Холодным зимним утром 20 декабря 1922 г. цокот копыт гулко раздавался в Бруклин-Хайтс, когда пожарная команда 205 выезжала на улицу. Помощник начальника команды «Смоки Джо» Мартин ударил в станционный колокол, и возница с громким криком «Хо!» вывел упряжку горячих пожарных лошадей на улицы Нью-Йорка.

Пожара, впрочем, не было. Конный экипаж направлялся к зданию Brooklyn Borough Hall, где должен был сдать пост моторизованному экипажу.

С шумом выкатившуюся из пожарного депо повозку с паровой машиной и рукавами на всем пути приветствовали ньюйоркцы, стоявшие на тротуарах. Горожане, представители местных органов власти и пожарные вышли на улицы, чтобы отдать дань лошадям пожарной команды 205 за службу «верой и правдой».

Когда повозка со взмокшими лошадьми добралась до места, окружившая ее публика стала упрашивать пожарных подключить рукав к гидранту. Вместо этого пожарные надели на лошадей венки из цветов. Так закончился последний выезд команды — и всех конных пожарных команд в Нью-Йорке.

Хотя отказ от легендарных пожарных лошадей был чисто практическим вопросом, результатом прогресса, это событие, как написала газета Brooklyn Eagle, оказало глубокое влияние на городскую культуру. «У мальчишек трех поколений пожарные лошади вызывали восхищение, а образ пожарного был источником вдохновения. Сегодня пожарные лошади исчезли с улиц Нью-Йорка, похоже, что навсегда».

После более чем полувековой службы пожарные лошади остались не у дел. Это была история появления новой технологии и ее влияния на характер работы. Сами лошади когда-то пришли в качестве тягловой силы на смену людям, а в 1832 г., когда численность бойцов пожарной службы Нью-Йорка сократилась из-за эпидемии холеры, конная тяга стала спасением. «Не хватало людей… чтобы доставлять пожарные расчеты к месту возгорания». Нужда — мать изобретательности — заставила пожарную охрану Нью-Йорка потратить внушительную по тем временам сумму, $864, на покупку лошадей, которые должны были заменить больных и умирающих пожарных.

Впрочем, люди, как тягловая сила в пожарных частях, были официально полностью заменены конной тягой лишь в 1860-х гг. Переход оказался не очень простым. Одно из препятствий заключалось в том, что пожарные очень гордились своей работой в качестве «бурлаков». В 1887 г. Абрахам Перди, один из старейших на тот момент пожарных, рассказывал, что использование конной тяги вызывало столько ссор и обид в пожарной охране, что многие просто увольнялись.

Ничто, однако, не могло остановить прогресс. Совершенствование сбруи, включая появление быстрозастегивающихся хомутов, в конечном итоге позволили лошадям заменить людей, которые прежде вручную тянули повозки с рукавами и прочим инвентарем. К 1869 г. хорошо обученные лошади и люди могли выехать из пожарного депо меньше чем за минуту. В XX в. лошадей, как тягловую силу пожарных повозок, постигла та же участь, что и людей столетие назад. Их просто заменили. На этот раз на смену пришли автомобили с двигателем внутреннего сгорания.

Эта история представляет лишь небольшой кусочек огромного экономического пирога. Технологические изменения на протяжении почти трех столетий периодически изменяли характер работы и, безусловно, повышали общий уровень жизни. Правда, однако, такова, что в этом процессе всегда были победители и проигравшие. Иногда на их месте оказывались люди и семьи, а нередко сообщества, штаты и даже государства.

Сегодня мир по понятным причинам смотрит на искусственный интеллект с таким же смешанным чувством надежды и тревоги. Не сделают ли компьютеры с нами то, что машины сделали с лошадьми? В какой мере это угрожает нашим рабочим местам?

Такие вопросы нам задают везде, куда бы мы ни приехали. Они были в центре внимания и в то время, как наш самолет заходил на посадку в одно из ветреных воскресений в Эль-Пасо, городе на западе Техаса неподалеку от границы с Мексикой. Самолет раскачивался из стороны в сторону под порывами бокового ветра и жестко подпрыгивал, когда мы приземлялись. Эль-Пасо расположен в разрыве между утесами Франклин-Маунтинс, которые находятся на стыке двух штатов и двух государств, разделенных рекой Рио-Гранде. Мы хорошо видели ее через иллюминатор самолета.

Неприятности довольно жесткой посадки быстро забылись в атмосфере теплого приема, который мы получили. Эль-Пасо — яркий двуязычный и двукультурный город, являющийся частью единого международного сообщества, которое включает в себя еще один, более крупный город Хуарес на мексиканской стороне.

Мы приехали в этот регион в рамках программы TechSpark, инициативы Microsoft, запущенной в 2017 г. и нацеленной на установление партнерских отношений с половиной десятка регионов на территории Соединенных Штатов. Мы хотели найти новые пути сотрудничества с местными компаниями, правительствами и некоммерческими организациями и повысить качество оценки влияния технологий на сообщества за пределами крупных городов страны. Программа предусматривала, например, инновационное технологическое партнерство с футбольным клубом «Грин-Бей Пэкерс», расположенным недалеко от того места, где я вырос. Она открывала возможность узнать о новых проблемах, создаваемых технологиями, и более светлых перспективах, которые могут появиться, если нам удастся подойти к технологии по-новому.

Во время поездки по федеральной автостраде номер 10 на глаза то и дело попадались свежие признаки экономического развития региона. Внушительные кол-центры, появившиеся в пустынной местности, были символом индустрии, которая быстро росла, опираясь на способность региона привлекать двуязычную, говорившую на английском и испанском, рабочую силу. Эти кол-центры, где работали тысячи жителей Эль-Пасо, могли обслуживать население Западного полушария численностью почти миллиард человек. Однако все эти виды вызывали мучительную мысль, от которой трудно было отделаться. Значительной части кол-центров грозило исчезновение всего через десяток лет, если не раньше, из-за развития искусственного интеллекта.

На встречах с местными лидерами, посвященных обсуждению перспектив воздействия ИИ на местную экономику, важно было начинать разговор с оговорки. Магического кристалла не существует. А руководителю технологической компании проще выступить в роли великого «футуролога» и предложить кучу смелых и даже грандиозных предсказаний относительно того, как будет выглядеть мир через одно или два десятилетия. Люди, в чем можно не сомневаться, будут прислушиваться к ним, правда, и это хорошо, через десяток лет мало кто вспомнит, о чем вы говорили. И даже если вы городите полную чушь, впереди еще достаточно времени, чтобы подправить курс.

Если не считать этой оговорки, то у нас была отличная возможность нарисовать реальную перспективу и помочь представить, куда же мы все-таки идем. Во время встреч с представителями местного сообщества в Эль-Пасо и дискуссий о том, что появление ИИ может означать для занятости в регионе, мы говорили о двух моментах, которые следует представлять.

Прежде всего, нужно понимать, что ИИ может, а что не может делать хорошо, и думать о том, как это повлияет на занятость и характер работы. Очевидно, что ИИ в первую очередь будет заменять тех работников, чьи функции он может выполнять хорошо. Стоит учитывать последние достижения, позволяющие ИИ понимать речь, распознавать образы, осуществлять переводы с языка на язык и делать выводы на основе выявления закономерностей. Если работа в значительной мере связана с задачами, которые может выполнять ИИ — причем быстрее человека, — то есть риск, что такую работу возьмет на себя компьютер.

Если бы нас спросили, какую работу ИИ возьмет на себя быстрее всего, мы бы назвали прием заказов у клиентов в автомобилях в ресторане быстрого питания. Сегодня человек выслушивает то, что мы говорим, и вводит наш заказ в компьютер. Однако при наличии эффективных внешних микрофонов искусственный интеллект может слышать и понимать речь не хуже человека, а это означает, что такую задачу очень скоро будет выполнять машина. Мы не успеем и глазом моргнуть, как будем в ресторане быстрого питания разговаривать с компьютером, а не с человеком. Компьютер, скорее всего, не обеспечит 100%-ную точность, но ведь и человек ошибается. Именно поэтому оставляют возможность проверить и исправить заказ.

Вот почему мы смотрели на растущую индустрию кол-центров в Эль-Пасо одновременно с восхищением и опасением. Разговоры с клиентами по телефону в значительной мере связаны с выяснением того, что они хотят, и решением их проблем. Однако компьютеры уже успешно работают с простыми запросами клиентов. Зачастую кажется, что труднее всего при обращении в службу поддержки добиться разговора с реальным человеком. Это происходит потому, что компьютеры отвечают на звонок, просят нас ввести цифру в качестве команды и представляют нашу речь в виде простых предложений. По мере совершенствования ИИ все больше таких задач автоматизируется.

Это также указывает на другие виды работ, которые могут оказаться под риском. Управление автомобилем в значительной мере связано с распознаванием образов через окна, анализом полученной информации и принятием решений. С развитием компьютерных технологий в этих сферах ИИ сможет взять на себя функцию управления легковым или грузовым автомобилем. В середине XX в. людям обычно платили за то, что они сидели в лифтах в высотных зданиях и управляли ими. Сегодня это кажется не просто странным, а анахроничным. Не будут ли люди к середине XXI в. думать точно так же о водителе в такси?

Аналогичное явление уже наблюдается в сфере контроля состояния техники. В кампусе Microsoft в Редмонде находится более 3500 огнетушителей. Когда-то люди проверяли давление в каждом из них раз в месяц и следили, чтобы оно не опустилось ниже определенного уровня. Сегодня все огнетушители оснащены небольшими датчиками, которые подключены к сети компании. Когда давление опускается до установленного уровня, на центральной панели появляется сигнал, и дежурный устраняет проблему. Безопасность повышается, а затраты снижаются. Однако люди больше не занимаются ежемесячной проверкой состояния огнетушителей.

Хотя машины и автоматика давно заменяют людей, выполняющих рутинные задачи или занимающихся однообразным ручным трудом, способность компьютеров думать означает, что под риск попадают рабочие места, где требуются не только мускулы, но и мозги. Например, быстрое развитие способности ИИ переводить иностранные языки все больше угрожает работе переводчиков-синхронистов.

Возьмем, опять же, работу среднего юридического персонала. Технологические сервисы уже давно осваивают эту сферу. Лет 15 назад практически у каждого юриста в Microsoft был помощник. Однако расширение служб поддержки во внутренней сети привело к тому, что сейчас на каждых четырех юристов приходится только один помощник. А когда системы на основе ИИ научатся хорошо распознавать закономерности, можно ожидать, что машины возьмут на себя задачи не только помощников, но и младших юрисконсультов.

Даже ученая степень и широкий набор квалификаций не будут гарантировать людям сохранения рабочего места. ИИ затронет работников со всеми уровнями оплаты труда. Возьмите, например, врачей-рентгенологов, которые сегодня зарабатывают в среднем $400 000 в год. Большую часть своего времени они тратят на выискивание патологических изменений на снимках, полученных при КТ- и МРТ-исследованиях. Если загрузить достаточно изображений в машину с ИИ, то ее можно научить различать рентгеновские снимки здорового и больного человека независимо от характера его заболевания, будь то перелом костей, кровоизлияние или опухоль.

С одной стороны, перспектива уничтожения искусственным интеллектом рабочих мест в ряде областей пугает, но с другой стороны, с ИИ связана и определенная надежда. Я, как человек, начинавший трудовой путь в должности младшего юриста, прекрасно понимаю, почему у многих выпускников школ права есть все основания считать начало своей карьеры ужасно занудным. Хорошо помню свою реакцию в 1986 г. на первое задание в крупной юридической фирме, которое заключалось в чтении и аннотировании документов на сотнях тысяч страниц — сегодня такая работа уже автоматизирована. Вдохновляет обычно не поиск ответов в этих томах с документами и материалами дел, а творческое формулирование правильных вопросов, которые нужно задать. В некоторых случаях ИИ берет на себя неинтересную и черновую работу, давая нам возможность заняться творческими задачами и сосредоточиться на чем-то более высоком.

Во многих отношениях люди удивительно гибки, когда дело доходит до придумывания новых задач, требующих все больше времени и внимания. Появление автомобилей, калькуляторов, голосовой почты, текстовых процессоров и программ для графического дизайна, может быть, и уничтожало рабочие места и меняло характер работы на протяжении десятилетий, однако вокруг все равно оставалась масса работы. Как говорится, работа — это набор задач. Если одни задачи можно автоматизировать, то другие — нет.

После стольких волн индустриализации и автоматизации, что по-прежнему продолжает поглощать наше время? Как несколько лет назад полушутя заметил Рик Рашид, бывший руководитель Microsoft Research, сейчас намного больше людей проводит намного больше времени на совещаниях. Впрочем, наше время занимают не только совещания. Помимо них мы тратим намного больше сил на общение друг с другом в самых разных формах. В офисах средний работник получает и отправляет 122 деловых электронных письма в день. В 2018 г. люди на планете создавали ежедневно чудовищное число деловых и рекламных писем — 281 млрд. Но это лишь один коммуникационный слой. Люди на земле, кроме того, ежедневно отправляют друг другу 145 млрд сообщений через SMS-сервисы и приложения.

В определенном смысле это оборотная сторона медали. Существуют задачи, которые ИИ, скорее всего, будет выполнять не очень хорошо. Многие из них связаны с умением общаться, например сотрудничать с другими, без которого не обойтись ни в больших, ни в маленьких организациях. Как отмечал Рик, в них просто невозможно обойтись без совещаний (надо надеяться, хорошо организованных). От ИИ вряд ли можно ожидать той эмпатии, которая требуется от медицинских сестер, наставников, учителей и врачей. Все они наверняка будут использовать ИИ при выполнении определенных задач, но, похоже, ИИ не сможет полностью взять на себя эту работу.

Как и все прочие новые технологии, ИИ не будет просто уничтожать рабочие места и изменять характер работы, он будет также создавать новые отрасли и специальности. Однако определить, какие новые рабочие места он будет создавать, намного труднее, чем предсказывать его потенциальное влияние на сегодняшнюю рабочую силу. Впрочем, новые рабочие места с использованием ИИ уже начинают появляться.

Мы натыкаемся на некоторые из этих новшеств, когда обсуждаем вопросы ИИ с политическими лидерами в разных частях света.

Одна из таких возможностей открылась весной 2017 г. во время моей поездки в отделение Microsoft в Великобритании, где мы принимали премьер-министра Терезу Мэй. Мы стояли рядом с Синди Роуз, генеральным директором нашего британского предприятия, и, затаив дыхание, следили за тем, как молодой стажер водружает очки дополненной реальности HoloLens на голову премьер-министра. Вздохнули мы только тогда, когда премьер-министр просмотрела краткую демонстрацию возможностей устройства при поиске неисправностей в сложных машинах. (Как оказалось, освоить HoloLens было намного легче, чем разработать стратегию переговоров по Брекзиту.)

После демонстрации премьер-министр Мэй сняла гарнитуру, повернулась к стажеру и спросила, кем он работает. Стажер с гордостью ответил: «Я — консультант по новым возможностям. Я помогаю клиентам получить представление о том, как они могут использовать новую технологию вроде дополненной реальности в своей компании».

«Консультант по новым возможностям, — повторила премьер-министр. — О такой работе я еще не слышала».

Появится много новых видов деятельности с названиями, непривычными для нас сегодня. Наши друзья — или друзья наших детей — будут приходить на вечеринки и называть себя специалистами по распознаванию лиц, архитекторами дополненной реальности и экспертами по анализу данных интернета вещей. Как не раз случалось и в прежние времена, нам придется дополнять словарь, чтобы понимать, о чем говорят люди.

Конечно, каждый хотел бы получить точное предсказание о том, как будут выглядеть эти новые виды деятельности. К сожалению, будущее, как и прошлое, туманно. Никто не может ясно видеть его.

Именно эта мысль прозвучала осенью 2016 г., когда мы с Сатьей встречались с канцлером Германии Ангелой Меркель в ее кабинете в Ведомстве федерального канцлера в Берлине. Это здание из стекла и стали открыли в 2001 г. рядом с намного более старым Рейхстагом, символом немецкого государства, построенном в конце XIX в.

Переводчица с превосходным немецким и английским и не менее превосходным знанием дипломатического протокола усадила нас за стол под пристальным взглядом знаменитого послевоенного канцлера Германии Конрада Аденауэра, портрет которого висел на стене. Хотя Меркель хорошо владела английским, намного лучше, чем мы немецким, наш разговор изобиловал техническими моментами, где помощь переводчицы была неоценимой. В какой-то момент Сатья заговорил об ИИ, о том, в каком направлении идет его развитие, и отметил его способность делать переводы с языка на язык. Заметив, что ИИ скоро заменит переводчиков-синхронистов, он запнулся, осознал свою бестактность и повернулся к переводчице. «Простите», — сказал он.

Переводчица не растерялась. «Не волнуйтесь, — спокойно ответила она. — В IBM мне говорили это лет 20 назад, но я все еще здесь».

Этот разговор высвечивает важный момент. Одно дело точно предсказать, какие профессии может заменить ИИ, и совсем другое дело назвать срок, когда это произойдет. Не раз на протяжении моей четверти века в Microsoft меня поражала способность ведущих разработчиков предвидеть, куда движется вычислительная техника. Однако предсказания сроков не отличались особой точностью. Если уж на то пошло, то люди склонны к излишнему оптимизму и неизменно предполагают, что все изменится быстрее, чем это происходит в действительности. Как заметил Билл Гейтс, «мы всегда преувеличиваем изменения, которые произойдут через два года, и преуменьшаем изменения, которые случатся через десятилетие».

Это явление вовсе не ново. Ажиотаж вокруг автомобиля начался в 1888 г., когда Берта Бенц — жена Карла Бенца, изобретателя знаменитого автомобиля Mercedes-Benz — взяла изобретение своего мужа и продемонстрировала прессе, чем оно может стать, проехав сотню километров до дома своей матери. Однако когда смотришь на фотографию Бродвея в Нью-Йорке, сделанную 17 лет спустя, в 1905 г., то видишь только лошадей и повозки, а не автомобили. Новой технологии потребовалось время, чтобы созреть и стать общепринятой. На фото, сделанном на том же перекрестке 15 лет спустя, в 1920 г., улица уже забита автомобилями, и на ней нет ни одной лошади.

Распространение новой технологии редко происходит равномерно. Поначалу ажиотаж опережает прогресс, и разработчикам требуется хорошая толика терпения и настойчивости. Затем технология достигает точки перелома, нередко дополняется рядом других достижений и чьей-то способностью соединить все это так, что в целом продукт оказывается более привлекательным, чем раньше. Успех Стива Джобса с выпуском iPhone в 2007 г. служит очень хорошим примером. Мобильные телефоны и карманные персональные цифровые помощники развивались параллельно на протяжении десятилетия. Однако прогресс в сфере сенсорных экранов в сочетании с видением Джобса привел к объединению всего этого в одном устройстве и взрывному распространению смартфонов по миру.

ИИ, скорее всего, пойдет по похожему, но не совсем такому пути. Есть все основания считать, что мы приближаемся к точке отрыва для многих сценариев вроде использования компьютера для приема заказов в ресторанах быстрого питания. Однако решение более сложных задач, где ошибки связаны с причинением ущерба здоровью и даже смерти — вроде беспилотных автомобилей, — вполне может занять значительно больше времени. В результате мы, наверное, увидим не разовый переход всей экономики на новую технологию, а последовательные волны и всплески в разных секторах. Именно так может выглядеть процесс технологических и социальных изменений в следующие два или три десятилетия.

В такой ситуации очень важно предвидеть кумулятивное влияние изменений на рабочие места и экономику. Как нам следует смотреть на будущее, оптимистически или пессимистически? Если история о чем-то говорит нам, так это о необходимости готовиться к обоим сценариям.

Взять хотя бы выполненное в 2017 г. Глобальным институтом McKinsey исследование перехода на автомобили. По его оценкам, «внедрение автомобиля в Соединенных Штатах привело к созданию 6,9 млн новых рабочих мест в период с 1910 по 1950 г.» Там же говорится, что в результате перехода экономики с гужевого транспорта на автомобили за эти четыре десятилетия было создано в 10 раз больше рабочих мест, чем уничтожено. Рабочие места появились в таких сферах, как обслуживание автомобилей и использование автотранспорта для перевозок людей и товаров. Это дает хороший повод для оптимизма.

Но есть и противоположный взгляд. В отчете Бюро переписи населения США, выпущенном в 1933 г., в самый разгар Великой депрессии, говорится о том, что переход с гужевого транспорта на автомобили был «в числе основных причин сложившейся экономической ситуации», затрагивавших всю страну.

Как объяснить такие диаметрально противоположные выводы? В каком-то смысле они оба правильные. В долгосрочной перспективе в стране были все шансы на успех. Через 40 лет перестройка экономики фактически завершилась и автомобилизация, как и послевоенный экономический рост, были на подъеме. Однако всего два десятилетия назад экономика находилась в ужасном состоянии из-за появления автомобиля.

Глядя из XXI в., трудно представить, что переход с конной тяги на автомобили мог иметь такое негативное влияние. Однако это дает возможность взглянуть на сегодняшний день, опираясь на драматическую картину, нарисованную Бюро переписи населения, организацией, которая всегда оперировала фактическими данными.

В 1933 г. с этими данными в бюро стал работать специалист по статистике сельского хозяйства Зеллмер Петтет. Он начал свою карьеру с выращивания фруктов в Джорджии, где позднее пришел на работу в Бюро переписи населения в качестве полевого агента. У Петтета был диплом об окончании колледжа, и его заинтересовало изучение сферы, лежащей на стыке сельского хозяйства и того, что сейчас называют большими данными. Он стал автором 115 исследований и ушел на пенсию в должности главы департамента сельскохозяйственных переписей. Петтет воспользовался тем, что в Соединенных Штатах переписчики учитывали не только количество людей, живущих в стране, но и количество лошадей.

Это позволило ему выпустить отчет о сородичах пожарных лошадей под названием «Лошади в крестьянском хозяйстве». Отчет, конечно, был насыщен цифрами, однако он давал исчерпывающую картину, объяснявшую многие события, которые привели к Великой депрессии.

История начинается с описания той чрезвычайной зависимости американской экономики от лошадей, которая существовала в стране накануне появления автомобиля. Как заметил один из историков, «каждая семья в Соединенных Штатах в 1870 г. так или иначе зависела от лошади». В стране на пятерых человек приходилась одна лошадь. Поскольку средняя лошадь потребляет в 10 раз больше калорий в день, чем человек, многие фермеры зависели от выращивания кормов для лошадей сильнее, чем от выращивания продуктов питания для людей.

Переработав огромный массив данных Бюро переписи населения, Петтет документально зафиксировал то, что произошло после появления в хозяйстве двигателя внутреннего сгорания. Расширение использования легковых автомобилей, грузовиков и сельскохозяйственной техники в период между 1920 и 1930 гг. привело к резкому сокращению поголовья лошадей в стране — с 19,8 млн по данным переписи 1920 г. до 13,5 млн десятилетие спустя. Их численность уменьшилась почти на треть. С уменьшением поголовья лошадей упал спрос на необходимый им фураж — прежде всего сено, овес и кукурузу.

Очевидным выходом для фермеров было переключение на выращивание культур, ориентированных на людей, а не на лошадей. Именно так они и поступили. По данным Петтета, фермеры стали выращивать хлопок, пшеницу и табак на 7 300 000 га земли, которые раньше использовались для производства фуража. В результате они наводнили рынок этими культурами и сбили цены. Вместе с ценами упали и доходы фермеров. Совокупный доход, получаемый ими от этих трех культур, сократился с $4,9 млрд в 1919 г. до $2,6 млрд в 1929 г., а в 1932 г. вообще до $857 млн. Хотя причин снижения фермерского дохода в начале 1930-х гг. было много, вклад сокращения поголовья лошадей, пусть даже косвенный, виден невооруженным глазом.

Очень скоро семьям в сельской части страны стало трудно платить по закладным, и сельские банки начали обращать взыскание на заложенное имущество. Однако банки не могли быстро реализовать изъятое имущество и сами столкнулись с проблемами при расчетах по кредитам более крупных банков в финансовых центрах. Помимо прочего Петтет обнаружил, что множество рабочих мест в городах было связано с сельскохозяйственным сектором, в частности в сферах переработки и упаковки пищевых продуктов, а также производства сельхозтехники. Возникла цепная реакция, охватившая всю страну. К 1933 г. не у дел остались не только лошади, но и почти 13 млн человек, или четверть всей рабочей силы страны.

Когда мы пытаемся представить последствия внедрения ИИ для занятости населения, чем нам может помочь опыт, полученный почти столетие назад? Понятно, что нам необходимо быть готовыми к взлетам и падениям. Есть все основания ожидать, что переход к эре ИИ приведет к такому же масштабному потрясению, как и переход к эре автомобилей. Конец эпохи конной тяги ясно демонстрирует важность косвенных экономических эффектов, которые трудно предсказать. И неизбежно, как это было в XX в., такой переход потребует изменений не только в сфере техники, но и в правительстве и обществе. Взять хотя бы два новшества, которые появились в результате Великой депрессии: государственные выплаты фермерам за сокращение производства определенных культур, а также страхование вкладов и регулирование, направленное на обеспечение устойчивости банков.

Хотя мы не в состоянии перечислить все сферы, где потребуются нововведения, можно не сомневаться в том, что такие сферы будут. В этом контексте наибольшее беспокойство вызывает не то, что техническое обновление окажется слишком быстрым, а то, что правительство будет действовать чересчур медленно. Смогут ли демократические правительства своевременно реагировать на новые потребности и кризисы в эпоху политических тупиков и поляризации? Независимо от позиции той или иной стороны в политическом спектре, это один из ключевых вопросов нашего времени.

В этой истории можно отметить еще один важный момент. Это влияние культурных ценностей и социального выбора на эволюцию технологии. Сегодня замена лошадей автомобилями может казаться нам неизбежной, и в этом есть немалая доля истины, если брать ситуацию в долгосрочной перспективе. Однако, как заметил один из авторов, многие конкретные изменения были не так уж и неизбежны. Например, «замена гужевой тяги приобрела определенную форму в результате культурного выбора в отношении потребления энергии, сделанного на рубеже столетия». Прогрессивное движение в Соединенных Штатах, выступавшее за эффективность, улучшение санитарных условий и повышение безопасности в городах, спровоцировало не просто быстрый переход на автомобили, которые казались символом эффективности, улучшения и безопасности, а резкий отказ от использования конной тяги, создававшей проблемы во всех трех областях.

Аналогичным образом, было бы ошибкой считать, что такие тенденции в сфере техники, как автоматизация и использование искусственного интеллекта, обусловлены исключительно технологией и экономикой. Люди, компании и даже целые страны делают выбор на основе культурных ценностей, которые проявляются во всем — от индивидуальных потребительских предпочтений до широких политических течений, ведущих к принятию новых законов и норм регулирования. А культурные ценности могут различаться очень сильно в разных частях мира.

Есть и еще один, последний урок, который следует вынести из этого перехода, и он, пожалуй, самый обнадеживающий. Точно так же, как невозможно предсказать косвенные негативные последствия коренного технологического изменения, никто не может предвидеть и положительные моменты, связанные с косвенными факторами. А они наверняка появятся и помогут создавать новые рабочие места, о которых мы сегодня даже не догадываемся.

Взглянем на прямое и косвенное влияние автомобилизации на такое место, как Нью-Йорк. В 1917 г., когда до полного отказа от использования пожарных лошадей в Бруклине оставалось еще пять лет, Нью-Йорк был эпицентром продажи автомобилей в стране. На Бродвее магазины, когда-то торговавшие экипажами и сбруей, теперь предлагали шины и аккумуляторы. Там, где раньше располагалась Американская лошадиная биржа, высились офисы компаний Benz, Ford и General Motors. Ремонтным мастерским, крытым автостоянкам, автозаправочным станциям и таксопаркам требовалась квалифицированная рабочая сила, чтобы занять достойное место и поддержать навязчивую идею Америки.

Ни один из этих прямых эффектов не кажется таким уж удивительным. Что поражает, даже спустя столько времени, так это появление новых отраслей, которые, на первый взгляд, имели мало отношения к автомобилям.

Наглядным примером является быстрый рост индустрии потребительского кредитования. К 1924 г. 75% автомобилей покупали в рассрочку. На долговые обязательства, связанные с приобретением автомобилей в рассрочку, приходилось более половины кредитов в розничной торговле. Тогда, как и сейчас, автомобили были вторым по стоимости приобретением семьи после собственного жилья. Людям приходилось заимствовать деньги, чтобы расплатиться за них. Как заметил один историк экономики, «кредитование с погашением в рассрочку и автомобили были друг для друга одновременно и причиной, и следствием успеха».

В связи с этим возникает интересный вопрос. Когда ньюйоркцы увидели первый автомобиль на улицах финансовой столицы страны, многие ли предполагали, что это приведет к созданию новых рабочих мест в финансовом секторе? Связь между двигателем внутреннего сгорания и потребительским кредитом была очень опосредованной и оформилась далеко не сразу. Она складывалась в значительной мере под влиянием других изобретений и бизнес-процессов, таких как сборочная линия Генри Форда, которая сделала возможным массовое производство и, как следствие, появление относительно дешевых и широкодоступных автомобилей.

Аналогичным образом автомобили преобразовали и мир рекламы. Чтобы объявление могли видеть пассажиры автомобиля, едущего со скоростью 50 км/ч и больше, «оно должно было восприниматься мгновенно, иначе его просто не замечали». Это потребовало создания корпоративных логотипов, узнаваемых с первого взгляда. Вряд ли первые покупатели автомобилей могли представить, что они способствуют созданию рабочих мест на Мэдисон-авеню.

Таким образом, вырисовывается одновременно обнадеживающая и отрезвляющая перспектива. Технология повышает нашу производительность, освобождает нас от рутинной и скучной черновой работы и обеспечивает создание новых компаний и рабочих мест, которые следующие поколения будут воспринимать как нечто само собой разумеющееся. Это будет эра, вознаграждающая тех, у кого хватает целеустремленности (и финансовых возможностей) для приобретения новых квалификаций и смелости, чтобы отважиться на создание новых компаний. Однако точно так же, как в результате автомобилизации и культурологической потери пожарных лошадей, мы наверняка будем попутно страдать от отступлений и потери важных вещей. Те, кто хочет замедлить технический прогресс или избежать его прямых негативных последствий, будут, скорее всего, разочарованы. Ключевым станет поиск баланса между новыми возможностями и проблемами путем стимулирования адаптируемости как на индивидуальном уровне, так и на уровне общества.

Во многих смыслах в этом нет ничего нового. Люди успешно адаптируются к новой технологии и ее влиянию на характер работы со времен первой промышленной революции. Очень полезно отступить назад и посмотреть, в какой мере умение адаптироваться требуется от людей из поколения в поколение. Обдумывание того, что это означает для наших собственных продуктов и будущего Microsoft, привело нас к выводу о том, что для успеха людям неизменно требуются четыре умения: интересоваться новыми вопросами и областями; анализировать и решать новые проблемы; делиться идеями и информацией с другими; эффективно сотрудничать в составе команды.

Одна из стоящих перед нами целей — использовать возможности ИИ и создать новую технологию, которая поможет людям быть более эффективными в каждой из этих сфер. Если мы сможем решить эту задачу, то дадим людям шанс не только справиться, но и выиграть от следующей волны изменений. Такое видение будущего дает основание не просто для оптимизма, но и для слабой надежды на то, что человеческий гений найдет новые подходы к получению выгоды от завтрашней технологии.