У тебя даже нет номера моего телефона. Ты не знаешь ни моей фамилии, ни моего отчества. Все это время ты был спокоен как слон, пока я не стала разводить тебя с твоим сыночком и теперь со своим родным дядей. Я вела себя с тобой жестоко, согласна! А как еще можно пробиться к тебе?

– Я не верю тебе, Вика! За полгода ты нагородила столько лжи, что я не поверю ни одному твоему слову.

Вика вынимает из рюкзака паспорт.

– Смотри.

– Не буду.

– Нет, будешь! – кричит она и начинает плакать. – Ты будешь, гад! Ты немедленно посмотришь мой паспорт, или я разобью об твою тупую башку бутылку шампанского!

– Вот в это я верю, – говорю я и заглядываю в ее паспорт. Все верно. Варшавская Виктория Игоревна…

Вика сидит на диване, уронив голову на колени, и продолжает реветь. Господи, я не выношу женских слез! Сажусь к ней, глажу по голове.

– Ну, прости! – шепчу я. – Я дурак! Но зачем ты все это устроила? С этим подложным письмом маме. Со всем этим дико сложным враньем. Зачем ты втравила в эту историю моего сына? Мальчишка влюблен в тебя. Хотя бы его пожалела!

Вика поднимает зареванное лицо и машет перед моим носом указательным пальцем. У нее стучат зубы.

– Ты… не представляешь… на что… может пойти… влюбленная девушка… когда с ней… так… поступают.

Господи! Какой же я идиот! Я постоянно забываю о том, что Вика, в сущности, еще ребенок. Это происходит оттого, что мне с моей амнезией самому не пятьдесят, а тридцать лет. Но Вика-то этого не знает. Все это время она видела во мне опытного мужчину, который над ней смеялся, подтрунивал над ее чувствами, а она сопротивлялась как могла. Начиталась любовных романов и решила устроить страшную месть. С такой сложной многоходовочкой. Бедная девочка! А я, старый кретин, на все это повелся.

– Мне уходить? – спрашивает она.

– Нет, – говорю, – ты теперь никуда не уйдешь. Потому что мы договорились встретить этот Новый год вместе. И еще – потому что я люблю тебя, глупая.

– Правда?

– Правда.

Задирает рукав свитера, смотрит на часики. Отмечаю, что часики у нее золотые…

– До Нового года, Кеша, всего две минуты, – говорит она. – Ты успеешь открыть шампанское?

За окном неистово палят петарды и слышатся крики. Лиза лежит у моих ног и вздрагивает. Ей досталось сегодня. Вика в халатике сидит на диване, я расположился в кресле.

– Откуда халат? – спрашиваю я. – Ты же не любишь халаты.

– Даша сегодня подарила.

– Даша?

– Она прилетела в Москву.

– Это новость! – удивляюсь я. – Ты оставила маму встречать Новый год с дядей и поехала ко мне?

– Цени!

Морщит лоб.

– Можно задать тебе один простой вопрос, Кеша? И учти: варианта может быть только два – «да» или «нет». И еще учти: если ты задумаешься с ответом хотя бы на десять секунд, это будет автоматически означать «нет». Готов?

– Спрашивай!

– Ты женишься на мне?

– А тебе уже есть восемнадцать?

Вскакивает с дивана и прыгает ко мне на колени.

– Какой ты хитрый! Ответил вопросом на вопрос и дал себе время подумать, да?

– Но ты тоже не спешишь с ответом, не так ли?

– Папик, мы же отмечали с тобой мое восемнадцатилетие в августе. Ты забыл?!

– Тогда выходи за меня замуж.

– Ответ принят. Но я подумаю.

– Мерзавка! – смеюсь я. – Кто кому сейчас первым сделал предложение? Мне кажется, что ты мне.

– Ничего подобного, Кеша! Я просто спросила. На всякий случай. Чтобы твое предложение не застало меня врасплох.

– Не застало? Теперь я жду ответа. Но если ты задумаешься хотя бы на десять секунд…

– Я – согласна!

– Можно поинтересоваться? – спрашиваю я. – Если твой дядя такой богатый, то почему твой папа…

– Папа тоже был богатый. Он был самым богатым предпринимателем в С. Но незадолго до гибели влез в какую-то историю и разорился. После его смерти Дашу стали осаждать кредиторы. Дяде пришлось выплачивать его долги.

– Мама отца твоего очень любила?

– Даша всегда любила другого человека. Когда- то он был лучшим другом отца. Отец знал про это.

– Почему ты так странно на меня смотришь? – спрашиваю я.

– Нет, ничего. Пытаюсь понять, врешь ты мне или нет. Скажи честно, когда ты в меня влюбился?

– Ни за что не догадаешься!

– А вот и догадаюсь! Ты влюбился в меня, когда я первый раз пришла к тебе и сделала вид, что заснула на диване. Ты сидел возле меня на корточках, и у тебя было такое лицо…

– Ты притворялась! – возмущаюсь я.

– Ага! Ты не представляешь, чего мне стоило удержаться от смеха! Когда мы говорили с тобой в магазине и когда я пришла к тебе на интервью, ты строил из себя такого крутого писателя, читал мне нотации и все такое… Но когда увидел симпатичную девушку, спящую на твоем диване, ты превратился… Как это у тебя в кубинском рассказе?.. В кусок мокрого снега. Господи, какие же вы, мужчины, предсказуемые!

– Вот и ошибаешься, – говорю я. – Я влюбился в тебя еще раньше.

Морщит лоб.

– Стоп! Ты же не хочешь сказать, что влюбился в меня еще в книжном магазине?

– Именно так.

Вика хватает меня двумя руками за горло.

– Я сейчас задушу тебя! Мы с Дашкой за две недели до этого были на твоем выступлении, и ты не обратил на меня никакого внимания! Сказал только: «Как вы похожи, мать и дочь, вас просто не различить». Я же тебе уже об этом рассказывала! А ты в курсе, что сказать такое двум женщинам – это оскорбление? Мы с Дашей два часа наряжались на твое выступление! Мы пришли в наших лучших нарядах, а ты меня вообще не заметил! Влюбился, когда я оделась как проститутка?!

– Ну прости! А зачем вы так наряжались?

– Затем, что Даша просто бредит твоими романами. Я этого никогда не понимала. Но мне было интересно посмотреть на писателя, который так ее зацепил.

– Посмотрела?

– Ага! Когда мы с ней вышли из Дома журналиста, я сказала: «Твой кумир будет моим мужем». Даша засмеялась. «Дурочка! – сказала она. – У него таких, как ты, вагон и маленькая тележка». – «Спорим?» – предложила я.

Мы сидим в полутьме при двух зажженных свечах. Зрачки Вики расширились так, что ее глаза стали похожи на глаза Лизы. Они такие же черные, в них так же пляшет пламя свечей. В этом есть что-то дьявольское.

– Погоди, Вика! Ты же не хочешь сказать, что сегодня просто выиграла спор с Дашей?

– Это уже не имеет значения, папик. Ты же не возьмешь свои слова обратно? Это было бы неблагородно!

– Не смей называть меня папиком!

Тыкается мне мокрым носом в ухо.

– Если ты опять скажешь мне, что не спишь с детьми… – нежно произносит она, – то я возьму молоток…

– И треснешь по моей надменной башке?

– Верно.

Просовываю руку ей под коленки, беру на руки и отношу на диван. А она тяжеленькая! Сидит, выставив вперед нижнюю челюсть и закусив губу.

– Вика! Мы должны с этим подождать… Я не развелся с Тамарой… Я не говорил на эту тему со своим сыном… У меня шаткое положение в издательстве… Мои книги плохо расходятся… И я…

– Все, хватит! – говорит Вика. – Я тебя услышала.

– Пойми… Ведь это жизнь, а не любовный роман.

– Да, это жизнь, – соглашается она. – Та самая, которой ты боишься. Ты впустил меня в свою жизнь, запер в ней, как в клетке, и теперь всего боишься. Боишься выпустить меня обратно и боишься жить со мной как с живой женщиной, а не придуманной тобой героиней. Ты ловишь кайф от чтения мне вслух любовных романов, потому что чувствуешь, как я на это реагирую. Потому что знаешь, что в это время я думаю только о тебе. Ты просто извращенец, Иноземцев!

– Но это ты уговорила меня читать эти романы! – возмущаюсь я. – Не знаю, зачем это было нужно тебе и дяде, но, прости, я заглядывал в твой блокнот. Ты записывала все мои замечания…

– Да, записывала. И показывала их дяде. И знаешь, как мы поступали? Мы исполняли все твои пожелания, только наоборот. Все, над чем ты издевался, все, что тебе категорически не нравилось, мы отправляли в печать. Все, что ты хвалил, мы зарезали на корню.

– Почему?!

– Во-первых, потому, что ты слишком умный, Кеша. Женщины любят умных мужчин, но не такого типа, как ты. Во-вторых, потому что ты трус и боишься женщин. А женские романы – это…

– Да, помню. Это территория женского откровения.

– Вот именно. И сейчас, Иноземцев, ты узнаешь, что это такое. Выпей шампанского для храбрости. Я пошла чистить зубы.

– Зачем?

– Что за странный вопрос? Детям положено чистить зубы на ночь, ты не знал?

Слышу, как она включает душ. Нет, этого не будет. Во всяком случае, не сегодня. Я к этому не готов.

Возвращается в маминой ночнушке, отодвигает журнальный столик и встает передо мной на колени.

– Закрой глаза, – говорит она.

– Вика…

– Закрой глаза, трусишка. И слушай меня, пока я могу что-то говорить. Ты – лучший мужчина на земле. Я с ума сходила по тебе эти полгода. Когда ты прикасался ко мне. Когда ты просто смотрел мне в лицо. Я влюбилась в тебя еще маленькой девочкой, когда увидела твою фотографию. И я сказала: я вырасту, и он будет моим мужем. Я выросла, Кеша… И я давно не ребенок.

Где я это читал?

Она застонала, когда ее пальцы сомкнулись вокруг его члена… Он был большой, горячий и бархатистый… Подавшись вперед, она дюйм за дюймом забрала его в рот.

– Как странно, – говорит Вика в постели. – Я всегда думала, это будет больно, как операция. А это совсем-совсем не больно. Крови нет. Может, со мной что-то не так?

– Почему не сказала мне, что ты девушка?

– А нужно было предупреждать? Учту для следующего раза.

– Издеваешься надо мной?

– О-о! – шепчет она. – О-о!

– Что «о-о!»? Ты – ведьма!

Смеется мне в плечо.

– Нет, ну как я тебя сделала! Полгода занималась какой-то ерундой, а оказывается – против лома нет приема.

– Откуда у тебя этот опыт?

– Какой опыт? Я даже не целовалась ни с кем. Это все любовные романы. Ты думаешь, они сегодня закончились? А они только начинаются. Тебя ждет еще много сюрпризов. Готов?

– Ради вас, сударыня… Вика, иди ко мне!

Вика отбрасывает одеяло и с наигранным ужасом рассматривает меня.

– Ни фига себе! – говорит. – Да ты сексуальный маньяк, Иноземцев… Я тебя боюсь!

– Пошла ты к черту!

– К тебе или к черту? Пока не могу, Кешенька! – шепчет она мне в ухо. – Хочешь, принесу тебе шампанского?

– Шампанское в постель лучшему мужчине на земле? – спрашиваю я и чувствую, как глупо улыбаюсь.

– Кто сказал тебе, что ты лучший?

– Ты!

– Разве? Тебе послышалось, Иноземцев!

– Не смей называть меня Иноземцевым!

Мы с Викой смеемся и пьем шампанское.

И вдруг я мгновенно проваливаюсь в сон.