Книга: Обольщение Евы Фольк
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7

Глава 6

Человек преодолевает свои сомнения и тревоги не потому, что считает себя безупречно хорошим, а потому, что чувствует себя причастным к чему-то большему.

Альфред Боймлер,

нацистский философ

Две недели спустя, во вторник 22 июля, все радиостанции кричали о трагедии в Кобленце. Те немногие в Вайнхаузене, у кого были действующие радиоприемники, мгновенно разнесли новость по всей деревне. Рухнул старый городской мост, отправив на дно реки неизвестное число людей, грузовиков и легковых машин.

Еще две удручающих новости прибыли в Вайнхаузен на следующее утро, и неприятная участь доставки их по адресу выпала почтальону Фрицу Шмидту. Вскочив на свой старенький мотоцикл, он, дымя и рыча двигателем, помчался по дороге, идущей мимо дома Евы вверх по склону холма.

Поскольку Ева знала, что Шмидт использует мотоцикл только в чрезвычайных ситуациях, у нее разгорелось любопытство. Выскочив из дома, она схватила свой велосипед и помчалась вслед за почтальоном. После нескольких минут погони Ева увидела, что Шмидт остановился возле дома Бибера. Подкатив к двери старого винодела, она, тяжело дыша, вытерла лицо носовым платком.

Летний воздух был наполнен едким запахом навоза. Из устроенных в переулках загонов доносилось хрюканье свиней. Неподалеку плакал ребенок, напоминая, что сараи деревенского сада были битком забиты бездомными. В этот момент дверь дома резко распахнулась, и на пороге появился Бибер, держа в дрожащей руке две телеграммы.

— Что случилось? — беспокойно спросила Ева, приближаясь к нему.

Ничего не ответив, старик передал ей телеграммы. Первая из них гласила:

23 июля 1930

Кобленц

Кому: Гансу Биберу

Вайнхаузен, Рейнланд

 

Вынужден с прискорбием сообщить, что ваша партия вина, скорее всего, утеряна в результате крушения моста.

Как можно быстрее позвоните мне.

Якоб Герковски 45 32 10.

— О Боже! — Ева взяла Бибера за руку. — Вы думаете…

Взглянув в сломленное лицо старика, она быстро прочитала вторую телеграмму.

23 июля 1930

Кобленц

Кому: Гансу Биберу

Вайнхаузен, Рейнланд

 

Потеря вашей партии вина подтверждена.

Как можно быстрее позвоните мне.

Самуэль Герковски 45 47 53.

По щекам Евы потекли слезы…

 

После скудного обеда Бибер, собравшись с духом, медленно отправился на почту, где находился единственный в деревне телефонный аппарат. К этому моменту почтальон уже пересказал содержимое телеграмм всем жителям Вайнхаузена, и Ричард Клемпнер собрал всех, кого мог, чтобы поддержать старика. Встретив их возле почты, Ганс благодарно пожал друзьям руки, и они вместе вошли в здание. Сняв с рычага черную трубку, Бибер прижал ее к уху, и с помощью маленького диска нервно набрал свободной рукой номер. После нескольких секунд ожидания на другом конце ответил Якоб Герковски.

Обменявшись с ним приветствиями, Бибер внимательно выслушал подробности случившегося. Как оказалось, вся партия вина была погружена на три больших грузовика, которые проезжали мост как раз в тот момент, когда тот обрушился. По словам очевидцев, они находились в самом центре пролета, и сразу же пошли на дно реки вместе с водителями.

В тот момент на мосту в своих машинах находилось еще около тридцати человек. Все они погибли.

— Конечно, это ужасная трагедия. Соболезную семьям погибших водителей, — Бибер, вздохнув, нервно слушал, что ему говорит Герковски. — Да, я понимаю. У нас не было страховки… Да… Но… — Ганс побледнел. — Да, я понимаю… Хорошо… Я сразу же позвоню ему… Да, конечно, — Бибер вытер выступившую на лбу испарину. — Понятно… И ничего нельзя сделать? Конечно, господин Герковски, — сказал он дрожащим голосом, выслушав длинный ответ. — Да, но…

Ганс прижал трубку к уху так, как будто ожидал услышать в последних словах Герковски хоть какой-то повод для надежды. Наконец, медленно повесив ее на рычаг, он повернулся к друзьям. По его осунувшемуся, посеревшему лицу они сразу все поняли. Казалось, Ганс постарел сразу на двадцать лет.

— Вся партия утеряна. Остается только надеяться на то, что банк даст нам отсрочку, — хрипло произнес он. Его руки дрожали.

Клемпнер и Оффенбахер беспокойно переглянулись. Они оба хорошо знали, что банки выискивают любую удобную возможность отобрать у разорившихся собственников как можно больше стоящей недвижимости. А Бибер, к сожалению, со времени оформления закладной в феврале не удосужился ответить ни на одно заказное письмо, полученное им от банка. Он упрямо игнорировал все запросы из Кобленца, злясь на то, что Герковски отобрал ферму у одного из его друзей в Хорхайме. Будучи слишком уверенным в успешной продаже своего лучшего вина, Бибер дважды неразумно отказался ответить президенту банка, что на него было совсем не похоже.

— Мне нужно сделать еще один звонок, — сказал он фрау Шмидт, которая работала телефонисткой. — Вот номер.

Бибер передал жене почтальона клочок бумаги, уверяя Еву, что банк не станет подгонять его. Связавшись с Самуэлем Герковски, он объяснил причину, по которой не сможет выплатить долг до сбора урожая. Слушая ответ, Бибер кусал губы.

— Но, господин Герковски, в этом году должен быть очень хороший урожай и я… — он опять встревожено замолчал, слушая собеседника. — Да, но я уверен, что мозельские вина скоро опять будут в цене и… Нет, я так не думаю… Но, послушайте… — Ганс, ссутулившись, с обреченным видом слушал, что ему говорит банкир. — Прошу вас, дайте мне еще время. Я… Да, господин Герковски, но…

Клемпнер, Вольф и Андреас нервно расхаживали взад-вперед. Ричард что-то бормотал себе под нос про «еврейского дельца», а Вольф стучал кулаком в ладонь. Когда Бибер, наконец, повесил трубку на рычаг, Ева мягко положила руку на его ссутуленное плечо. Едва не плача, Ганс провел рукой по своей лысой голове. Все поняли, что произошло наихудшее.

— Поскольку я уже просрочил платеж, банк на уступки не пойдет, — сказал он растерянно. — Герковски требует всю сумму целиком. На ее поиски он мне дает сорок пять дней.

— Мерзавец! — воскликнул Клемпнер. — Если бы он подождал пару месяцев, ничего бы с ним не случилось. Просто этот еврей хочет продать твои виноградники и винодельню кому-то из своих дружков из франкфуртской синагоги.

Ганс сокрушенно покачал головой.

— Он имеет на это право, а мне для покрытия долга все равно потребовалось бы несколько хороших урожаев. Я поставил подпись под договором и потому должен выполнять нормы закона.

Вдруг, Оскар Оффенбахер издал рычание, чем немало удивил всех присутствующих. Он был не из тех, кто выражает свои эмоции подобным образом. Оскар вернулся с войны, полный решимости почтить последнюю волю своего командира, попросившего его выжить и быть счастливым ради павших на поле сражения. По этой причине круглолицый пекарь всегда добродушно посмеивался, шумно ликовал, громко хохотал или тихо хихикал, но никто еще не слышал, чтобы он рычал.

— Законы перестали быть справедливыми! Они используются против тебя… Против всех нас!

В этот момент в дверях появился Самуэль Зильберман, которого никто не ожидал увидеть. Лицо Евы вспыхнуло. «Еще один еврей», — подумала девочка.

— Господин Бибер, мы с женой только что услышали о вашей потере. Мы бы хотели как-то помочь вам. — Самуэл наклонился к Биберу. — Мы знаем, как вы помогаете другим, поэтому позвольте нам помочь вам, — шепнул он.

Схватив седоволосого бакалейщика за плечо, Клемпнер развернул его к себе.

— Я знаю, что ты задумал! — крикнул он. — Хочешь предложить кредит в своем магазине, да?

— Вовсе нет. Просто мой раввин наверняка знает этого банкира, и, возможно, ему удастся уговорить его смягчить условия.

— У меня всего сорок пять дней, — сказал Ганс, стиснув зубы.

 

Несмотря на все усилия сочувствующих вайнхаузенцев и раввина Зильбермана, старому виноделу помочь так и не удалось. В понедельник 25 августа полицейская машина и длинный черный «Майбах Цеппелин», медленно проехав через деревню, остановились перед домом Бибера. Из «Майбаха» вышел банкир, его поверенный и оценщик. Все трое были в темных костюмах и летних шляпах. Герковски, глубоко вдохнув деревенский воздух, закашлялся.

Без долгих предисловий Биберу зачитали постановление суда, требующее от него к понедельнику 15 сентября освободить дом, вывезти всю мебель и обеспечить свободный доступ к земельным угодьям, хозяйственным постройкам и винодельне. От имени Герковски говорил его поверенный.

— Мой клиент наслышан о вашей помощи бедным, и сожалеет, что все так случилось, но у него есть обязательства перед инвесторами.

Среди собравшихся у дома Бибера пронесся недовольный рокот. Не обращая на него внимания, поверенный продолжил.

— Мы достаточно долго шли вам на уступки, господин Бибер, и все происходящее не доставляет нам радости, однако мы вынуждены выставить ваше имущество на аукцион до начала сбора урожая. Это позволит получить максимальную сумму для покрытия вашего долга.

Ганс оцепенело слушал поверенного, зная что тот совершенно прав, а позиция банка — абсолютно законна. Все это было неизбежно.

— Значит, у меня есть время до 15 сентября?

— Да.

— А если к тому времени я найду необходимую сумму то все мое имущество останется у меня?

Поверенный удивленно уставился на упрямого винодела.

— Да, конечно.

Ганс посмотрел на Герковски.

— Значит, отсрочка совершенно невозможна? — спросил он после долгой паузы.

За банкира ответил поверенный.

— Мы же этот вопрос уже обсуждали. Нет, невозможна. Сколько еще раз мы должны это повторить?

Ганс с гордостью расправил плечи.

— Я не дурак, все понимаю.

— А почему бы вам не обратиться за помощью к деревне? — спросил Герковски с сочувственными нотками в голосе. — Если каждый даст по пять…

— Во-первых, я — не попрошайка, господин Герковски, — оборвал его Бибер, — а во-вторых, все остальные еще в большей нужде, чем я. У них нет лишней марки за душой. Вы хотите, чтобы я отобрал хлеб у голодных детей ради того, чтобы собрать деньги для вашего нетерпеливого банка? Этому не бывать!

— Нетерпеливого? — раздраженно выпалил поверенный. — Вы еще не видели, что такое настоящее нетерпение. Всего хорошего! — развернувшись, все трое направились к своей машине.

* * *

— Не смей выходить из дома! — кричала фрау Фольк.

— Так останови меня, если сможешь, — бросила ей Ева, спокойно проходя мимо. Наступил понедельник 15 сентября, и она направлялась к дому Бибера, чтобы помочь ему достойно встретить банкиров.

— Пауль! — крикнула Герда. — Останови свою дочь! Она собирается на митинг.

Преподобный Фольк, выйдя из своего кабинета, быстро спустился по лестнице…

— Ева, остановись! — крикнул он вдогонку дочери.

— И не подумаю.

Пауль сделал глубокий вдох.

— Ты проявляешь непослушание.

— Господин Бибер заслуживает моей помощи. Если бы ты был мужчиной, то тоже помог бы ему.

— Я пытался помочь ему в рамках закона, — резко ответил Пауль, задетый последними словами дочери. — Ева, ваш протест ни к чему хорошему не приведет. Полиция не будет панькаться с деревенским сбродом.

— Деревенским сбродом? Так вот, значит, кто мы для тебя? И я для тебя — тоже деревенский сброд?

Герда, сняв с себя передник, швырнула его на пол.

— Ты ведешь себя как последняя грубиянка.

На это Ева только презрительно усмехнулась.

— Мои друзья — не сброд, — она распахнула входную дверь.

— Ева, дорогая, опомнись, — попытался остановить ее отец.

Она, задержавшись на пороге, обернулась.

— Папа, у господина Бибера дозревает хороший урожай. Если бы этот еврей хотел, он бы что-нибудь придумал.

— Не смей говорить в моем доме подобным тоном! — оборвал ее Пауль.

— Как пожелаешь! — огрызнулась Ева, хлопнув за собой дверью.

 

Утро выдалось пасмурным и дождливым. Ночью прошла гроза, покрыв дороги лужами. Шлепая прямо по ним, Ева бежала мимо групп решительно настроенных вайнхаузенцев, стекающихся со всех сторон к дому Бибера. Возле дома профессора Кайзера ее обогнали несколько парней. Поспешив за ними вдогонку, Ева свернула на Вайнштрассе и от увиденной картины остановилась как вкопанная, изумленно открыв рот. По ее спине пробежали мурашки. Улица была запружена жителями Вайнхаузена, и те, кто еще недавно смотрели на Еву с еле скрываемым презрением, теперь приветствовали ее, как одну из их числа.

Она пробиралась сквозь толпу, здороваясь со знакомыми, пока, наконец, не нашла Анну и Андреаса. Еве показалось, что парень чем-то расстроен.

— Ты чего такой? — спросила она. Андреас только пожал плечами. — Нет, скажи мне. Что случилось?

— Знаешь, мне все это не нравится, — сказал Андреас, нагнувшись к Еве.

— «Это» — это что? — вмешалась Анна.

— Вот это, — Андреас кивнул головой на толпу.

— Ну и что же тебе тут не нравится? — спросила Ева, чувствуя, как в ней закипает гнев.

— Ну… Хм… Я не уверен, что банкир не прав.

Ева и Анна посмотрели друг на друга, отказываясь верить своим ушам.

— Ты, наверное, шутишь? — первой обрела дар речи Анна.

— Вовсе нет. Бибер не выплатил долг. Банк ожидал несколько месяцев, а потом даже дал еще несколько недель отсрочки. Что еще они должны были сделать?

— А ты не понимаешь? — Ева уперлась кулаками в бока. — Подождать еще пару месяцев, чтобы Бибер смог собрать урожай!

Дав понять, что на этом разговор окончен, Анна и Ева, развернувшись, решительно направились в сторону таверны Краузе, которая стала неофициальным штабом повстанцев. Андреас покорно последовал за ними.

— Вы только посмотрите! — воскликнула Ева, указывая рукой на участок улицы от таверны до дома Бибера, весь завешенный флагами национал-социалистов. Некоторые полотнища свисали из окон, в то время как другие были привязаны к вьющимся по стенам виноградным лозам. Эти флаги Еве понравились.

— Клемпнер хорошо поработал, — сказала она с улыбкой.

— И Вольф тоже, — добавила Анна. — Он теперь — помощник Клемпнера по вербовке в «Гитлерюгенд». Бегает и всем рассказывает, что «Гитлерюгенд» — это что-то типа американских бойскаутов, но я сомневаюсь, что у американских парней проверяют чистоту ногтей. Вольф говорит, что аналогичная организация есть и для девочек.

— Да. «Союз немецких девушек». Он и мне предлагал вступить в него, но я еще не решила. — Вдруг Ева заметила в окне на втором этаже таверны знакомое лицо. — Смотрите! Там Линди!

Ева помахала рукой, но безучастно смотревшая на толпу Линди, похоже, не видела подругу. Она была уже на пятом месяце беременности, и с ужасного дня конфирмации не выходила из дома. Ева регулярно навещала ее, но ей ни разу так и не удалось выманить подругу на улицу. Линди не помогали даже добрые письма Гюнтера Ландеса — парня с фермы, которому она нравилась.

Откуда-то из-за угла раздалась барабанная дробь. Толпа утихла. От мерного стука ног, марширующих в ритм ухающих барабанов, у Евы по спине побежали мурашки. Затаив дыхание, она с восторгом наблюдала за происходящим. С боковой улицы появился одетый в синюю униформу деревенский оркестр, во главе которого шел почтальон Шмидт, гордо сжимающий в руках жезл с красно-бело-черным флагом Второго Рейха.

Под приветственные крики толпы отряд, чеканя шаг, промаршировал к таверне Краузе и, не переставая играть, остановился перед ее крыльцом. По спине Евы опять пробежал холодок. Глядя, как пекарь-весельчак Оскар Оффенбахер надувает щеки, извлекая звуки из своей тубы, она рассмеялась — впервые за несколько месяцев. Молодой помощник мясника Ульрих Оберман четко выбивал ритм на басовом барабане, а станционный носильщик играл на кларнете. Ева захлопала в ладоши.

Шмидт поднял жезл, и музыканты под бурные аплодисменты толпы умолкли. Кивнув Оберману, почтальон взмахнул рукой, и оркестр грянул «Наш Бог — надежная крепость» Мартина Лютера. Со слезами на глазах Ева присоединилась к дружному хору вайнхаузенцев, единодушно подхвативших торжественный гимн великого реформатора:

Наш Бог — надежная крепость,

Наш щит, наша крепкая башня…

Это исповедание веры эхом разносилось по улицам Вайнхаузена, и, казалось, никакая сила на земле не сможет проникнуть за стену праведности, ограждающую Ганса Бибера. На втором куплете Ева, замолчав, огляделась по сторонам. Невзирая на личные трудности и разногласия, все эти люди единодушно собрались в защиту одного из них. Теперь, несмотря на собственные проблемы, Ева была уверена, что ее земляки, если понадобится, станут рядом с ней в борьбе с жестоким миром.

В этот момент ее взгляд упал на детей из сиротского Дома, создавших живой барьер поперек Вайнштрассе. У Евы перехватило дыхание. Оборванные, грязные малыши, взявшись за руки, решительно смотрели вниз на склон холма, готовые броситься под колеса злодеев из Кобленца, посягающих на дом их дорогого господина Бибера.

Детям не пришлось долго ждать. Вдалеке на Вайнштрассе в сопровождении нескольких полицейских машин вырулил черный «Ауди». Толпа сразу же умолкла, напряженно наблюдая за медленно приближающейся колонной которая скользила по склону холма, подобно гигантской змее. Оркестр прекратил играть, и музыканты, опустив инструменты, стояли, стиснув кулаки.

Ева, обернувшись, взглянула на отца Стеффена, который, поднявшись на возвышение, простер руки над людьми. Хотя в деревне было всего лишь несколько католиков, все с благодарностью восприняли желание священника поддержать Бибера. В митинге так же участвовал преподобный Хан — молодой пастор второй по численности протестантской церкви Вайнхаузена, недавно вступивший в ряды CA. Одетый в свою коричневую униформу, он быстро поднялся на возвышение к молящемуся отцу Стеффену. Что же касается преподобного Фолька, то, к всеобщему удивлению, он на акции протеста не появился.

Полицейские машины были уже совсем близко. Предчувствуя недоброе, смотрительница сиротского дома подбежала к детям, пытаясь оттащить их на тротуар, однако те, упираясь, еще крепче сцепили руки. Ева бросилась на помощь. Уже был слышен гул двигателей.

Едва Ева успела оттащить одного из детей на тротуар, как мимо нее в сопровождении бегущей толпы проскользнула первая полицейская машина. Автоколонна под крики и проклятия вайнхаузенцев медленно проползла мимо таверны Краузе и приблизилась к дому Бибера. На нее обрушился град яиц. Полицейские внутри машин начали с угрюмыми лицами надевать каски и готовить дубинки.

Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7