Проснувшись, я внезапно увидела Хейдрун, разглядывающую незнакомца. Я и не слышала, как она вошла в пещеру. Как всегда. С тех пор, как я в последний раз её видела, лет пять назад или больше, она нисколько не изменилась — высокая, стройная, спина прямая, как лезвие бритвы. Волосы седые, как облака над горами, а глаза у неё цвета зимнего неба — я знаю, хотя она и не обернулась, чтобы поздороваться.

— Он не должен был жить, Эйдис. Ты же знала. Ты чувствовала.

— Но я жив, — мрачный голос доносился с губ Валдис.

— Хейдрун, я не знала, что его дух вселится в мою сестру. Скажи, как мне заставить его покинуть Валдис. Ты ведь знаешь такие вещи.

Мрачный голос разразился смехом.

— Ни к чему просить её, Эйдис. Она так же не в силах изгнать меня, как и ты, моя дорогая сестричка. Ответь мне, женщина. Ты бродишь по миру. Знаешь всё, что в нём происходит. Заклинаю, скажи мне правду. Сделал ли фермер Йонас как я велел?

Хейдрун обернулась и в первый раз посмотрела на Валдис и на меня. Она почти не изменилась за все прошедшие годы, с тех пор, как впервые ввела нас в круг танца на наш седьмой день рождения, с ночи нашего пробуждения.

Угловатое, но всё же красивое лицо, хотя над верхней губой, там, где у всех ложбинка, у наоборот. Только бледные глаза сделались сейчас ледяными от ярости, какой я никогда не видала в них прежде.

— Кобылы Питера понеслись прочь, охваченные безумным страхом, гораздо дальше, чем убегали лошади, напуганные шумом или хлыстом человека. Питер с сыном пешком шли за ними два дня, но когда нашли — было уже слишком поздно. Лошади взбежали на край утёса, бросились вниз и разбились о камни ущелья. Сын Питера спустился вниз и нашёл нескольких ещё живыми, но кости у них были так переломаны, что он уже ничем не мог им помочь, только перерезать глотку, чтобы прекратить мучения.

— А дочь Йонаса? — спросила я.

— Фрида выздоровела, как тебе, должно быть известно. Если бы Йонас послушал тебя, она и так пришла бы в чувство, без лечения травами и ворожбы, разве что чуть попозже. Ты верно распознала её болезнь. Дело в облаке, сошедшем с горы, а не в Питере.

— Знает ли Питер, кто сгубил его лошадей? — спросила я.

— Узнает, — с холодной уверенностью ответила Хейдрун. — Уже сейчас начинает догадываться. После погони за лошадьми он вернулся в такой ярости, что всех домашних заставил поклясться на Святом Писании и рассказать всё, что им об этом известно. Служанка в слезах призналась, что удрала для встречи с любовником, и видела в отдалении человека, склонившегося над рекой в том месте, куда кобылы приходят пить. Она его не признала, а кроме того, не хотела поднимать тревогу, чтобы хозяин не спрашивал, почему она там бродит, когда должна в это время работать на ферме. Сын Питера отыскал место, о котором она говорила, и нашёл там монетку мертвеца, поблёскивавшую в воде. Питеру не понадобится много времени, чтобы выяснить, кто её туда подложил, и когда он узнает — отомстит и Йонасу, и всем его родичам.

Именно таких последствий я и боялась. Если Питер решит отомстить, Йонас и его семья ему ответят. Известно, что такая междоусобица в прошлые времена тянулась поколениями, и вовлекались в неё даже дальние родичи обоих фермеров.

— Я старалась остановить Йонаса, — сказала я. — Но он не послушался.

Лицо Хейдрун стало угрюмым.

— В твоей власти было остановить его, но ты этого не сделала. Ведь с тех пор, как вы с Валдис говорите единым голосом, тебе достаточно одного слова, чтобы справиться с человеком. Даже слабый шелест дождя, если он продолжается долго, способен убедить прикрыть голову, так и твои тихие слова, обращённые к людям, направляли их в ту сторону, куда ты хотела. Вы привыкли к этому и думали, что ничего более и не нужно. Поэтому вы позволили силе зачахнуть, как высыхает ненужная ветка. Но теперь ты должна бороться, чтобы твои слова были услышаны.

Сестра подняла на Хейдрун взгляд чёрных глаз. Запавшие губы раздвинулись, и раздался голос.

— Эйдис не может противиться мне. Я говорю людям то, что им хочется слышать, потому они и подчиняются. Принц или нищий, священник или язычник — человек всегда жаждет услышать слова, отражающие желания его души, к ним он прислушается.

— Хейдрун, кто говорит устами моей сестры? — спросила я, отчаянно пытаясь игнорировать насмешливый голос. — Кому, как не тебе знать.

— Он родился не на этом острове. Мне известен каждый мужчина, женщина или ребёнок из тех, чья кровь при рождении проливалась на эту землю, но не те, кто пришёл из-за моря. Думаю, тот мальчик, Ари, знает, откуда он, но не расскажет об этом. Он боится.

— Как и должен, — с гордостью произнёс страшный голос.

Хейдрун не стала ему отвечать.

— Но хотя я не знаю, как его имя, мне известно, что он такое. Это драугр, ночной ходок.

С мёртвых губ сестры сорвался издевательский хохот, отражаясь эхом от стен пещеры, будто там, в тени, укрывалась ещё сотня таких, как он.

Меня охватил смертельный ужас. С той минуты, как его принесли ко мне, я чувствовала, что он не из этого мира. Но я отказывалась верить в собственный дар. И убеждая себя, что он человек, я стала надеяться, что, если сумею сохранить жизнь в его теле, его дух оставит мою сестру и снова вернётся в свой собственный дом. Теперь я поняла — чтобы изгнать его потребуется куда больше сил.

— Хейдрун, скажи мне, что делать. Скажи, как спасти Валдис.

Она подошла к озерку с бурлящей водой и долго, не отвечая, смотрела в его прозрачную глубь. Длинные ладони двигались так, будто она что-то между ними растирала.

Я молча ждала. Голова мёртвой Валдис повернулась к воде. Драугр тоже ждал.

Наконец, Хейдрун обернулась к нам.

— Ты уже понимаешь, что тело этого человека должно оставаться живым, если хочешь, чтобы его дух вышел из твоей сестры, поскольку зло, сотворённое с ним, может быть исправлено, лишь когда его дух снова соединится с телом. Тогда он будет свободен. Но его тело не может долго прожить без духа, заключённого в нём. И момент, когда дух сможет снова в него войти, скоро будет упущен. Ты должна вылечить эти раны, и ты можешь. У тебя есть и навык, и знания, надо только ими воспользоваться. — Она снова сделала перемалывающее движение ладонями. — Но ты должна знать, Эйдис, заставить его дух возвратиться в тело способен лишь тот, кто сам мёртв. Он явился из царства мёртвых, живые не могут им управлять. Ты должна созвать дор-дум, совет мертвецов. Им следует вынести ему приговор. Только их суд способен ему приказывать. Я не могу помочь тебе вызвать сюда их духи. Я не имею над ними власти, но она есть у тебя.

— Но я не могу. Ты лучше всех знаешь, что не могу! — я схватилась за свою цепь и с силой ударила ею о железный обруч вокруг моей талии. Лязг отразился эхом от стен пещеры. — Разве ты забыла, Хейдрун, что я связана этим железом? Оковы и сделаны для того, чтобы у нас не было сил.

— Да, сил отправить ваш дух наружу, во внешний мир. Но ты можешь сделать многое и в этой пещере. — Она указала длинным и острым пальцем на мою сестру. — Вспомни, обруч закреплён и вокруг её талии. До тех пор, пока она в железе, закован и вселившийся в неё дух. Вы с ним схожи и этим ограничением, и вашей силой. И только твой страх перед ним делает тебя слабее.

— Но она боится меня, — зарычал мёртвый голос. — Я втрое сильнее неё, даже скованный этим железом. Я понимаю все её чувства. Я знаю каждую мелькнувшую у неё мысль. Я знаю её ближе, чем может узнать любовник, и могу им стать для неё — любовником, властелином, убийцей. Я ещё даже не начал демонстрировать, на что я способен.

Голова Валдис повернулась, чтобы пристально взглянуть сначала на Хейдрун, потом на меня огромными, чёрными как бездонные дыры глазами.

Но Хейдрун не обратила внимания на эти слова, как будто они и не были сказаны. Бесшумно, так же, как и явилась, она ушла прочь из пещеры.

И это всё, что она хотела сказать, вся помощь, какую могла предложить? Разве ей непонятно, что я здесь в ловушке, одна с этим созданием? Я нуждалась в ней. Я отчаянно хотела умолять её возвратиться, и не могла — ведь тогда драугр узнает, как сильно я его боюсь.

Хейдрун остановилась перед разломом скалы, укрывающим выход.

— Если он покинет эту пещеру — принесёт смерть и ужас в каждую лачугу и ферму по всей этой земле. Там, где ночью он переступит через порог, ни единый мужчина, женщина или ребёнок в доме не доживут до утра. Там, где он выйдет на дорогу, ни одна живая душа, попавшаяся на пути, не проживёт столько, чтобы успеть вернуться домой. Ты должна вернуть драугра в его тело, пока вы оба в железных оковах. Это — твоя единственная надежда, и единственная надежда сотен невинных людей, которые лишатся жизни, если ты с ним не справишься. Если он вырвется из железа — ни ты, и никто другой не сумеет помешать ему уничтожать всё живое на пути. Но, Эйдис, времени мало. Горы снова дымятся. С них побегут вниз реки огня. Помнишь чёрное облако, поразившее дочку Йонаса? Ты верно сказала о нём. Ты знаешь, что это значит. Горы заговорили, и скоро вода в этом озере им ответит. Когда это случится, ты узнаешь, что время вышло — для всех нас.