По тонкому льду разновсякой любви
Поговорим о странностях любви. Поговорим о жанре, который и на магазинных полках, и в тематических разделах электронных продаж фигурирует как «романы о любви» и считается неким жанровым сорняком в том безбрежном торгово-литературном огороде, что существует под девизом «пусть расцветают все цветы».
Расцветать-то они, положим, расцветают, но на отдельной грядке на задах огорода, на отдельной приставной полочке за боковым стеллажом. Словом, «серьёзные люди» обходят его презрительным молчанием.
Давайте же поговорим о нём, на пару минут забыв о серьёзных людях.
Не станем перечислять названия великих книг, в сюжетах которых любовь плещется, как мощная серебряная рыба. И с самого начала пропустим привычное: о «значении любви в литературе», о «преобладании темы любви в поэзии», о её «удельном весе в изобразительном искусстве»… Все эти академические банальности нивелируют грозное величие темы, снижают океанские валы этой стихии, вводят накал страстей в обиходный, что называется, дискурс. А страсти вокруг Любви всегда бушевали нешуточные.
Поговорим о любовном романе, сидя на ступенях античного амфитеатра где-нибудь в Кейсарии. Когда «серьёзными жанрами» ещё и не пахло в сухом хвойном воздухе Средиземноморья, здесь разыгрывались трагедии, завывал всесильный Рок и страсти сотрясали толпу, воспламеняя человеческое воображение.
Отвернитесь презрительно от того, кто скажет, что жанр этот достоин лишь «дамского пера» – а многие это скажут, по спесивому своему невежеству. Между тем роман о любви – высший пилотаж в литературе, ибо… писать-то, собственно, не о чём. В сокровищнице драматических ситуаций (Закон Польти – тридцать шесть драматических ситуаций, вы помните) тема любви занимает ничтожное количество вариантов. А разве человеческое счастье или несчастье так уж разнообразны в сюжетах?
Он и Она полюбили друг друга, но их враждующие семьи не дали бы согласие на брак, и потому влюблённые себя убили – «Ромео и Джульетта»; Он Её страстно полюбил, Она пришла к нему, потом ушла, но снова вернулась, и вновь его бросила, тогда он её задушил (или вариант: зарезал). Это очень распространённая схема, начиная с древнегреческих матриц, через Рогожина и Настасью Филипповну, и так далее, несть количества тонн…
Что там дальше? Она Его полюбила, Он Её соблазнил и бросил, Она не вынесла горя (позора) и кинулась в пруд, реку, залив, с обрыва – выбирайте, что привлекательнее – «Гамлет», «Бедная Лиза»… и проч., и проч.
Отдельная жгучая и плодоносная подтема – ревность: «Крейцерова соната», «Драма на охоте», «Отелло, венецианский мавр», – не фонтан разнообразия, всё узнаваемо.
Плюс считаные варианты любовных развязок, включая чеховское: «либо женись, либо застрелись».
С названиями книг дело тоже обстоит не самым изобретательным образом.
Именами героев называют свои произведения многие писатели – этим подчёркивается значимость персонажа, его центровое место в романе, поэме, повести… сказке. «Анна Каренина», «Евгений Онегин», «Госпожа Бовари», «Курочка Ряба»… Приступая к прочтению, читатель понятия не имеет – чем, собственно, собирается занять его автор и чем упомянутое лицо заслужило быть помещённым во главу сюжета.
Произведения о любви, в которых действуют Он и Она, тоже часто носят имена героев: «Орфей и Эвридика», «Ромео и Джульетта», «Антоний и Клеопатра»… И обратите внимание: ещё до того, как читатель открыл первую страницу, он уже чувствует напряжение между этими двумя неизвестными: то есть действие началось ещё до того, как автор приступил к собственно рассказу. Прочитав название, мы уже чуем: между героями что-то произошло, ведь это Он и Она! Скорее читать: кто они были, почему разбросала (или погубила) их жизнь, что они говорили друг другу, как друг друга любили…
Так же, как человека характеризуют его походка, манера говорить, жестикулировать, шутить, проявлять в быту грубость или воспитанность, порывистость или осторожность, – так и стиль его поведения интимного свойства играет невероятно значимую роль в его жизни. Когда писатель создаёт героя, он выстраивает его образ в целокупности всех черт его личности, полным аккордом, со всеми диссонансами. И секс, эротические сцены имеют тут серьёзное значение. Особенно если мы говорим не о рассказе или повестушке, а о романе – текстовом полотне большой протяжённости, значительной глубины и охвата тем. Когда мы говорим о жизни героя, о жизни его, целой жизни! Вдумайтесь: как я могу писать о взрослении героя, о его молодости, судить о его характере и отношении к людям, а – главное – к женщине, не показав его в самые интимные моменты его жизни?
Повторюсь: роман о любви – чуть ли не самый сложный жанр в мировой литературе, ибо основной инстинкт, то есть мгновенный читательский отклик – с одной стороны, с другой – писать не о чем.
Уже все обо всём написали, обглодали-обсосали сахарные косточки драматических перипетий, закрыли тему, так сказать. Попробуйте написать о любви, обойдя сакраментальное: «Я люблю тебя!» – банальное до ломоты в зубах.
«Я тебя люблю…»… «Я так тебя люблю!»… «О, как я люблю тебя!»… ну и ещё пять-шесть вариантов. Вот и выкручивайтесь.
Вы что, опять затеяли писать о любви?! После «Анны Карениной»?!
А что делать-то, если читатель душу продаст за настоящий, запутанный, волнующе-знобящий роман о любви! Он хочет читать о любви, он жаждет читать о любви… потому что (см. выше) – основной инстинкт. Потому что, напиши ты филигранный шпионский триллер с фантастической интригой, читатель придёт в восторг и… забудет этот триллер на другой день. Нет, забудет через полтора часа. А «Три товарища» Ремарка он будет читать всегда, и плакать будет, когда умирает Патриция, потому что и сам – живой, потому что – любил, потому что хранит в памяти Валю-Валюшу, которая погибла в студенческом стройотряде после их первого свидания в колхозном сарае, а он до сих пор помнит, что её кожа пахла антоновкой.
Писать о любви трудно ещё и потому, что недостаточно поместить некую пару в центр повествования. Недостаточно наградить её всеми дарами, которыми писатели обычно награждают юных любовников. Всегда может случиться так, что другие темы в романе пересилят старушку-любовь, что они окажутся более художественно мощными и при полной и завершённой истории любви роман всё же получится о другом. Так, увы, бывает очень часто. Чтобы полностью завладеть читателем, Любовь должна стать вровень со Смертью (вспомните завывание Рока), подняться до уровня античной трагедии, иначе всё заканчивается пелёнками – как у Наташи Ростовой. Или же герои в обнимку уходят в розовую даль, что, в сущности, те же пелёнки.
Возьмём любовную линию в культовом романе Булгакова: по сравнению с блестящими страницами «чертовщины» и беспроигрышными по определению страницами очередной версии Распятия, она неубедительна и ходульна. В истории любви Мастера и Маргариты слишком много туманностей и умолчания, есть сюжетные «дыры», и потому возникает много вопросов: меня, например, всегда интересовал муж Маргариты, который так удобно для влюблённых и автора постоянно отсутствует. Но Булгаков очень точно и тоже беспроигрышно с первого же эпизода всего одной фразой поднял тему любви на отчаянную высоту: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке…» Убийца – точнее не скажешь! И назвал роман тоже правильно: «Мастер и Маргарита», то бишь вечные «Он и Она». И потому, как говорят в судебных слушаниях: «Вопросов к свидетелю не имею».
У меня всего два романа о любви: «Синдром Петрушки» и «Наполеонов обоз». Больше не получилось. Зато есть много рассказов о любви. Но то – отдельная тема и отдельный жанр, пусть под ногами сейчас не путаются.
