Глава 42
— И бысть во дни оны, приидоша инок нецый к старцу и вопросиша его…
Молодой дьячок, уткнувшись в книгу, гнусаво бубнил житие какого-то святого.
Длинный трапезный зал был полон людей — за составленными в ряды столами сидели монахи и постояльцы подворья.
К вечерней трапезе подали варево из овощей и каких-то круп; рядом с дымящимися горшками на столах лежали огромные караваи серого хлеба, стояли корчаги со взваром.
Индивидуальной посуды не было — кашу накладывали на нарезанные ломти, вместо тарелок.
Ирина едва прикоснулась к еде, в отличие от Михалыча, с аппетитом уминавшего уже третий ломоть.
— Значит, выдвигаемся на рассвете, атаман? — спросил Афанасий, облизывая деревянную ложку. — На Тулу?
Беззубцев сердито зыркнул на него. — Ты погромче еще поори тут!
Одноглазый испуганно втянул голову в плечи.
— А что, это такая тайна? — ядовито поинтересовалась Ирина. — Можно подумать, кому-то до нас тут вообще есть дело!
— Меньше языком трепать — тише ехать, — отрезал Беззубцев, мрачно поглядывая по сторонам. — Люд здесь разный, у иных — уши на макуше, так что лучше помалкивать. Путь неблизкий…
Внимание Ярослава привлек человек, сидящий в самом конце стола через ряд от них, вместе с монахами.
Судя по одежде, он также был в числе монастырской братии, правда, ряса его была изрядно потрепанной и местами рваной; поверх неё он носил вывернутый наизнанку тулуп, с оторванным рукавом, нечесаные сальные волосы свалявшимися прядями закрывали его лицо.
Остальные монахи, казалось, избегали соседства с ним, что, по-видимому, ничуть его не смущало.
Он вгрызался в горбушку, время от времени прикладываясь к деревянной кружке и что-то бормотал себе под нос.
Проходивший мимо монах погрозил ему пальцем; в ответ человек спрятал горбушку за пазуху, допил взвар и направился к выходу.
Поравнявшись со столом Ярослава, он поднял голову и незаметно подмигнул ему.
Ярослав вздрогнул. Глаза монаха были разного цвета.
— Я сейчас, — торопливо сказал он, поднимаясь, недоуменно уставившимся на него спутникам. — На минутку!
Он выбежал во двор. Блаженный сидел у забора, на поленнице, бросая бродившим вокруг курам хлебные крошки.
— Здрав буди, — кивнул он Ярославу, словно старому знакомому.
— Что ты здесь делаешь? — Ярослав покачал головой. — Я ведь видел, как тебя убили!
— Аще зерно, пад на земли, не умрет, то едино бывает, — загадочно ответил блаженный. — Аз же, паки и паки восстав, жив обретаюся!
— Ладно, окей, — Ярослав кивнул. — Тебя убили в другом времени, но в этом ты жив — правильно?
Блаженный усмехнулся. — Все времена едины есть суть, — сказал он. — Дух дышит, идеже хощет.
— Слушай, — не выдержал Ярослав, — ты можешь изъясняться как-то более понятно? И так голова кругом! Кто ты такой вообще?
Блаженный вздохнул. — Кто я — неважно, — сказал он. — Андрейка, юродивый — не все ли равно? Главное — кто ты!
— В смысле? — не понял Ярослав.
— Я тебе уже говорил — найди Меченого, — напомнил блаженный. — Тогда все поймешь.
— Какого Меченого? — Ярослав начинал закипать. — Почему ты все время говоришь загадками?! Зачем мне его искать?
— Поймешь, когда найдешь, — серьезно сказал блаженный. — Он и ты — вы друг с другом связаны. А в Путивле тебе делать нечего, не ходи туда.
— Мне нужно вернуть крест, — упрямо сказал Ярослав. — Это все, что я знаю. Беззубцев едет в Путивль — значит, и я с ним. Вот и Хронин… Виссарион, то есть, говорит то же самое.
Блаженный нахмурился. — Виссарион сам не знает, что говорит, — сердито сказал он. — Его мысли — лукавы, он не отличает правду от лжи.
— Может и так, — не стал спорить Ярослав. — Но что ты предлагаешь? Где мне искать твоего Меченого? И зачем?
Блаженный снова тяжело вздохнул. Лицо его приняло странное выражение, он словно колебался.
— Ты сам знаешь, зачем, — тихо сказал он. — Его судьба — твоя судьба. Хочешь изменить мир — измени себя. Иначе — быть беде. Я не могу сказать тебе большего — ты сам должен делать свой выбор и принимать решения. Могу лишь предостеречь тебя.
— Но ведь я понятия не имею, где его искать, и кто он вообще такой!
— Иди на север, — прошептал блаженный. — На север, не на юг. Оставь мертвым погребать своих мертвецов.
— Замечательно! — Ярослав начал злиться. — Пойди туда — не знаю куда! Найди того — не знаю кого! Это, по-твоему, мне должно как-то помочь? Если ты знаешь, где искать этого Меченого — почему не сказать мне об этом прямо?!
Блаженный прикрыл глаза и по щеке его скатилась слеза.
— Я не знаю, — едва слышно выдохнул он. — Только ты можешь его найти…
Черты лица его вдруг исказились, он захрипел, затрясся и повалился на землю.
— Эй! — Ярослав склонился над ним.
Блаженный бился в конвульсиях, изо рта выступила пена.
Припадок!
Ярослав присел на корточки, убрал подальше валявшиеся рядом полена, и обхватил ладонями голову блаженного. Тот быстро затих и обмяк.
Из трапезной стали выходить монахи.
— Сюда! — крикнул Ярослав.
Блаженный закашлялся и открыл глаза.
— Злое белое колено пытается меня достать… — прошептал он.
Двое монахов приблизилось к ним.
— Опять Андрейка блажит, — вздохнул один. — Ну что, болезный? Все юродствуешь?
Они подняли блаженного, который, казалось, не совсем понимал, что происходит, таращась на них с глуповатой улыбкой.
— Пойдем, уложим тебя…
— Ярослав! — Ирина и остальные спутники стояли у входа в трапезную.
— Куда ты все время бегаешь? — с подозрением спросил Беззубцев, когда Ярослав приблизился к ним.
— Ярик! — в голосе Ирины звучал страх. — Отец… Годунов, то есть — умер.
Михалыч перекрестился. — К тому и шло, — вздохнул он.
Ирина мотнула головой. — И Симеон — тоже!
— Симеон? — Ярослав на миг забыл о блаженном и их разговоре. — Но он-то здоров был, как бык!
— То-то и оно, — со значением сказал Беззубцев. — Говорил я вам — опасно в Москве нынче оставаться. Особенно тебе, царевна. Если вернешься — считай, покойница!
Он огляделся по сторонам. — Нутром чую, невместно нам тут засиживаться… Уедем затемно, в полночь. Сидите пока с Мухой и носа наружу не высовывайте! Я пока попробую в дорогу собрать кой-чего…
— Силён Юшка, — сказал Афанасий, когда они шли к гостевому корпусу. — Чутье у него прям звериное — враз опасность чует! Не иначе, как хвост за нами… Ба!
Он остановился и вытянул руку, указывая в сторону ворот.
Привратник о чем-то переговаривался с высоким крепким всадником в отделанном мехом кафтане, под которым виднелась кольчуга.
Ирина ахнула. — Ляпунов!
— Выследил-таки… — сквозь зубы пробормотал Афанасий. — Ладно, давайте-как быстро в хату, а я предупрежу атамана!
В комнате было темно — не горели даже лампады перед иконами.
Ярослав зажег свечу, поставил ее на лавку. Дьяк спал, из груди его вырывалось шумное дыхание. Пульс был ровный, жара не ощущалось.
— Значит, Тула? — спросил Евстафьев.
Ярослав пожал плечами. — Похоже на то.
— Не нравится мне это, — вздохнул Евстафьев. — Получается, мы на сторону Лжедмитрия переходим, врагу отечества помогаем. Неправильно это…
— Василий Михайлович, какие враги, какое отечество? — Ирина закатила глаза. — Нам о своих жизнях надо думать! В Москву я теперь точно не вернусь — уже пробовала, спасибо, хватит! Если Ярослав говорит, что наш шанс вернуться — это Беззубцев и какой-то там крест — значит, едем с ним!
Ярослав задумался, не рассказать ли остальным о разговоре с блаженным, но решил, что не стоит усложнять и без того запутанную ситуацию.
— Нужно ехать с Беззубцевым, — сказал он.
— А как же Давид Аркадьевич? — гнул свое Евстафьев. — Его что же, оставим в самой гуще?
— Он — взрослый человек, — отрезала Ирина. — К тому же, у него лучшие условия — лекарь, во дворце, при царе. Что-нибудь придумает! А если мы найдем способ возвратиться в свое время, то всегда можем вернуться за ним. Так ведь, Ярик?
Ярослав, поколебавшись, кивнул.
— Значит — Тула, — подытожила Ирина.
Евстафьев снова вздохнул.
— Неправильно это как-то, — повторил он. — Царю Борису нам надобно было помогать, а не расстриге Гришке Отрепьеву…
— Царю мы уже пытались помочь, — возразила Ирина. — И сделали, что могли! Только это не помогло ни ему, ни нам — вон, Ярик видел, что в итоге получилось из этого — будущее изменилось!
— Так неизвестно, что еще будет, если мы отправимся к Самозванцу, — Евстафьев упрямо стоял на своем. — Кто знает, к чему это приведет?
— Вот и увидим!
Появление Беззубцева оборвало спор.
Атаман окинул всех настороженным взглядом. — Уходить пора! — с порога сказал он. — Собираемся сей же час! Ляпунова, воеводу, каким-то лихим ветром сюда занесло. Если прознает, что ты здесь, царевна, лиха не оберемся.
— А где Афоня? — спросил Евстафьев, когда они вышли во двор.
— Он нас нагонит, — кратко отвечал Беззубцев.
Привратник, зевая, и сердито ворча, отворил им ворота.
Они вышли, ведя лошадей в поводу. Было ветрено, лохматые тучи набегали на молодой месяц.
— Ну, по коням, — проговорил Беззубцев, когда они отошли от ворот.
Прошло совсем немного времени, после того, как они выехали из южных ворот города, когда позади до них донесся стук копыт.
Беззубцев прислушался, натянув поводья, и по лицу его промелькнула злорадная улыбка.
— Добре! — проговорил он и развернул коня.
— Афоня? — спросил Евстафьев, вглядываясь в скрывавшуюся в сумерках дорогу.
— Увидим, — проронил Беззубцев, доставая саблю.
Перестук копыт все нарастал и усиливался — и вот из темноты вынырнул всадник, которого недавно они видели у ворот подворья. При виде их, он резко осадил коня.
— Ляпунов! — с преувеличенной радостью в голосе воскликнул Беззубцев. — Прокопий!
— Юшка! — в тон ему усмехнулся Ляпунов и перевел взгляд на Ярослава, а потом — на Ирину. — Царевна!
— Уж не с нами ли решил к царевичу Димитрию на службу податься? — язвительно поинтересовался Беззубцев.
Ляпунов сплюнул на землю. — Вот где твой самозванец! Отпусти царевну и разойдемся мирно!
— Да неужто? — удивился Беззубцев. — Ну, коли так — то конечно! Токмо ты у неё спроси сначала — охота ли ей с тобой в Москву возвращаться?
Ляпунов посмотрел на Ирину. Та покачала головой.
— Извини, Прокопий, — сказала она. — Но мне нечего больше делать в Москве. Один раз меня уже оттуда похитили, второй раз был под Подолом, третьего мне не надо. Я сама решаю, куда ехать и с кем.
Ляпунов потемнел лицом. — Никак околдовали тебя, царевна, — проговорил он. — Или коварством и лестью разум твой отуманили! Нечего тебе делать в лагере самозванца! Поедешь со мной. С дороги, Юшка!
Беззубцев пришпорил коня и выехал вперед с обнаженным клинком в руке.
— Ступай лучше своей дорогой, Прокопий, — посоветовал он. — Не хочу с тобой воевать.
— И правильно делаешь! — усмехнулся Ляпунов, извлекая из ножен меч.
Клинки со звоном скрестились, выбив искры.
Ярослав, как зачарованный, наблюдал за поединком — оба были хороши в своем деле.
Беззубцев вертелся в седле, юркий, как угорь, нанося серии хлестких рубящих ударов и стремительно отбивая выпады Ляпунова.
Воевода, в свою очередь, казалось, без усилий отражал натиск атамана, успевая при этом проводить встречные атаки, постепенно тесня его.
Беззубцев пытался маневрировать, но Ляпунов каждый раз оказывался на шаг впереди, искусно управляя конем и не давая противнику перехватить инициативу.
Очередной раз отбив двойной удар он так стремительно перешел в контратаку, что Ярославу показалось, что Беззубцев уже не успеет увернуться из-под рубящего удара, но тот каким-то чудом перехватил его — клинки, скрестившись, замерли на секунду, однако, этого мига хватило воеводе, чтобы нанести удар кулаком в висок Беззубцеву.
Тот вылетел из седла и распростерся на земле.
Ляпунов спешился, подошел к нему и склонился.
— Жив, — бросил он коротко, выпрямляясь. — Возвращаемся в Москву, царевна.
Ирина раскрыла было рот, чтобы возразить, но в этот момент за спиной воеводы выросла коренастая фигура и взмахнула рукой.
Ляпунов пошатнулся, взгляд его поплыл, он рухнул на колени.
Афанасий снова взмахнул рукой и обрушил на голову воеводы новый удар. Тот упал ничком.
— Так-то! — подмигнул одноглазый, доставая из рукава завернутый в тряпицу металлический брусок. — Саблями махать — оно красивше, конечно, да только супротив гасила нет приему, ежели с умом его пользовать!
— Что ты… — Ирина ахнула и бросилась к лежащему без сознания Ляпунову. — Ты убил его!
— Пульс есть, — вмешался Ярослав. — Но голова вся в крови, похоже — череп пробит.
— Не везет твоему защитничку, царевна, — ухмыльнулся Беззубцев, подходя к ним. — Сам дурак — нечего было за нами в одного гнаться, витязя из себя изображать! Ничо с ним не будет — оклемается, глядишь, маленько дури из башки выйдет.
— Его нужно доставить обратно в монастырь! — с беспокойством сказала Ирина.
— Ага, сей же час! — осклабился Беззубцев. — Еще и подождать, пока в себя придет? Ничо с ним не случится! Поехали — время дорого!
— Я его отвезу, — подал голос Евстафьев.
Беззубцев воззрился на него.
— Ты? Ну, как хочешь — дело твое. Только ждать тебя мы не станем — учти!
— Ничего, — кивнул Евстафьев. — Как-нибудь нагоню.
— Василий Михайлович, вы уверены? — прошептала Ирина.
Водитель кивнул. — Не оставлять же человека посреди дороги с пробитой головой, — сказал он. — А вы — езжайте. Даст Бог — свидимся!
Ярослав помог Михалычу погрузить бесчувственное тело воеводы на коня, попутно наспех замотав голову одним из остававшихся бинтов.
— Удачи, — тихо сказал Евстафьев и сжал руку Ярослава. Кивнул Ирине, и направился по дороге в сторону Серпухова.
— Он давно так решил, — пробормотал Афоня, когда Евстафьев скрылся в темноте, а они возобновили путь. — Еще в монастыре поглядывал, примеривался — не хотел уходить.
Ярослав лишь вздохнул. Сначала — Коган, теперь — Евстафьев. Что ждет их в Туле, и потом — в Путивле? Правильный ли он сделал выбор, решив сопровождать Беззубцева?
Теперь он уже не был в это так уверен.
Четверо всадников ехали по тракту в сторону Тулы.
