«Погоня – лучше, чем диалог; спальня – лучше, чем гостиная; приезд – лучше, чем отъезд»
Всегда любила эти «золотые правила кинокомедии» Престона Стёрджеса, и хотя они так буквально не пригождаются в написании романа, помнить о них очень полезно. Вообще, в нашем деле полезно даже не раздвоение личности – это пустяки, – а непременное её растроение. Кажется, Толстой писал о своём понимании работы: художник, «он глуповат, прости господи», в том смысле, что может растечься по древу, размякнуть, поплыть… Тут нужен критик, который бы взглянул на дело ясным и суровым взглядом.
Я бы сказала, нужен ещё инженер-конструктор, который просто необходим в строительстве огромных литературных сооружений. Например, романа. Или даже романа-трилогии.
«Книги делаются не как дети, а как пирамиды, по вдумчиво разработанному чертежу, – писал Гюстав Флобер в одном из своих писем, – установкой гигантских глыб друг на друга, собственной спиной, временем и потом, и всё напрасно! Она торчит себе в пустыне! Но величественно над ней возвышается».
В инженерном деле расчёта всех параметров огромного романа мне всегда помогало музыкальное образование с его «анализом музыкальных форм». То, что благотворно действует на слушателя, полагала я, то и читателю сгодится. Возьмём, скажем, трёхчастную форму классической сонаты: экспозиция, разработка, реприза. Отлично накладывается на строение повести или даже романа. А хоть бы и пьесы, помните – «завьязка-кульминация-развязка-всё!»? В экспозиции должны возникнуть основные темы произведения, должны быть упомянуты ведущие партии (т. е. появиться главные герои), должны забрезжить основные конфликты, начаться перекличка тем…
«Умение хорошо рассказывать – это забытый и недооценённый элемент так называемой настоящей писательской работы» (Майкл Шейбон).
Иными словами, на шею читателю накидывается петля, и читатель слегка подвешивается – но так, чтобы пальцы ног всё же скребли по полу, чтоб он не задохнулся от длины и плотности событий этого раздела. В разработке петлю можно слегка расслабить: действие уже мчится во весь опор, страницы летят, герои признались друг другу в любви, кто-то второстепенный покинул уже этот мир – мы пустили слезу, но не настолько обильную, чтобы она заслонила своей скорбью финал – его рыдания, его апофеоз!
(Помните про финал начиная с первой страницы романа! Финал вообще лучше писать с самого начала: это тональность всей вещи. Заодно вы не позабудете – зачем, собственно, взялись за эту идиотскую махину.)
Вероятно, я должна просить прощения у преданного своего читателя за столь циничное изложение правил построения крупного произведения. Но, надеюсь, эти строки читают в основном люди, чьей мечтой как раз и являются те самые счастливые или скорбные слёзы в финале романа. Ибо слёзы Читателя это вам не фунт изюма. Любой писатель отдаст за них свою жалкую грешную душу, ибо всю жизнь играет самым святым: сердцем Читателя.
Примерно на пятом романе можно похерить все правила. Они давным-давно устарели (для вас!), и на своём энном году жизни, имея за плечами энное количество написанных, а главное, принятых читателями произведений, вы можете отпустить удила и делать вообще всё, что заблагорассудится. Надеюсь, вы сразу поняли, что никаких правил в искусстве вообще не существует, что некий Блюм у Джойса шляется по Дублину на огромном протяжении неподъёмного романа-лайнера, который плывёт по волнам диссертаций, дипломов, монографий и исследований вот уже второе столетие.
Один писатель совершенно не использует ни иронии, ни юмора, ни, тем более, гротескных красок – и пишет великие романы. Для другого наличие в тексте непременных комедийных переливов, использование эмоционально смешанной палитры – воздух, без которого текст показался бы плоским и пресным. Всё это – генетика дарования, букет стиля, врождённые качества писателя, при помощи которых он вдыхает душу в махину своего романа… А то, что кажется скучным одному читателю, покажется необыкновенно интересным другому читателю. У каждого свой ритм продвижения по тексту и свои запросы в чтении.
Однажды меня пригласили выступить на заседании литературного объединения. Перед тем как запустить меня на молодняк (самому молодому писателю там было лет пятьдесят восемь), руководитель студии говорил о том, что в литературном произведении должны наличествовать: интригующий сюжет, яркие образы, нарастание напряжения, драматические повороты, юмористические вставки, эмоциональный взрыв… и что-то ещё, я не запомнила.
Потом мы отлично поговорили с «ребятами» – это всё были начитанные интеллигентные люди, и у них, у каждого, было своё мнение о том, что собой должно представлять художественное произведение.
Возьмите один из самых прекрасных рассказов в русской литературе – чеховский «Дом с мезонином». Ну и где там интригующий сюжет, яркие образы, нарастание напряжения, драматические повороты, юмористические вставки, эмоциональный взрыв? Их просто нет. Всё перечисленное воплощает одна-единственная фраза в конце рассказа: «Мисюсь, где ты?» – как лёгкий выдох.
Значит, договорились: к чёрту любые правила!
…кроме тех, которые вы продиктовали, запротоколировали, подписали собственной кровью и навечно назначили сами себе. Вот эти правила я вам нарушать не рекомендую, и потому – читайте! Читайте свой текст – тысячу, три тысячи раз! До тошноты, до ненависти, до рези в глазах. Уверяю вас: каждый раз там есть что делать. Если на три тысячи первый раз он покажется вам неоправданно затянутым – приступайте к работе, даже если верстальщица уже сделала своё дело и внесла правки в вёрстку, даже если редактор рвёт на себе волосы и кричит, что сегодня – последний день Помпеи, то есть последний срок сдачи книги в типографию! Приступайте к работе. Ибо всё минует, кроме того страшного чувства упущенной возможности улучшить текст (согласно собственным неукоснительным правилам), которое вечно будет грызть вашу бессмертную авторскую душу.
