— Куда ещё ты полез, парень? — прикрикнул Витор на Хинрика, взбирающегося на гребень горы к сложенной там огромной куче мелких камней.

Хинрик осторожно добавил сверху свой камень и спустился вниз. Он встал перед нами, расставив кривые ноги, испытующе глядя на нас. Потом присел, поднял с дороги ещё один камень и протянул мне.

— Каждый должен положить туда камень, не то вам удачи не будет.

— Что это за чушь, мальчишка? — рявкнул на него Витор. Усталость и голод всех нас сделали раздражительными.

— Когда впервые минуете gröf… такой могильник с камнями, вы должны добавить в него по камню.

— Чья это могила, парень? — спросил Фаусто.

Хинрик пожал плечами.

— Колдуна или ведьмы. Чтобы так хоронили, нужно было быть очень сильным. Не дашь им камень — они тебя проклянут. Вы должны это сделать, — взволнованно добавил он.

Витор фыркнул.

— Я уж точно не стану делать ведьмам никаких подношений. Это кощунство, мальчик.

— Да, Витор, я и забыл, ты же теперь строгий лютеранский пастор, — сказал Маркос.

— Тебе хорошо известно, что я не лютеранин, — в голосе Витора хрустнул лёд. — Я здесь чтобы составить карту этого острова.

Взгляды, которыми обменялись Фаусто и Маркос, явно показывали, что они не поверили ни единому слову.

— Тогда почему ты не остался на побережье? Разве не с берега всегда начинают составлять карту? — сказал Фаусто.

Он нагнулся, выбрал камень из множества других, осыпавшихся на дорогу с вершины горы. Глядя на выражение его лица, я была почти уверена, что он делает это чтобы позлить Витора. Трудно сказать, кто из остальных двух мужчин относился к Витору хуже — оба использовали любую возможность, чтобы задеть его, впрочем, как и друг друга. А за последние несколько дней, от попыток выживания на открытой местности, голода и усталости, их нрав стал только хуже. Фаусто и Маркос ворчали и огрызались как друг на друга, так и на Витора. Казалось, из всех троих, только Витор сохранял спокойствие и самоконтроль, что ещё больше в нём настораживало.

— Побережье уже хорошо описано, сеньор Фаусто. Уверяю, если бы вы, как я, не поленились проявить интерес к навигации, пока мы были в море, вы бы сами увидели. Но мои заказчики заинтересованы во внутренней части острова, точнее, в горах для которых на схемах не много подробностей. Как вы думаете, почему мы путешествуем в их направлении?

— А кто именно ваши заказчики? — спросил Маркос.

Витор позволил себе чуть улыбнуться.

— В отличие от некоторых, я известен благоразумием. Я был избран именно потому, что не стану сплетничать об их делах как рыночная торговка.

— Как бы то ни было, — начал Фаусто тоном капризного ребёнка, — кто говорит, что мы идём в эту сторону ради вашего удовольствия?

— Прекрасный вопрос, сеньор Фаусто, я как раз собирался его вам задать. Я терпеливо объяснял, почему хочу направиться в горы, хоть это и не ваша забота. Может, и вы просветите нас относительно ваших намерений?

— Алмазы, — дерзко сказал Фаусто, без малейших колебаний или смущения. — Где же ещё их искать, как не в горах? — Потом он как будто бы вспомнил, что я стою рядом и слушаю. — Правильно, Изабелла? — Его глаза встретились с моими. В тоне и взгляде было что-то гораздо большее, чем просьба не выдавать — почти угроза, предупреждение мне, чтобы молчала. С лёгким поклоном он предложил мне руку. — Давайте, Изабелла. Бросим камни вместе чтобы ублажить старую ведьму. Хватит с нас неудач, за нами и так тянется тяжкий груз, — продолжил он, бросив злобный взгляд на Витора.

Я отодвинулась от него. Неужели он думает, я так глупа, чтобы лезть с ним на этот хребет? Мне понятно, что затеял Фаусто. Если ему повезёт — под этой кучей камней будет лежать не только труп ведьмы.

Не обращая внимания на безумные вопли Хинрика, я развернулась и пошла по ущелью. Я знала, что мужчины последуют за мной — они не отстанут, что бы я ни делала. Чем больше я старалась от них отойти, тем упорнее они тянулись ко мне.

Чем дальше мы уходили от побережья, тем более странной и удивительной становилась эта земля. Мы миновали обширную плоскую равнину, усеянную озёрами с высокими глинистыми берегами, как маленькие ванны для купания. Земля вокруг них была окрашена во все цвета, какие только можно представить — ярко-синий, сиреневый цвет горечавки, красный, бурый и жёлтый. Сначала я подумала, что здесь работают красильщики шерсти и ткани, но, когда мы подошли ближе, увидели, что бассейны не содержат воды — только кипящую жидкую грязь, которая пузырится и булькает как густой суп в котелке.

Потом, неожиданно, позади нас из земли вырвалась в воздух струя чистой прозрачной воды, и снова исчезла, оставив после себя только облачко пара.

Мы шли дальше, мимо множества луж с бурлящей грязью, и к своему ужасу, увидели, что при каждом шаге земля под ногами проваливается. Боясь провалиться, мы побежали туда, где повыше. Однако, холмы и высокие гребни таили свои опасности — нам часто приходилось перебираться через широкие потоки сыпучей породы, грозившие снести нас по склону вниз.

Хинрик показал нам, как падать на четвереньки и разгребать палкой породу на несколько дюймов, чтобы добраться до твёрдого камня, по которому можно переползти.

Я подражала ему, а следом за мной и Фаусто, но Витор и Маркос продолжали своё соперничество, и ни один не желал унижаться, опускаясь на колени — пока, пытаясь перейти осыпь, Витор не поскользнулся на сыпучих камнях и не слетел вниз на половину склона прежде, чем смог остановиться. После этого он сразу научился ползать. Но это получалось медленно, мучительно, а наши колени и руки были ободраны и покрылись синяками.

Каждый раз, как мне удавалось оторвать взгляд от земли, я высматривала в небе соколов, но хотя видела множество водоплавающих птиц, перелетающих между реками и озёрами, и даже маленького кречета, мне не попадался на глаза ни один белый сокол, и даже куропатка, его добыча. Когда не слышали остальные, я спрашивала у Хинрика, где куропатки. Заметил ли он хоть одну? Как он думает, когда мы их увидим? Бедный парень уже начал беспокойно оглядываться при моём приближении.

— Здесь их нет, — устало говорил он каждый раз. — Я же вам говорил. В горах. Высоко в горах.

— Но если увидишь хоть одну — ты же мне сразу покажешь? — просила я.

— Я могу показать уток. Они тоже вкусные.

Однако и уток нам не попадалось. Всё время пока мы шли, или когда ночью сидели вокруг костра, я думала, как ловить белого сокола, поскольку знала — возможно, шанс будет только один. Если я смогу их найти — хотелось бы захватить пару слабых птиц, первого года жизни.

Их легко отличить — пока соколы не прошли первую линьку, их перья гораздо темнее. А после первого года определить возраст сокола на расстоянии гораздо труднее. Если захватить слишком старого, он может не пережить долгий переезд через море, и все усилия окажутся напрасными. Но может, у меня и не будет выбора, придётся взять того, какого смогу.

Я знала, как перевозить птиц, тех, что осенью улетают на юг. С тех пор, как я подросла и научилась сидеть спокойно, отец брал меня с собой на равнины Португалии, выжидать, когда прилетают луни и коршуны, орлы, стервятники и соколы.

Там он сооружал тщательно продуманные ловушки: выкладывал дёрн, устанавливал шесты, натягивал на них сетки, где размещал приманку — живых голубей, деревянные фигурки соколов в качестве подсадных уток и сажал на привязь сорокопутов, которые оповещали о приближении хищной птицы. Нам случалось ждать в укрытии от рассвета до заката, не отрывая глаз от верёвок.

— Терпение, — говорил отец, — это самый важный навык, которому должен научиться сокольничий.

Когда сорокопуты начинали шевелиться, отец точно знал, что за хищная птица приближается к жертве. Если они бились и трепетали на своих шестах, значит это стервятник. Если с криком срывались со своих мест — значит, ястреб или сокол, а если медленно двигались, то коршун, орёл или лунь. Если приближалась та птица, которая и нужна отцу, он отпускал привязанного голубя, и как только сокол сцеплялся с ним, можно было накрыть обоих сетью.

Я не умела ставить ловушки как мой отец. Он точно знал, какой маршрут выберут перелётные птицы. Он мог ждать, потому что точно знал — рано или поздно они появятся. А я понятия не имела, где соколы.

Но однажды, помогая поймать вырвавшегося на свободу сокола, отец показал мне другой способ. Для него требовался только привязанный на длинном шнуре голубь или иная птица, но этот метод во многом зависел от удачи.

Сначала требовалось найти нашу потерянную птицу, а после — надеяться, что она полетит на жертву. В случае, когда птица достаточно проголодалось, а добычи мало, шансы на поимку неплохи, однако, если белые соколы следуют за стаей куропаток, потребуется больше, чем просто везение. Здесь нужно чудо, а я больше не знала, какому богу теперь молиться о чуде.

Когда те датчане схватили меня и повалили на землю — я разве молилась? Я задрожала, вспомнив об этом, опять ощутив гнетущую тяжесть навалившегося мужчины, вонь его пота и ужас оттого, что не могу двигаться.

Они всё кричали мне «Католик! Католик!», и без Хинрика понятно было, что это значит. Но я уже не католик, хотя откуда им это знать. Однако мне это казалось ужасной несправедливостью. Понятно, что это глупо, в конце концов — какая разница, почему мужчина тебя насилует. Насилие — отвратительная животная похоть, желание причинять боль, раздавить, только потому, что у мужчины хватает на это сил. Однако, сознание, что они делали это потому, что я «католик», приводило в ужас.

Разве мне стало бы легче, если бы они напали потому, что я — марран, еврейская свинья? Я знала — не стало бы, но всё же ненавидели их за то, что назвали меня католиком. Впервые со дня ареста отца я сердцем поняла правду, которая до тех пор лишь мелькала в моём сознании — я не принадлежу к католикам. Они мне враги. То, во что я раньше верила, теперь презирала до ненависти, наполнявшей душу огнём. Именно нападение данов заставило меня это понять и почувствовать по-настоящему. Я словно долгое время была одурманена, а теперь внезапно и болезненно очнулась.

Мы разбили лагерь вскоре после того, как прошли каменную пирамиду ведьмы над крутым ущельем, вход в которое она охраняла. Солнце уже опустилось низко над скалами, впрочем, оно и вообще едва над ними показывалось после восхода. Даже в полдень оно едва выглядывало из-за гор, и оставалось таким же холодным, как и его отражение в болотных окнах.

Мы разложили костёр на мшистом уступе за бушующей рекой, глубоко врезавшейся в склон. Оба берега покрывали огромные камни, некоторые нависали один над другим. Под одним было маленькое углубление, должно быть вытоптанное овцами, укрывавшимися под валунами от дождя и ветра.

Фаусто выдернул маленький жёсткий куст, с помощью грубых веток, как щёткой, вычистил из углубления от овечий помёт и аккуратно собрал его в кучу, для топлива. Мы быстро приучились запасать всё, что могло гореть.

— Вы можете спать здесь, Изабелла, места хватит, и камни укроют от ветра.

— Пусть тут спит Хинрик, мне больше нравится у огня.

Я отказалась не только потому, что предложение исходило от Фаусто. Ничто не могло бы заставить меня забраться под этот огромный камень. Это слишком походило на преследовавшие меня ночные кошмары.

С тех пор, как мы покинули Францию, мне снился тот лес. В Исландии, где нет деревьев, кошмары стали ещё более яркими, но никогда в точности не повторялись.

В одних снах я бежала, спасая жизнь. В других отчаянно цеплялась за ребёнка, пыталась его защитить, укрывала младенца своим телом и умоляла оставить его в живых. Но заканчивались все сны одинаково — жестокой насильственной смертью, а потом — безмолвием, жуткой темнотой, холодом и одиночеством, которое леденило кровь и тревожило даже после того, как я просыпалась.

Маркос присел рядом со мной, стараясь согреть руки у маленького костерка, который Хинрику удалось разжечь при помощи кремня и железа.

— Опять рыба? — мрачно спросил он. — Если только это можно называть рыбой — на вкус больше похоже на старую подошву. Никогда бы не подумал, но я, и в самом деле, начинаю скучать по корабельным сухарям, а у долгоносиков, по крайней мере, есть хоть какой-то вкус.

Я порылась в наших ничтожно малых запасах. Копчёный тупик давно закончился, и сушёной трески оставалось совсем немного. Я вытащила остатки и показала попутчикам.

— Рыба всё же лучше, чем ничего, на завтра и её не останется — если только мы не найдём чего-то ещё.

— Поскольку вы жаловались на еду, сеньор Маркос, я предложил бы вам с сеньором Фаусто пойти поискать что-нибудь пригодное в пищу, — сказал Витор. — А ты, мальчик, поторопись, найди нам побольше топлива, пока этот хилый огонь совсем не погас.

Фаусто бросил в огонь свой веник, сделанный из куста, тот вспыхнул и за пару минут превратился в пепел.

— А чем же займётесь вы, сеньор Витор, пока все мы будем усердно трудиться, чтобы набить ваш живот и обогреть вашу костлявую задницу?

— Я останусь здесь, с Изабеллой, и постараюсь не дать погаснуть огню. Кто-то должен быть рядом с ней. Скоро совсем стемнеет. Ей небезопасно оставаться одной.

— Нет! — Крик вырвался прежде, чем я успела его остановить. Мне меньше всего хотелось оставаться один на один с Витором. — Пускай со мной останется Хинрик, мы с ним пособираем растопку. А вы идите втроём. Вы сами сказали, скоро стемнеет, и если хотите что-то найти, идти надо всем. Маркос, вы говорили, что изучали травы. Может, здесь есть и какие-нибудь съедобные растения.

— Травой живот не наполнишь, — заявил Фаусто, не дав Маркосу ответить. — Хорошее мясо, вот что нам нужно. Когда был мальчишкой, я отлично умел ставить силки. Обещаю, прекрасная Изабелла, нынче вечером вы будете ужинать как королева. Он взмахнул шляпой в низком поклоне и умчался вниз по холму. — Приглядывай за ней парень, и не теряй из вида.

Витор и Маркос тоже ушли, с гораздо меньшим энтузиазмом. Маркос постарался выбрать противоположное двум остальным направление.

Хинрик стал рассеянно, по одному кусочку, подбрасывать в огонь овечий помёт, как будто кидал кусочки мяса щенку. Мальчик улыбался чему-то своему, явно забавному.

— Что смешного? — спросила я.

— Сеньор Фаусто влюблён.

Я улыбнулась.

— Если так, то, должно быть, не в Витора или Маркоса.

— В тебя. Он всё время старается остаться с тобой наедине. Всегда хочет идти рядом. Он наблюдает за тобой, когда ты спишь. Я видел. Он в тебя влюбился, — Хинрик захихикал.

Я сжалась при мысли о том, как он наблюдает за мной, беспомощной, во время сна.

— Нет, — вспыхнула я. — Уверяю, Хинрик, ты ошибаешься.

Я смотрела на углубление под отвесным камнем. Зачем Фаусто уговаривал меня лечь здесь, под огромной скалой? Что он ещё задумал? Теперь я больше ни за что не усну, пока он рядом.

Я взглянула на вершину холма. Сколько пройдёт времени прежде, чем мужчины вернутся? Если я до тех пор успею подняться наверх, можно спрятаться, а потом…

— Может, пойдёшь, поищешь что-нибудь для костра, Хинрик?

Мальчик покачал головой.

— Сеньор Фаусто велел мне оставаться с вами.

— Я должна быть у костра и поддерживать огонь. Если бросить его, он погаснет, но нам нужно топливо и побольше. Иди скорее, уже почти стемнело.

— Нет, если вы не пойдёте со мной. Я не хочу оставлять вас одну… эта ведьма… — он обеспокоенно поморщился. — Они встают из могилы, когда солнце садится. Вы не дали ей камень. А должны были. Ведьма нас проклянёт. Понимаете, теперь у нас ничего не получится.

В ущелье сгущались тени, огромные валуны в сумерках становились похожими на людей. Я готова была поверить, в таком месте возможно всё. И почему мы не сделали, как просил Хинрик, просто чтобы его успокоить? С меня достаточно неприятностей. И времени совсем мало. Сколько дней прошло с тех пор, как мы высадились на берег? Я потеряла им счёт. Неделя? Нет, не может быть, ещё нет. Господи, нет!

— Хинрик, мы уже рядом с тем местом, где водятся белые соколы? Далеко ли до высокогорья? Сколько дней пути?

Мальчик отшатнулся от меня.

— Нельзя об этом упоминать. Только не в этом месте. Это вызовет проклятье ведьмы.

Больше он не стал ничего говорить. В итоге, мы собирали топливо вместе, не теряя из вида мерцающее жёлтое пламя. Найденное сложили у огня для просушки — помёт, сухие корни и ветки, черепа и кости овец, которые, должно быть, падали со скал и ломали ноги. Хинрик настоял, чтобы взять и их, говоря, что его мать часто использовала кости как топливо.

Но едва ощутив вонь горящих костей, я вспомнила девочку, стоявшую в мерцающем свете факелов той жаркой ночью в Лиссабоне, с крошечным ящиком с костями в руках. Я слышала её рыдания, когда ящик вспыхнул в огне костра. Её мать? Или отец…

Хинрик замер, услышав наверху звук шагов — к лагерю спускался Маркос. Он бросил передо мной небольшую охапку растений.

— Это в котелок или в огонь? — спросила я.

— Всё, что я смог найти, — угрюмо ответил Маркос.

Прежде, чем я успела ответить, показался Витор, а следом за ним и Фаусто. Он уныло уселся за землю перед маленьким очагом и глядел в огонь, пальцы нервно дёргали серую жёсткую траву. Маркос недобро взглянул на обоих.

Фаусто пришёл с пустыми руками, и по его окаменевшему лицу ясно было, что он ничего не поймал. Маркосу незачем было об этом говорить, но он всё же начал.

— Так где же обещанный роскошный ужин, сеньор Фаусто?

По лицу Фаусто скользнул отблеск пламени, показав напряжённо стиснутые челюсти.

— В этой проклятой земле ловить нечего.

— Однако, по вашим словам, сегодня мы должны были обедать как короли.

— Ну а что за дичь вы принесли нам на ужин? — парировал Фаусто. — Что-то я не чувствую запаха пищи, или тот вепрь, которого вы убили голыми руками, оказался слишком тяжёлым? — Он ткнул связку высохших трав, которые я разбирала. — Это вы принесли? Их даже овца есть не станет. Ну и что это?

— Травы, но если вы не хотите их есть…

— Понятно, но что за травы? На корабле вы говорили, что врач, и едете искать лекарственные растения. Что-то я не заметил, чтобы вы проявляли к ним интерес, пока мы тащились по этой пустоши. И если на то пошло, я ни разу не видел, чтобы вы кого-то лечили. Когда Изабелла повредила колено, ей помогал корабельный хирург, а не вы.

— Это и было работой для костоправа. А я не простой костоправ. Врач не имеет дела с такими проблемами.

— То есть, вы позволите женщине страдать, лишь бы не испачкать руки? Ну, если вы врач, так докажите это. — Фаусто порылся в своей суме и извлёк пару пригоршней высохших красных ягод.

— Вот, я нашёл. Не знаю, может и ядовитые, но если вы так хорошо разбираетесь в растениях и травах, как говорили, должны знать, съедобны ли они.

— Почему бы вам не попробовать их, чтобы проверить? — рявкнул Маркос. — Тогда, если нам повезёт — будем делить рыбу на четверых вместо пяти.

— У меня идея получше — почему бы их не съесть вам? — Фаусто набросился на Маркоса, вцепился в его камзол и попытался запихнуть ему в рот ягоды.

— Прекратите! — закричала я. — Отстаньте от него. Этими ягодами можно отравиться!

Витор кинулся к ним, стараясь оттащить Фаусто, но понадобилось ещё несколько минут — Маркос пинал и толкался, а Витор тянул — прежде, чем удалось урезонить Фаусто. Все трое, тяжело дыша, повалились на землю. Маркос выплюнул ещё остававшиеся во рту ягоды, вытер разбитые губы. Ясно было, что ни один из них не настроен приносить извинения.

Я принялась собирать разбросанные в драке сухие травы — больше ради того, чтобы прервать парализующее молчание, чем надеясь использовать их в пищу. Но потянувшись за корешком одного из принесённых Маркосом растений, я ощутила смутно знакомый запах. Я поглядела внимательнее и снова понюхала.

— Я уверена, что это валериана. Свежевыкопанный корень пахнет как старая кожа, а когда высохнет — больше похоже на несвежий пот. Мой отец использовал его для лечения… — я остановилась в последний момент. — Как приманку для крыс.

— Значит, это отрава! — Фаусто вскочил на ноги.

— Нет-нет, — поспешно сказала я. — Это только приманивать крыс. Им нравится запах. Но этот сушёный корень есть на полке у каждого аптекаря. Это целебное растение, оно облегчает боль, но от него хочется спать.

— Вот, значит, каков твой маленький план, — торжествующе объявил Фаусто, как будто раскрыл заговор убийства короля. — И что ты собирался сделать — положить это в горшок, а самому отказаться есть? А после ограбить нас?

Без предупреждения он снова наскочил на Маркоса, попутно выхватывая из-за пояса нож. Маркос вскочил, но недостаточно быстро, и тут же оказался прижат к скале, а острие кинжала Фаусто было направлено прямо ему в сердце.

Хинрик спрятался за валуном. Витор поднялся на ноги, но на этот раз, глядя на кинжал, не торопился вмешиваться.

— Клянусь, я не знал, что это! — прохрипел Маркос.

— Ты же сказал, что врач! — завопил Фаусто. Значит, должен был знать, в том и дело. Если ты не лекарь — говори, кто ты такой.

Он ткнул Маркоса кинжалом, и на одно ужасное мгновение мне показалось, что вонзил его. Я подскочила к нему, вцепилась в руку, чтобы отдёрнуть оружие.

— Да как ты смеешь обвинять Маркоса во лжи! — крикнула я. — У тебя нет никакого права его выспрашивать!

Фаусто оттолкнул меня свободной рукой.

— Я имею полное право выяснить, что за человек идёт рядом со мной, ради блага всех нас. Ему явно есть что скрывать.

— Я думаю, лучше тебе сделать, как он сказал, сеньор Маркос, — спокойно сказал Витор. — Уверен, ты можешь всё объяснить. А тебе, сеньор Фаусто, я предлагаю прекратить размахивать кинжалом, пока никого не ранил. Если же, как ты считаешь, сеньор Маркос не доктор, значит некому будет тебя лечить, если случится пораниться в драке, а это может привести к болезненной и мучительной смерти, тут помощи ждать неоткуда.

Фаусто колебался, потом неохотно опустил нож, но в ножны не спрятал.

— Тогда давай, — рявкнул он Маркосу. — Чего ты ждёшь? Говори.

Маркос тяжело дышал, руки у него тряслись, но он попытался обратить всё в шутку.

— На самом деле, незачем было устраивать такой цирк, мне от земляков скрывать нечего. Я не раскрыл бы кому попало, зачем я здесь — ни морякам, ни тому типу, что обыскивал нас. Но все мы не в том положении, чтобы доносить друг на друга данам, верно? У каждого есть причины быть здесь, и все мы не желаем, чтобы о них узнали. — Он поднял брови, испытующе глядя на Витора, но тот оставался невозмутимым. — На самом деле, я здесь чтобы найти белых соколов. Я надеюсь поймать хоть одну из этих птиц, и отвезти домой, в Португалию.

Должно быть, я вскрикнула, и Маркос обернулся ко мне.

— Да, я понимаю, как это опасно. Знал ещё до того, как Хинрик сказал нам в ту ночь, в доме фермера. Но я в отчаянном положении, и вынужден рисковать. У меня нет другого выхода. У меня огромный долг.

Фаусто бросил на меня испуганный взгляд, но Маркос, казалось, его не заметил.

— Мой близкий друг, которому я доверял свою жизнь, пришёл ко мне, чтобы занять крупную сумму. Он сказал, что нуждается в деньгах для покупки поместья. Он был влюблён, но семья девушки не соглашалась на свадьбу, если он не обеспечит её землёй и достойной жизнью. Она угрожали выдать её за другого, богатого старика, который просил руки девушки. Друг показал мне поместье. Хорошая земля, со зрелыми виноградными лозами, оливковыми деревьями и хорошим пастбищем. А девушка так же боялась брака со стариком, как и мой друг потерять её. Он уверил меня, что вернёт треть занятых денег сразу, как только получит приданое, а потом ещё по одной трети в год, пока не погасит весь долг. У меня и близко не было такой суммы, но я мог её одолжить под своё доброе имя — меня знали как почтенного нотариуса, я пользовался доверием богатых людей. Однако мой друг не был честен со мной. Он втянулся в азартные игры, и ради этого даже обокрал своих работодателей. Деньги, что я ему дал, он поставил на петушиные бои, надеясь поймать удачу и вернуть, что украл, прежде чем пропажу заметят. Но он всё потерял. Если я не смогу вернуть взятые взаймы деньги, репутация будет разрушена, как и возможность заработка — кто же пойдёт ко мне, зная, что мне нельзя доверять. Я не знаю, где достать денег, но если удастся заполучить и продать хоть одного белого сокола, я смогу расплатиться со всеми, и ещё останется.

Фаусто бросил на меня ещё один взгляд, и опять повернулся к Маркосу.

— И как же ты собрался ловить этих птиц? Не похоже, что у тебя с собой сети или ловушки.

— Это выглядело бы подозрительно, вам не кажется? Помните, как старательно тот мелкий клерк обшаривал наш багаж. Если бы он нашёл сети с ловушками — вряд ли поверил бы, что они для ловли стай диких растений.

Рот Фаусто растянулся в улыбке, которую он не сумел сдержать. Но Хинрик не веселился. Он осторожно вышел вперёд, лицо побледнело под морским загаром.

— Нет, сеньор Маркос, вам нельзя пытаться ловить этих птиц. У данов везде шпионы. Они схватят нас и повесят.

Маркос мягко сжал плечо мальчика.

— Им не поймать меня, парень. А если и схватят, я скажу, что ничего об этом не знаю.

Хинрик покачал головой, должно быть, сокрушаясь, что эти иностранцы тупые как овцы.

— Они вешают всех, даже маленьких мальчиков, если те попадаются вместе с отцами. Женщинам и девочкам связывают руки и ноги и бросают с высокой скалы в озеро, чтобы те утонули. Моя мать… я смотрел, как её… — Он гневно провёл рукой по глазам, потом обернулся и указал в сторону ведьминого холма, хотя в темноте его было не разглядеть. — Если попробуете ловить белых соколов, она сделает так, чтобы вас схватили. Теперь ничего не выйдет как надо.

Я поднялась и принялась хлопотать над тихо кипящим котелком, надеясь, что еда поможет мальчику рассеять страх. Но содержимое котелка вряд ли могло хоть кого-то утешить.

Среди валерианы, которую притащил Маркос, я нашла горстку сухого тимьяна, хотя сам он, подозреваю, не узнал и эту траву. В отличие от чабреца, что рос дома, листья у него волосатые, но запах тот же — знакомый, лёгкий, как шёпот, дух лета, аромат, появляющийся на мгновение, когда растираешь в пальцах высохший розовый лепесток. Но это была лишь тень знакомого мне растения, цветущего под горячим солнцем Португалии, и его аромат не слишком улучшил запах сушёной трески.

Этой ночью дальние горы не освещали ни холодные искорки звёзд, ни серебряная луна. Темнота, как толстое одеяло, окутала землю. Крошечная лужица кроваво-красных углей костра походила на островок посреди чёрного океана. Мы слышали и чувствовали, как он плещется вокруг нас, когда ветер шевелил травы, и невидимые создания визжали и вскрикивали в его глубине.

Возможно ли, чтобы трое из нас оказались здесь с одной целью? Я не поверила рассказу Фаусто, и не была уверена в истории Маркоса. Может, оба упоминали про белых соколов потому, что знали — я здесь из-за этого? А если врали, тогда что они делают на самом деле, и, более важно, — почему так стараются удержать меня рядом с собой?

Ну, а если они говорят правду, если ищут здесь белых соколов — тогда что случится, если я поймаю хоть одного? Конечно, попытаются отобрать. В одиночку искать соколов трудно, но когда трое из нас охотятся за одной редкой добычей…

Я оглянулась на Хинрика, который уныло сгорбился поближе к огню. Если бедного мальчика заставляли смотреть, как сбрасывают со скалы мать, он, уж точно не поможет мне искать птиц, и я не стану его за это винить.

Я вздрогнула, вспомнив, как лёгкие разрывала боль, когда я хватала воздух, утопая в болоте. Если бы Маркос не оказался там и не вытащил… Нет, мне нельзя даже думать о том, что поймают. Нельзя попадаться.

Сгрудившись вокруг костра, мы вылавливали ножами из котелка скудные кусочки сушёной рыбы и старательно жевали. Я никогда не пробовала овечью шерсть, но думаю, вкус и ощущения от неё были бы примерно такие же. Мы всё жевали и жевали, пока рыба не становилась достаточно мягкой, чтобы проглотить. Только голод вынуждал нас продолжать.

Если даже сейчас мы не можем найти еду, как же я проживу тут зимой? Если не возвратиться в порт и не найти обратный корабль, я окажусь вне закона, и ни в одном доме мне не дадут убежища.

Но в одном я была уверена — что бы от меня ни потребовалось, чего бы мне это ни стоило, я не уеду без белых соколов. Я прошла такой путь не для того, чтобы сдаться, и понимаю, что для отца это верная смерть. Прямо сейчас он в тюрьме Инквизиции, глубоко под землёй. Может, его пытают и мучают. Есть ли у него этой ночью пища, чистая вода, чтобы утолить жажду?

Я внезапно почувствовала вину за свои жалобы на безвкусную рыбу. Мой отец и множество других таких же, как он, были бы рады единственному кусочку из тех, что я с трудом запихиваю в своё неблагодарное горло.

У меня есть прохладные чистые ручьи для питья, я могу дышать свежим воздухом, пока они лежат в зловонном подземелье и давятся каждым вдохом. А где сейчас моя мать и что она ела сегодняшним вечером?

— Слушайте! — тревожно прошептал Витор. — Там кто-то движется. Разбегаемся. Прячьтесь.

Мы забрались за скалу и пригнулись к земле. Я благодарила темноту, укрывавшую нас, но проклинала её за то, что ничего нельзя разглядеть, и страшно боялась попасть прямо в лапы тому, кто к нам приближался.

Кто-то тихонько окликнул нас, и мы затаили дыхание, не смея пошевелиться. Последовал приглушённый обмен словами, которых я не понимала. Казалось, беседуют двое.

— Кто это, мальчик? — шёпотом спросил Витор Хинрика.

— Исландцы. Говорят, что друзья.

— У нас здесь нет друзей, — сказал Витор.

Тот же молодой голос опять что-то крикнул.

— Он говорит, они пришли, чтобы помочь. Говорит, что нужно поторопиться! Мы должны уходить сейчас же.

Никто из нас не двинулся и не издал ни звука. Я осторожно выглянула из-за скалы. У костра стояли двое мужчин, лиц было не разглядеть.

— Оставайся здесь, — решительно прошептал Витор. — Нет, не ты, мальчишка, ты идёшь со мной.

Он схватил Хинрика за шиворот и вытащил из-за скалы. Они сделали несколько шагов к очагу, рука Витора крепко сжимала рукоять кинжала.

— Кто вы? — спросил он.

Младший из двоих опустился на колени, и грел над огнём руки, словно показывая, что не угрожает нам. Пламя высвечивало впалые щёки и золото рыжих волос. Он тихо и торопливо заговорил. Хинрик прошептал что-то в ответ, и Витор тряхнул его плечо, напоминая переводить.

— Он говорит, его зовут Ари. Мужчину — Фаннар. У него ферма через две долины отсюда.

— Чего они от меня хотят? — потребовал ответа Витор.

— Он спрашивает, есть ли с нами девушка и двое других мужчин.

Хинрик чуть было сам не ответил на этот вопрос, но Витор его оборвал.

— Скажи им, что нет. Говори, что нас только двое.

Ари нахмурился и поглядел на скалу, как будто видел, что я за ней прячусь. Старший мужчина, Фаннар, нагнулся к мальчику, и они тихо заговорили.

Ари обернулся к Хинрику и заговорил, размахивая руками.

— Он говорит, датчане на лошадях преследуют трёх мужчин и девушку, которые напали на их сыновей. Когда схватят — привяжут их к лошадям и погонят вперёд. Они так всегда делают. Большинство умирает раньше… — Хинрик явно был в таком ужасе, что не смог заставить себя перевести, что случится с нами, если мы живыми доберёмся до города.

— Скажи им, если я встречу этих людей, я их предупрежу. — Витор по-прежнему не желал отступать.

Ари вздохнул, заметно расстроенный этой игрой, и снова заговорил с Хинриком.

— Ари говорит, если она вас нашел, значит, и датчане могут. Заметят зарево от костра, учуют запах варёной рыбы. Они знают, что в это время года только изгои ночуют в долине. Если нужно, Фаннар готов вам помочь.

— И зачем же Фаннар станет рисковать собственной жизнью, чтобы помочь чужакам? — спросил Витор.

— Фаннар ненавидит данов, и говорят… — Хинрик помедлил, переглянувшись с мужчиной постарше. — Он слышал, эта девушка старой веры.

— Он и сам старой веры, католик? — осторожно спросил его Витор.

Неожиданно, в круг огня вступил Маркос.

— Что за игру ты ведёшь, Витор? Втроём мы не справимся с вооружёнными всадниками. Эти люди предлагают нам помощь.

Витор попытался что-то сказать, но Маркос оттолкнул его, шагнул вперёд и сам обратился к Хинрику.

— Скажи им, что мы — те, за кем охотятся датчане. Но мы не нападали на них, это они пытались изнасиловать девушку.

Я поднялась из укрытия и вышла к ним.

— Это правда. Они лишь пытались помочь мне.

Хинрик перевёл, и мужчина постарше кивнул и что-то пробурчал, как будто он так и думал. Потом обратился к Хинрику, нетерпеливо махнув рукой, чтобы тот переводил нам.

— Фаннар говорит, это плохие парни. Ну, а чего ждать с такими отцами? Но здесь небезопасно. Он говорит, что спрячет вас, пока датчане не уберутся. Но идти надо прямо сейчас. Мы…

Фаннар сгрёб Хинрика, широкой мясистой ладонью зажал его рот. Мальчик вырывался, пока Фаннар не прошептал ему что-то на ухо, потом затих. Ари сделал нам знак молчать. Мы замерли, прислушиваясь.

— Hestur! — прошептал Ари.

В этот момент я тоже услышала плывущие над пустым ущельем знакомые звуки — стук копыт по камням, скрип кожи. Никто из нас не успел шевельнуться, только Ари опрокинул в огонь содержимое котелка, и пламя с шипением погасло, оставив после себя пахнущий рыбой дым.

Я почувствовала, как в темноте кто-то схватил меня за руку. Мгновение я вырывалась, боясь, что это могли быть Витор или Фаусто, но потом поняла — это Ари. Он повлёк меня между камнями, будто видел, куда мы идём. Я бежала вслепую, спотыкалась и поскальзывалась. Я не знала, идут ли за нами все остальные. Оставалось только цепляться за руку Ари и доверять ему.

Ущелье наполнилось звоном копыт, криками и визгом — всадники гнали коней вверх по крутой дороге. Но мы не останавливались и не оглядывались назад. Мы изо всех сил бежали в темноту.