Глава 10

Я сидела в низком кожаном кресле в роскошном свадебном салоне «Сказочные платья» на Черч-стрит, наблюдая за тем, как Софи кружится передо мной в облаке белого шелка и шифона с россыпью бисера на лифе и шлейфе, который оказал бы честь самой принцессе Диане. Возможно, все дело в потертых коричневых «биркенстоках», выглядывающих из-под подола, или поросли косичек на голове Софи, но, несмотря на всю его красоту, это платье смотрелось на ней… несуразно.

Я перевела взгляд на Нолу, ожидая, что та будет ковырять лак на ногтях или слать эсэмэски со своего нового мобильника, но вместо этого обнаружила, что она сидит на самом краешке кресла, с пристальным интересом наблюдая за Софи и консультантом Джиджи.

– О, МОЙ БОГ! Это прямо скажите «да» платью! Ну, когда невеста идет по проходу и все смотрят на нее. Олстон просто умрет, когда я расскажу ей. Одна беда, это тот случай, доктор Уоллен, когда вам определенно следует сказать «нет». Вы в нем как тот пудель на собачьей выставке.

Мы с Джиджи растерянно заморгали, наверно, потому, что были благодарны Ноле за то, что та высказала наши мысли вслух. Правда, мы вряд ли бы рискнули сравнить будущую невесту с породой домашних собак.

Джиджи услужливо улыбнулась:

– Однажды мне случилось обслуживать невесту, которая примерила восемьдесят шесть платьев, прежде чем нашла То Самое, Единственное. Не переживайте, милочка. Ваше само посмотрит на вас, вот увидите.

Восемьдесят шесть? Мы уже пережили десять примерок. Я даже была готова попросить, чтобы нас вывели на улицу и избили до потери сознания, лишь бы избежать очередную примерку. Не скажу, что сидеть в кресле в прекрасном салоне со стенами цвета голубого льда и высокими потолками в окружении изысканных платьев было так ужасно. Но видеть, как надежда на лице Софи всякий раз сменялась разочарованием, было выше моих сил. Софи была прекрасна и… оставалась единственной в своем роде. Несмотря на все старания Джиджи подобрать то, что Софи хотела бы видеть в своем свадебном платье, она всякий раз терпела неудачу.

На глаза Софи навернулись слезы.

– Я знаю. И я ценю вашу помощь. И знаю, что именно здесь я найду мое платье – все мои подруги говорили мне, что у вас лучшие свадебные платья, – просто у меня больше нет сил примерять другие.

Джиджи подняла руку:

– Подождите, как насчет еще одного? Я почти забыла о нем, потому что оно только что поступило и сейчас лежит в кабинете, ждет, чтобы его пропарили и повесили на него бирку. Это антиквариат, двадцатые годы, если не ошибаюсь. Атласное, очень простое и элегантное. Его нашли на чердаке в доме на Куин-стрит. Новые владельцы решили, что оно им не нужно и лучше его продать, чтобы частично возместить расходы по ремонту дома.

– Вряд ли это им сильно поможет, если только оно не подбито золотыми слитками.

Софи укоризненно посмотрела на меня и повернулась к Джиджи:

– Хорошо, я взгляну на него. Но это последнее на сегодня… честное слово.

Я встала и тоже повернулась к Джиджи:

– Давайте я взгляну на него, прежде чем вы вынесете его в примерочную. Я пойму, понравится оно Софи или нет.

Софи с благодарностью посмотрела на меня. Следом за Джиджи я вышла вон и вскоре шагнула в некое подобие офиса. Здесь на большом столе стоял компьютер – в окружении тюля, атласных цветов, бисера, вуали, сетки и почти всех прочих форм свадебной атрибутики. Джиджи поманила меня за собой и закрыла дверь. На крючке за дверью, сделанный из старой простыни, некогда в красных розах, а ныне поблекших до бледно-розовых, висел чехол для одежды. Стоило мне его увидеть, как в ноздри мне ударил сильный запах гардений, словно кто-то помахал букетом у меня перед носом.

– Чувствуешь запах? – спросила я.

– Какой запах?

– Гардений. Он буквально бьет мне в ноздри.

Джиджи недоуменно подняла брови:

– Единственное, что я чувствую, это запах нафталиновых шариков. Это платье было пересыпано ими, пока лежало в сундуке на чердаке. Я пыталась его проветрить, но боюсь, его придется профессионально обработать от посторонних запахов.

Я глубоко вдохнула, но ощутила лишь запах цветов. На мгновение мне почти показалось, будто я иду среди них по садовой дорожке.

– Ты уверена?.. – Я не договорила, потому что зазвонил телефон.

– Подождете минутку? Мне нужно ответить на звонок, но я тотчас вернусь. Если хочешь, можешь отнести в примерочную – это вон там, – чтобы лучше рассмотреть его в ярком свете.

Я кивнула, и она подошла к телефону. Теперь от запаха гардений меня уже начинало мутить. Я протянула руку и сняла с крючка вешалку. Держа платье как можно дальше от носа, я понесла его в примерочную. Одежда Софи лежала там вывернутой наизнанку кучей, на которой, подобно этакому зоркому стражу, восседала ее древняя кожаная сумка с бахромой.

Осторожно повесив вешалку на крючок над большим, во всю стену, зеркалом, я наклонилась, чтобы поднять простыню, из-под которой виднелся чуть пожелтевший атлас. Схватив подол платья, я начала было поднимать ткань и тотчас застыла на месте, увидев в зеркале, что за моей спиной возник отчетливый образ молодой женщины.

Я отвела взгляд и, напевая про себя, начала поднимать простыню, все больше и больше открывая платье. Годы практики научили меня, что если игнорировать призраков, то они, за редким исключением, обычно сдаются и уходят.

Ты можешь видеть меня, сказала она, и моего плеча коснулась ледяная рука.

Я как можно громче запела песню Take a Chance on Me из репертуара моей любимой «АББА», пытаясь перекрыть голос женщины, которой тут было не место. Простыня доползла до верха платья. Я закинула ее за платье, чтобы лучше рассмотреть. У меня тотчас перехватило дыхание. Как сказала Джиджи, оно было простого покроя, но элегантное, все в свободных атласных складках и с тонкой кружевной накидкой. Добавьте к этому декольте, но не слишком откровенное, и небольшой плиссированный шлейф, и перед вами наряд для идеальной свадебной фотографии. Платье как будто специально было создано для миниатюрной фигуры, как у Софи, каждая его деталь на своем месте и не отвлекала от гармоничного целого. А чуть желтоватый атлас идеально оттенит цвет ее лица.

Почему ты притворяешься, будто не видишь меня?

Я снова сосредоточилась на платье. Слова женщины напомнили мне то, что однажды сказала мать: наш дар должен помогать другим, а не быть источником конфуза. Я не верила, что когда-нибудь доживу до того дня, когда я с ней соглашусь, но, оглянувшись на женщину-призрака, я невольно задалась вопросом о ее жизни или почему она все еще здесь.

Наши взгляды встретились в зеркале.

– Да, я тебя вижу, – медленно и очень тихо сказала я.

Комнату наполнил тяжелый вздох, после чего вновь потянуло свежим ароматом гардении. Она улыбнулась. Это мое платье.

В принципе, я поняла это в тот самый момент, как она здесь появилась.

– Очень красивое.

Я знаю. Она нахмурилась, ее тонкие брови сошлись на переносице. Я ни разу его не надела.

На меня накатилась печаль. Она сдавила мне грудь, мои руки внезапно как будто налились свинцом.

– Что случилось?

Я заболела. Сначала слегла с простудой, а потом… Ее призрачные глаза встретились с моими… Я умерла.

– Извини, – прошептала я, пытаясь расслабить отяжелевшие руки, и в упор посмотрела на нее: – Почему ты все еще здесь?

Мое платье заслуживает того, чтобы его кто-то надел. Оно слишком красивое, чтобы превращаться в прах, лежа в сундуке, ведь оно было сшито для того, чтобы символизировать истинную любовь.

Я оторвала взгляд от платья и снова посмотрела на ее отражение:

– Мне кажется, это платье идеально подойдет моей подруге. Она любит старинные вещи, и это платье будет ей особенно дорого. И я знаю, она будет в нем прекрасно выглядеть.

Девушка вновь улыбнулась. Печаль приподнялась, словно лодка на волне, оставляя лишь легкость облегчения. Наконец, – сказала она.

– Как тебя зовут?

Мэри Гибсон. Я жила с родителями и младшим братом на Куин-стрит. Это платье убрала в сундук моя мать.

Я повернулась к ней лицом, но она уже начала исчезать.

– И это все? – спросила я, мысленно задаваясь вопросом, есть ли какое-нибудь руководство, которым должна снабдить меня мать, чтобы я знала, как это делается.

Мэри улыбнулась и покачала головой. Бонни… Она остановилась и наклонила голову, как будто слушая кого-то, кого я не могла видеть.

– Ты знаешь Бонни? – у меня на глазах ее образ начал блекнуть и размываться, как будто кто-то начал стирать ее края.

Ее голос стал настолько слабым, что мне пришлось напрягать слух. Скажи Ноле, что Бонни любит ее, что она не хотела причинить ей боль. Она говорит, что тебе нужно найти глаза моей дочери.

– Что? – Я протянула руку, пытаясь удержать Мэри чуть дольше. – Почему она не хочет говорить со мной? – крикнула я, обращаясь к тонкой полоске угасающего света.

– Джек, – ответила она и исчезла.

– Мэри! Что насчет Джека?

– Мелли? С кем ты там разговариваешь?

Резко повернувшись к открытой двери, я обнаружила, что Нола смотрит на меня так, как люди смотрят на цирковых артистов. Я уже была готова сказать ей правду, но поняла, что это непросто. Как же мне признаться ей, что ее мертвая мать обратилась ко мне через другую мертвую женщину, чтобы сказать, что она любит ее и не хотела причинять ей боль? И что по неизвестным мне причинам она не станет говорить со мной напрямую из-за Джека. Нола точно посмотрела бы на меня как на чокнутую. С меня же довольно того, как она смотрит на меня сейчас.

– Ни с кем. Просто разрабатываю сценарии, как мне убедить Софи в том, что, по-моему, мы нашли для нее платье. – Радуясь возможности сменить тему, я отступила, чтобы Нола могла лучше его рассмотреть.

Нола вытаращила глаза:

– Это самое то! Как будто на нее сшито.

– Вот и я о том же. У нее практически тот же размер, что и у женщины, для которой его сшили.

Нола снова посмотрела на меня пронзительными голубыми глазами:

– Откуда ты это знаешь?

– Гм, просто предположение. Я хочу сказать, что, если платье подойдет Софи, значит, она того же размера, что и его первоначальная владелица, верно?

– Верно, – медленно согласилась Нола и, бросив на меня странный взгляд, добавила: – Давайте покажем его доктору Уоллен. А то она уже завела речь о том, что сошьет себе платье из старых простыней. Я, конечно, всей душой за вторичную переработку, но даже мне не нравится эта ее идея.

Обернувшись напоследок, я вышла за Нолой из примерочной, отметив про себя, что запах гардений тоже исчез.

– Покойся с миром, Мэри, – тихо сказала я и пошла показать Софи платье ее мечты.

Мы с Софи сидели на переднем сиденье моей машины. Нола устроилась на заднем. Я настояла на том, что сяду за руль, но не потому, что считала, что машина Софи больше похожа на консервную банку – вообще-то, так оно и было, – а потому, что каждый раз, садясь к ней в машину, я теряла примерно год своей жизни. Она легко отвлекалась на историческую архитектуру, которой в Чарльстоне было не меньше, чем жуков пальметто, и по этой причине не раз заезжала на тротуар. Мне же было совершенно не нужно, чтобы она раньше времени столкнула меня на ту сторону сорокалетия.

У Софи была назначена встреча с Чэдом в доме некоего духовного целителя, чтобы тот прочел их чакры и ауры. Я петляла по городским улицам, когда в зеркале заднего вида обратила внимание на Нолу на заднем сиденье. Радио было включено на малую громкость, но ее губы неслышно двигались: она пела под музыку.

– У тебя красивый голос, Нола, – сказала я, вспомнив, как она пела в душе.

Она мгновенно поджала губы:

– Как ты это узнала?

Я чуть не сказала ей, что слышала, как она пела в душе, но вовремя поняла, что это будет последний раз, когда я слышу ее пение.

– Прямо сейчас. Ты подпевала песне по радио, – соврала я.

Она с прищуром посмотрела на меня:

– Верно.

Софи бросила мне предостерегающий взгляд. Будучи преподавателем колледжа, она обладала намного большим опытом работы с молодежью, но не в моих привычках было отказываться от своих слов.

– У тебя действительно прекрасный голос. Ты где-нибудь училась вокалу?

Стиснув зубы, Нола уставилась в боковое окно.

– Моя мама – известная оперная певица. Ты это знала?

Она бросила на меня взгляд в зеркало заднего вида. Мне показалось, что в ее глазах мелькнул интерес. Прекрасно.

– Было бы неплохо, если бы ты для нее спела, – сказала я. – Если твой голос и впрямь так хорош, как я думаю, она, может быть, предложит тебе брать уроки.

Взгляд Нолы сделался каменным.

– Я. Не. Люблю. Петь. Это глупое и бессмысленное занятие, и я не хочу попусту тратить время, понятно? Так что оставим эту тему.

Я открыла было рот, чтобы сказать, что ей не помешает поработать над своими манерами и что она совершенно не права, но Софи больно ткнула меня в бок. Я тотчас заткнулась. Интересно, заметила ли Нола? Я исподтишка посмотрела в зеркало заднего вида и увидела на сиденье рядом с ней светящийся ореол. Он растягивался и дергался, словно кошка в сумке, беспокойная и полная решимости сбежать. Постепенно он начал принимать очертания женщины с длинными светлыми волосами, разделенными на прямой пробор, и на меня уставилась пара бледно-голубых глаз.

– Смотри, куда едешь! – вскрикнула Софи.

Я вновь посмотрела на дорогу перед собой. Как оказалось, я едва не сбила женщину на велосипеде и чуть не врезалась в припаркованную машину.

– Извини, – сказала я, украдкой взглянув на заднее сиденье, и, к счастью, обнаружила там только Нолу. – Я отвлеклась.

Софи фыркнула:

– Может, в следующий раз за руль все-таки сяду я?

Я открыла рот, чтобы высказать свое мнение по этому поводу, но тут зазвонил мобильник Нолы.

– Привет, Олстон. Что случилось? – Возникла короткая пауза. – В самом деле? Как скажешь. Погоди, я дам ей телефон. – Подавшись вперед, она легонько постучала мобильником мне по плечу: – Мелли? Олстон нужно срочно поговорить с тобой.

Я недоуменно подняла брови, но телефон взяла.

– Привет, Олстон. Это Мелани.

– Здравствуйте, мисс Миддлтон. Извините, что беспокою вас, но я подумала, что вам будет интересно узнать. Мне кажется, что я выяснила, в каком доме стоял кукольный домик Нолы. Вчера, когда я сказала, что он мне что-то напоминает, мне показалось, что вы заинтересовались.

Я посмотрела на Софи. Та не сводила с меня пристального взгляда.

– Да, я хотела бы знать.

– Так вот, в детстве я брала уроки игры на фортепиано. В одном из тех старых жутких викторианских домов за Колониальным Озером. Моей учительницей была мисс Маниго, и тогда ей было столько же лет, сколько динозаврам, так что сейчас она совсем древняя. Во всяком случае, когда-то она была учительницей музыки в Эшли-Холле – вот откуда моя мама знала ее, – а после того, как она вышла на пенсию, она давала частные уроки у себя дома. И я уверена, что это ее дом. В нем что-то, конечно, изменили, вот почему я не сразу узнала его, но башня с ее резными украшениями – это определенно ее дом.

– Ты помнишь номер дома? – По идее, я должна была проявить больший интерес, но не смогла. Несмотря на мой успех в магазине для новобрачных, я отнюдь не была в восторге от перспективы столкнуться с еще большим количеством призраков. Особенно теми, которые выбрасывали из окон кукольных мальчиков и собак и ломали им шею.

– Нет, мэм. Но я думаю, что, если вы поедете по улице, глядя на башни, вы его не пропустите.

– Спасибо, Олстон.

Мы попрощались, и я вернула телефон Ноле.

– В чем дело? – спросила она скорее с раздражением, чем с интересом.

Я постаралась ответить как можно более нейтральным тоном:

– Мы с твоей бабушкой и отцом пытаемся найти дом, с которого, скорее всего, был скопирован твой кукольный домик. Мы были почти уверены, что он из Чарльстона, но наши поиски никуда нас не привели. До вчерашнего дня, когда Олстон была в твоей комнате. По какой-то причине твой кукольный домик показался ей знакомым, но она не смогла понять почему. И вот теперь ей подумалось, что он очень похож на дом, где она брала уроки игры на фортепиано.

– И что? Зачем ей звонить тебе и рассказывать об этом?

Мы с Софи переглянулись. Я уже рассказала ей все, что случилось в кукольном домике, и она была полностью согласна с тем, что пока еще рано говорить Ноле о призраках или моей способности их видеть.

Я встретилась взглядом с Нолой в зеркале заднего вида.

– Потому что мне любопытно. Разве тебе не интересно, кому раньше принадлежал твой кукольный домик и с какого дома он скопирован?

– Мне без разницы, – буркнула она и вернулась к созерцанию мира за окном.

Вновь переключив внимание на дорогу, я едва не задела боком конный экипаж с туристами. Софи одарила меня злющим взглядом:

– Если ты не возражаешь, мне бы хотелось дожить до того дня, когда я надену это платье. Только попробуй сделать это еще раз, и я скину тебя с водительского сиденья!

Я надулась:

– Тебе нужно, чтобы я подбросила тебя к Чэду или ты хочешь найти дом?

Вместо ответа она лишь молча посмотрела на меня поверх круглых солнцезащитных очков.

– Ладно. Я поведу машину, а вы смотрите в оба. Нола, ты на левую сторону. Софи, ты – на правую.

Я поехала по Ратледж-авеню, чтобы начать поиски с самых первых домов на Монтегю-стрит и далее вдоль всей улицы. Многие старые дома в районе Харлстон-Виллидж были разделены на квартиры, но несколько роскошных особняков девятнадцатого и двадцатого веков так и остались особняками. Я очень надеялась, что дом Нолы из их числа. Я, конечно, никому в этом не признаюсь, но, на мой взгляд, делить исторические дома на квартиры – настоящее кощунство. Странное чувство, учитывая, что когда-то я сама ратовала за снос большей части зданий исторического района. Впрочем, после получения конских счетов за бесконечную реконструкцию моего дома на улице Трэдд-стрит, я порой склоняюсь к тому, что была не так уж и не права.

Я ехала медленно, прижимаясь к подъездным дорожкам или к бордюру, когда мне в зад упирались другие машины. Пару раз Нола сообщала нам, что ей скучно, но мы с Софи игнорировали ее жалобы, намереваясь выполнить нашу задачу. Мы проехали мимо скромных кирпичных домов середины века, затем мимо нескольких более старых, викторианских и в стиле греческого возрождения, и каждый такой особняк был молчаливым документом исторического наследия города.

– Стоп! – крикнула с заднего сиденья Нола. Я резко затормозила, за что удостоилась сердитого взмаха кулаком от велосипедиста, ехавшего позади меня.

Не говоря ни слова, Нола выскочила из машины и встала перед большим домом с облупившейся серой краской, ржавой железной калиткой, свисающей с единственной уцелевшей петли, и джунглями сорняков высотой по колено. Но дело было даже не в запущенном виде дома. Он стоял на обочине улицы, словно пустая скорлупа, как будто жизнь ушла из него, причем внезапно и безвозвратно.

Я подъехала к тротуару. Софи вышла из машины и встала рядом с Нолой.

– Вот это да! – ахнула Софи. – Вот это да! Я должна привести сюда моих студентов, чтобы они взглянули. – Она указала на правый угол дома, где высилась круглая башня с остроконечной крышей и флюгером: – Башня с витражами и всеми этими украшениями – типичный стиль королевы Анны. Но, судя по центрированному фронтону с его лепными украшениями и по дорическим колоннам, в свое время кто-то пытался замаскировать его под греческое возрождение. Хотя как можно спрятать башню?

Остроконечная крыша.

Я окинула взглядом фасад дома снизу доверху. Моему взгляду предстала пестрая мешанина архитектурных стилей. Мне тотчас подумалось, что примерно так же смотрится маленькая девочка, надевшая платье матери: несмотря на взрослый наряд, она все равно остается маленькой девочкой.

– Ведь это мой кукольный домик, верно? – спросила Нола. – По крайней мере, он был им раньше.

Софи кивнула:

– Да, похоже, что это он самый.

– И что нам теперь делать? Идти и позвонить в дверь? – спросила Нола.

– Давайте я сначала проведу небольшое исследование, – сказала Софи. – Узнаю, связаны ли его нынешние владельцы с первыми его хозяевами. Судя по дому, здесь или никто не живет, или его хозяева не слишком жалуют гостей.

Нола повернулась и посмотрела на нас обеих:

– С чего, собственно, мы это берем в голову? Подумаешь, какой-то тупой кукольный домик.

Софи, виртуоз лекционного мастерства, тотчас принялась рассуждать о важности знаний, когда речь идет об архитектуре и ее значении для истории. Я слушала ее вполуха. Куда больше меня волновало покалывание кожи на затылке. Я оглянулась на дом. Мой взгляд скользнул вверх, к башне, и к обращенному на улицу окну. И тут же застыл. Из только что пустого окна на меня смотрел старик с седыми космами. Лицо его излучало ненависть, на месте глаз зияли черные дыры.

Я зажмурилась, надеясь, что это всего лишь обман зрения, игра света и тени в извилистых волнах старого стекла. Когда я снова открыла глаза, изображение исчезло. Но никуда не делась мысль, что тот, кого я увидела в окне, хотел, чтобы мы ушли и никогда больше не возвращались.