Книга: Грани веков [СИ]
Назад: Глава 37
Дальше: Глава 39

Глава 38

— А я говорю — нет мне никакого дела до вашей царевны! Умотала девка — и ну её к бесу! Ищи ее сам, коли охота, а мне в Путивле давно уж должно быть!
Беззубцев, с раскрасневшимся злым лицом, сверлил взглядом насупившегося дьяка.
— А я тебе другой раз повторяю, — повысил голос Муха, — без царевны далее не поедем!
— Да и черт с тобой! — Беззубцев рванул поводья коня, заставив его встать на дыбы. — Оставайся, коли охота, а я мешкать не собираюсь! Кто со мной, ребята?!
Он обвел горящим взглядом остальных.
Ярослав вздохнул. Весь его план шел наперекосяк — Беззубцев точно не станет задерживаться, а это означало, что в Путивль потом придется добираться самим, и искать его там. Однако, обеспокоенность Мухи передалась и ему, и сейчас он испытывал угрызения совести, что все-таки отпустил Ирину одну.
— Нет, — сказал он вслух. — Мы остаемся. Михалыч?
— Ясное дело, — кивнул Евстафьев. — Неправильно это — Ир… Ксению одну тут бросать, тем более, раз дьяк говорит, что боярину тому доверять нельзя.
— Тьфу, бабы! — скривился Беззубцев. — Афоня! Ну, ты-то хоть дураком не будь!
Одноглазый смущенно кашлянул. — А я что? Я — как скажешь, атаман… Токмо вот… — Он замялся. — Кабы не царевна, меня, почитай, уж дважды бы вздернули…
— Так теперь на третий раз уж точно без головы останешься! — мрачно посулил Беззубцев. — Всё, шабаш!
С этими словами он ударил пятками коня по бокам, и поскакал прочь.
Афанасий, вздохнув, пробормотал что-то, виновато глянул на Муху, и поехал следом.
Дьяк проводил их мрачным взглядом, и, когда всадники скрылись за поворотом, тоже вздохнул.
— Что ж, коль Юшка так решил, будем без него дело делать.
— Ты действительно думаешь, что Ирине угрожает опасность? — спросил Ярослав.
Муха покачал головой. — Шерефединов — старый хорь, — сказал он. — От него можно ждать чего угодно. На Бориса у него давний зуб, с тех пор, как тот его из Москвы выжил, а он не из тех, кто забывает обиды. Места здесь глухие, до Москвы — далеко, и кто знает, что ему взбредет в голову, когда Ирина окажется у него.
— Если еще окажется, — подал голос Евстафьев.
— Боюсь, так оно и есть, — проронил Муха.
* * *
Тяжелая дверь захлопнулась за ней, следом лязгнул засов.
Ирина огляделась. Перед этим ее вели на второй этаж, потом — по какой-то винтовой лестнице, и вот теперь она оказалась в тесной клетушке, метра два на четыре, с узким стрельчатым окном в противоположной стене, затянутым резной решеткой.
Кроме деревянной лавки вдоль стены, другой мебели не было — видимо, комната использовалась в качестве камеры заточения уже довольно давно.
Ирина подошла к окну. Она находилась на самой вершине терема, на третьем этаже. До земли, навскидку, было метров десять. Подергав решетку, она убедилась, что прутья, несмотря на обманчиво-тонкую форму цветочных стеблей, были прочными, и ввернуты в деревянные брусья на совесть.
Вздохнув, она опустилась на лавку.
Надо же было быть такой дурой! Она-то решила, что Шерефединов примет ее с распростертыми объятиями и отправит домой с почестями. С другой стороны, кто же мог знать, что он окажется выжившим из ума стариканом с наклонностями маньяка?
Перед глазами у неё все еще стояло багровеющее лицо десятника, пытающегося сбросить с шеи удавку.
Сволочи…
Кусая губы, она напряженно размышляла, каким образом можно было бы выбраться отсюда. Окно — не вариант. Дверь — заперта, и, кажется, за нею еще находится охранник. Заманить его внутрь под каким-нибудь предлогом? А потом — что? Тут даже нет ничего, что могло бы сойти за оружие… Она снова подошла к окну. Может, удастся расшатать прутья и вытащить их?
Спустя несколько минут усердных попыток, на ладонях появились мозоли, однако, проклятая решетка не поддалась ни на миллиметр.
Выбившись из сил, Ирина легла на скамью. Бесполезно. Но ведь должен же быть какой-то способ!
Пытаясь его придумать, она незаметно задремала.
Когда Ирина открыла глаза, на полу камеры залегли глубокие черные тени. Солнце клонилось к закату — выходит, она проспала несколько часов?
Тряхнув головой, разгоняя сонную одурь, Ирина поднялась и направилась к двери.
— Эй, там! — крикнула она, и замолотила кулаком по обитому железом дереву. — Кто-нибудь!
Поначалу за дверью стояла тишина; когда Ирина уже отчаялась дозваться кого бы то ни было, послышался скрежет отодвигаемого засова.
На пороге возник коренастый мужик, с неровным ежиком волос, маленькими, глубоко посаженными поросячьими глазками и раздвоенной верхней губой.
От неожиданности, Ирина отступила на шаг назад.
Мужик уставился на нее исподлобья и замычал.
Немой! — догадалась она.
— Послушай, — обратилась она к нему, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Мне нужно… выйти, понимаешь? По нужде! Да блин…
Она беспомощно уставилась в почти квадратное лицо стража, не выражавшее ровным счетом ничего. Она даже не была уверена, что тот ее слышит, не говоря у же о понимании.
Мужик помедлил еще немного, потом, всё с тем же выражением лица, захлопнул дверь.
Ирина вздохнула. Что теперь? Задрав голову, она исследовала потолок, в надежде, что, быть может, там обнаружится какой-нибудь тайный люк. Ничего — бревенчатый свод, покрытый копотью и паутиной.
В комнате стало ощутимо темней, потянуло холодом. Ирина зябко повела плечами и укуталась в накидку.
Неожиданно, снова раздалось громыхание засова.
Дверь отворилась, немой шагнул внутрь, сжимая в руках деревянное ведро. Поставив его на пол, он ткнул пальцем в сторону Ирины, потом, для пущей, видимо, наглядности, в ведро и что-то промычал.
— Ясно, — кисло сказала Ирина. — Принцип понятен.
Однако, немой, казалось, не спешил уходить, он топтался на пороге и сопел.
— Ну, что еще? — устало спросила Ирина. — Даже не думай, я не собираюсь делать это при тебе.
Ей показалось, что по уродливому лицу промелькнуло что-то вроде смущения. Немой, пятясь, вышел, дверь снова захлопнулась.
Да уж, все они здесь какие-то ненормальные.
Ирина подняла ведро и задумчиво взвесила его в руках. Пожалуй, при определенной сноровке им можно было бы треснуть по голове, чтобы оглушить кого-нибудь. Но, судя по виду этого кабана, для него потребуется что-то потяжелее.
Она попробовала встать у двери так, чтобы ее не было видно, когда откроется дверь. Если прижаться к стене, и держать ведро на вытянутых руках…
Засов снова загремел, послышались голоса.
Да чтоб вас!
Ирина отпрянула от стены, бросилась к лавке и задвинула ведро под неё.
Пригнувшись, в камеру вошел чернявый, держа в руке масляный светильник, и в этот момент Ирина от души пожалела, что не решилась рискнуть — уж очень удобная была у него поза. За спиной его маячил гориллоподобный силуэт охранника.
Чернявый захлопнул за собой дверь и скривил губы в мерзкой ухмылке.
— Вечера доброго, царевна, — проговорил он, растягивая слова. — Заскучала, поди? А я вот решил тебя проведать…
* * *
— Куда тянешься! — сердито прошипел Муха, дергая Ярослава за рукав.
Ярослав вздохнул. Они расположились на поросшим прошлогодней травой и редкими зелеными кустиками пригорке, с которого открывался вид на холм и укрепленный кремль.
Прошел уже почти час, как они торчали здесь, вжавшись в землю. Муха щурил глаза, всматриваясь вдаль, хотя Ярослав сомневался, что на таком расстоянии он мог разглядеть что-либо.
Лежать на мерзлой земле было холодно и неудобно, но Муха рычал, словно пёс, всякий раз, когда Ярослав начинал шевелиться, или пробовал подняться.
Евстафьев, пытаясь согреться, кряхтя, растирал руки.
— Видать чего? — спросил он Муху в очередной раз.
— Тихо, — бросил дьяк. — Кажись, стрельцы…
Ярослав вгляделся в тянувшуюся на расстоянии километра от них ленту дороги. По ней, действительно, двигались точки, которые можно было принять за всадников… Или пеших?
— Так и есть… — бормотал меж тем Муха. — Наши раззявы… Трое конных, остальные пешие. Никак, в посад подались за лошадьми. Так я и думал.
— А Юшка говорил, что за подмогой пошлют, — заметил Евстафьев.
Муха тихо хмыкнул. — За подмогой ехать — перед начальством отчитываться за пропажу коней придется. Десятника взгреют, а то и в холопы разжалуют. Нет, куда проще в посаде новыми разжиться, а уж потом в погоню бросаться, а там, если повезет, победителей не судят…
Он вздохнул.
— Погоди, — вмешался Ярослав, — но ведь, если Ирина там, то они об этом узнают? Тогда, может, нам и не придется ее спасать?
Муха с сомнением покачал головой. — Если она у Шерефединова, не думаю, что он позволит стрельцам вот так просто забрать её. Наверняка затеет какую-нибудь интригу, чтобы заиметь с неё наибольшую выгоду.
— Тогда каков план? — спросил Ярослав. — Сколько мы еще будем торчать здесь?
— Пока не стемнеет, — отвечал дьяк, доставая из мешка флягу. Приложившись к ней долгим глотком, протянул Ярославу. — Будешь?
Ярослав отказался, зато Евстафьев не заставил себя упрашивать.
— Ух, хороша, — довольно крякнул он. — Сразу тепло пошло!
Дьяк сделал еще глоток и убрал флягу обратно.
Ярослав задумчиво разглядывал его. Что он вообще за человек? Сначала служил Симеону, потом выяснилось, что работал на Шуйского, потом похитил Ирину вместе с поленицей, а теперь вот готовится её спасать.
Словно почувствовав его взгляд, Муха обернулся, и, неожиданно, подмигнул ему.
— Не переживай, Ярославе, — сказал он. — Вернем мы Ксению. И Юшку нагоним. Будем в Путивле в срок!
Ярослав нахмурился. У него давно складывалось впечатление, что дьяк знал о нем и вообще о всех них больше, чем говорил.
Он вспомнил странный разговор поленицы и Беззубцева в лесу. Они тогда упоминали какого-то магистра. Что вообще это означало? Кто такая поленица, и почему ей так важно, чтобы Ирина оказалась в Путивле? Может, магистр — это тот монах, который приходил с ней и Беззубцевым к Шуйскому? И как всё это связано с крестом, который нужно было доставить Самозванцу?
Ярослав потер виски. Он не сразу понял, что Евстафьев обращается к нему.
— Что?
— Таблетки, говорю, нет обезболивающей? — повторил Михалыч. — Спина, зараза, что-то опять постреливает…
— Должна быть, — Ярослав порылся в сумке. — Может, лучше уколем?
— Да не! — испугался Евстафьев. — Ты мне таблетку лучше какую дай…
— Тогда только парацетамол, — Ярослав протянул Евстафьеву блистер.
— Что это? — заинтересовался Муха. Он взял у Евстафьева блестящую пластинку, повертел в пальцах, хмыкнул. — Ишь ты! Ловко, как погляжу, в Стекольне лекарства делать умеют!
— Слушай, — устало сказал Ярослав. — Тебе ведь прекрасно известно, что мы не из какой не из Стекольны. Ты же слышал, что я говорил в Тайном Приказе, и знаешь, что это правда. И Симеон в неё поверил, и Шуйский. А ты явно не глупее их. Так для чего тогда притворяешься? И вообще — что тебе нужно от нас? Зачем вы с поленицей похитили Ирину?
Муха усмехнулся. — Всему свое время, парень, — сказал он. — Не о том думаешь. Тебе ведь Юшка тоже зачем-то нужен, коли рвешься с ним в Путивль — вот об этом сейчас и мозгой шевели. К Шерефединову так запроста в гости не наведаешься.
— И что ты предлагаешь? — спросил Ярослав. — Как нам проникнуть в посад и узнать, где Ирина?
— Я уже сказал — дождемся темноты, — дьяк отвернулся. — А там решим. Жаль, не видать отсюда, что внутри посада делается…
Евстафьев кашлянул. — Пойду, посмотрю, как там лошади…
— Ага, — кивнул дьяк, и сосредоточенно уставился на холм.
* * *
— Ну же, давай, Ярик! У тебя получится!
Он снова подбирает суковатую палку, негнущиеся скрюченные пальцы плохо слушаются его.
— Готов? Обороняйся!
Он неловко отбивает первый удар, потом второй.
— Хорошо! — хвалит Алёнка. Её развевающиеся рыжие волосы кажутся огненно-золотыми в лучах заходящего солнца. Он невольно засматривается на них, и пропускает следующий удар. Палка снова вылетает из его рук.
— Ну что же ты! — она улыбается, и в ее зеленых глазах прыгают лукавые искорки.
Он тоже улыбается в ответ и растерянно разводит руками.
— Ха! Гляньте, криворучка воином хочет стать! — раздается у него за спиной.
Рябой Пров, Ванька-Жердяй, братья-поповичи, и вся их ватага здесь. Лыбятся, предвкушая потеху.
— Не обращай внимания! — шепчет Алёнка.
Пров насмешливо цыкает, метко сплевывая ему под ноги.
— Ярослав — не пришей инде рукав! — говорит он.
Ярик вспыхивает, кровь приливает к щекам. Он нагибается за палкой, но Пров проворно наступает на неё.
— Опа! Не успел!
— Чего вы привязались, недоумки? — Алёнка яростно сверкает глазами.
Пров насмешливо скалится. — А ты рыжая, смотри, не обожги его! Вишь, он и так меченый!
— Дурак! — бросает Алёнка. — Его молнией ударило!
— Ага, Бог шельму метит! — подает голос Жердяй.
Ватага дружно хохочет.
— Идём, — говорит Алёнка, взмахивая волосами и беря его за руку. — Ну их!
— Мамочка за ручку дитятко ведёт! — летит ехидное в спину.
Ярик вздрагивает и оборачивается. Упоминание о матери ранит его. Он с закипающей ненавистью глядит на смеющуюся щербатую рожу, непослушные пальцы пытаются сжаться в кулаки…
Пров сгибается от хохота, хлопая себя ладонями по коленям.
— Криворучка!
Ярослав делает шаг вперёд, но Алёнка опережает его — она подскакивает к Прову и с силой тычет палкой ему в зубы.
Тот вскрикивает, хватаясь за лицо, а Алёнка с размаху бьет его снова: по голове, по подставленной руке, по ребрам.
— Дура! Бешеная! — орёт Пров. Он отскакивает от неё, из порванной губы хлещет кровь, заливая рубаху.
— Пошёл! — Алёнка снова замахивается палкой, и ватага шарахается от неё врассыпную.
— Бесноватая!
Алёнка тяжело дышит, смахивает с лица прядь волос.
— Нехристи!
Ярик робко трогает её за плечо. — Не надо было…
— Пусть знают! — запальчиво отзывается она.
Они встречаются взглядами и оба одновременно улыбаются.
— Знаешь, — говорит Ярик, — ты совсем как те девы-воительницы, про которых дядька Булат рассказывал. Помнишь?
Она смеётся и кивает.
— Да! Поленицы!
* * *
— Ярослав! Эй, парень!
Ярослав поперхнулся и закашлялся, приходя в себя.
Над ним склонилось встревоженное лицо Мухи.
— Что… что случилось? — заплетающимся языком выговорил Ярослав.
— Задрых ты, вот чего случилось! — сердито буркнул Муха. — А потом трястись начал, ровно припадочный. Я уж думал — худо тебе! Морок, чтоль, какой привиделся?
— Да уж, — пробормотал Ярослав, поднимаясь на локтях. Голова снова гудела, мысли роились, обрывки видения все еще стояли перед глазами.
— Уходить пора, — Муха кивнул в сторону солнца, нависшего над линией горизонта. — Скоро стемнеет.
Его лицо, с обвислыми усами, выглядело еще более хмурым, чем обычно.
— Что-то не так? — осторожно спросил Ярослав.
Муха вздохнул. — Стрельцы те, что в посад пришли, обратно так и не выехали, — мрачно сказал он.
— Так, может, заночевать решили?
Муха качнул головой. — Вряд ли… Чего им там ночевать — до Москвы на хороших конях несколько часов езды! Нет, нутром чую, дело скверное. Ладно, пошли, проведаем нашего конюха.
Евстафьев, как оказалось, вполне свыкся со своей ролью — когда они вернулись к бивуаку в перелеске, он кормил коня хлебом с солью.
— Харч переводишь! — сердито сказал Муха.
— Так ведь скотина — она тоже внимания требует, — отозвался Михалыч, любовно поглаживая коня по шее. — Сами-то, вон, чего-ничего поели, а им тут даже попастись толком негде.
Дьяк махнул рукой. — Успеется!
Он обвел сумрачным взглядом Ярослава и Евстафьева.
— А теперь слушайте сюда…
* * *
Ирина медленно отступала назад, настороженно наблюдая за чернявым.
По его лоснящемуся лицу блуждала гаденькая улыбочка; липкий взгляд жучиных глазок неотступно следовал за ней.
— Я тебя не приглашала, — бросила она, стараясь, чтобы голос звучал твердо.
Чернявый мелко расхохотался.
— Не приглаша-ала, — протянул он. — Скажи-ка! Ты не у себя в палатах, царевна!
— Чего тебе нужно? — огрызнулась Ирина, прикидывая, как бы потянуть время.
Улыбка чернявого сделалась еще гаже.
— Проведать тебя пришел, царевна. Скучаешь, небось, одна-одинешенька. Тут ведь только крысы тебя навещать будут…
— Ага, — Ирина отступила еще на шаг и уперлась спиной в стену. — Одна, вижу, уже пожаловала.
Чернявый сверкнул глазами.
— За эти слова отдельно мне ответишь, — вкрадчиво проговорил он. — И за удар по ядрам моим — тоже!
— Ядрам? — переспросила Ирина, и, сообразив, фыркнула. — Что, болят до сих пор?
— Узнаешь сейчас! — почти прошипел чернявый. — Царская дочка! Я ведь тебя сразу признал — еще там, на дороге. Помню, как ты на меня, будто на вошь какую глядела, еще девчонкой совсем, когда батюшка твой меня в награду за службу верную взашеем наградил!
— Раз выгнал — значит было за что, — усмехнулась Ирина, удивляясь про себя собственному спокойствию. Возможно, дело было в том, что этот тип был настолько мерзок, что отвращение к нему перебивало страх.
Чернявый злобно ощерился.
— Когда я ему нужен был, шагу без меня ступить не мог! Молчанов — погадай! Михайла, что звезды говорят? Молчанов, сделай на силу мужскую!
Ирина покачала головой.
— Так ты еще и шарлатан!
Чернявый не понял её.
— Я — волхв и астролог! — гордо бросил он. — Кабы твой отец меня слушал, может и жив был бы до сих пор! Но он послушал Иова, этого святошу в золотых ризах, вот теперь и пусть подыхает!
Последние слова он произнес с такой страстной ненавистью, что Ирина содрогнулась. Было в этом человеке что-то инфернальное, вызывавшее непреодолимое желание набрать номер психиатрической бригады.
Эх, если бы Сильвер сейчас был рядом! Но бывшего десантника здесь, к сожалению, не было, а его местного двойника вырубила какая-то сумасшедшая наемница, так что рассчитывать приходилось только на себя.
— Звезды! — продолжал между тем чернявый. — Они предрекли твое появление здесь, царевна! И знаешь, что еще? — Из уголка его рта потянулась ниточка слюны. — Что в эту ночь ты будешь моей!
С этими словами он двинулся на неё, растопырив руки, норовя заключить в объятия.
Ирина ждала этого.
Оттолкнувшись от стены, она бросилась ему навстречу, буквально, врезавшись в него, и крепко ухватив его за ворот платья.
От неожиданности, чернявый на секунду опешил, на лице его появилось глуповато-растерянное выражение.
В следующий миг Ирина с силой рванула его на себя, одновременно нанося удар головой в лицо.
Этому приёму ее когда-то научил Сильвер, и пару раз ей доводилось применять его на практике.
Не ожидавший нападения, чернявый глухо вскрикнул и выпустил ее, схватившись за разбитый нос.
Секундой спустя, он согнулся пополам, хватая ртом воздух.
Ирина метнулась к лавке, выхватила из-под неё ведро, и с размаху обрушила его на голову чернявого. Она била снова и снова, вкладывая в каждый удар всю накопившуюся в ней ненависть и весь страх.
Остановилась она только тогда, когда чернявый распростерся на полу с окровавленной головой.
Глубоко дыша, Ирина еще немного постояла над телом, прикидывая, не добавить ли еще один, контрольный удар. Нет, кажется, ему хватило.
Ирина отбросила ведро в сторону и машинально сунула в рот палец с содранным ногтем.
— Ничему вас, козлов, опыт не учит, — пробормотала она.
Однако, нужно было что-то решать дальше. Склонившись над телом, Ирина развязала кушак и сняла с пояса кинжал в узорчатых ножнах.
Подавляя брезгливость, прощупала пульс на шее — жив.
Она невольно вздохнула с облегчением. Какой бы сволочью ни был этот тип, не хотелось бы пачкать руки его убийством, пусть даже в альтернативной реальности.
На всякий случай, придвинув поближе ведро, она связала чернявому руки за спиной его же кушаком.
Так. Теперь, когда он придет в чувство, она приставит ему к горлу кинжал, и ему придется постараться придумать, как вывести её отсюда.
Возможно, не самый лучший вариант, но других все равно не было.
Её внимание привлекли отголоски шума, раздававшиеся за дверью.
Ирина подошла к ней и прислушалась. Кажется, где-то внизу раздавались крики, доносился топот ног.
Что там происходит? Пытаясь разобрать звуки, она сильнее прижалась к двери, и та, неожиданно, поддалась.
Она была не заперта!
Видимо, охранник не стал закрывать засов, когда Молчанов зашел к ней.
С колотящимся сердцем, Ирина приоткрыла дверь. Круглая площадка, размером немногим больше её камеры, была пуста. На другом краю её виднелись ступени винтовой лестницы, ведущей вниз.
Сжимая в руке кинжал, она двинулась вперед. Деревянный пол поскрипывал под ее ногами, ступеньки скрывались в темноте.
Принюхавшись, она ощутила запах дыма в воздухе. Словно в подтверждение её догадки, откуда-то снизу донесся возглас: — Горим!
* * *
— Здесь, — сказал Муха.
Они стояли у юго-западной части подножия холма, на котором располагался посад.
Метрах в ста от них проходила дорога, ведущая к воротам.
— Будешь ждать нас здесь, — повторил Муха, обращаясь к Евстафьеву. Лошадей держи в поводу, гляди в оба. Если до рассвета не вернемся, поезжай на Серпухов. Там остановишься на подворье Успенского монастыря. Понял?
— А если заметит кто? — нерешительно спросил Евстафьев, которому явно не улыбалось оставаться одному.
— Придумай что-нить, — пожал плечами дьяк. — Потяни время, а там ужо не до тебя будет. Всё, пошли Ярослав, время дорого.
Вопреки ожиданиям Ярослава, они двинулись не в сторону дороги, а в противоположную, обходя холм с запада.
— Небо в тучах — это хорошо, это нам на руку, — бормотал Муха, разговаривая сам с собой.
Достигнув северо-восточной части окружности холма, они остановились. Слева от них блестела река, прямо перед ним — возвышался склон, по которому вверх вела едва заметная тропка.
— Так и есть! — усмехнулся в усы Муха. — Ну, с Богом!
Спустя четверть часа, тропа вывела их к частоколу. Ярослав прикинул высоту — навскидку было метра два — два с половиной.
В принципе, если одному встать на плечи другого, можно и дотянуться…
Однако, Муха, казалось, был озабочен чем-то иным — он сосредоточенно ощупывал бревна в самом низу ограды.
— Есть! — проговорил он. — Ну-ка, Ярик, подсоби…
Дьяк уперся плечом в одно из бревен, и, неожиданно, оно подалось, образуя узкую щель.
Муха ухмыльнулся видя удивление на лице Ярослава.
— Там вверху поперечина скрозь колья проходит, — пояснил он, в ответ на невысказанный вопрос. — Бревно подпилили снизу, вот оно и крутится туда-сюда. Почти в каждом посаде такое есть, только знать места надо. Идём!
Он скользнул в щель, Ярослав последовал за ним.
Место для тайного лаза в частоколе было выбрано удачно — практически, вплотную к нему, с внутренней стороны примыкали деревянные приземистые постройки с плоскими крышами, укрывая его от лишних глаз.
Обогнув их, они оказались во внутреннем дворе. Прямо перед ними впереди возвышался терем, состоящий из пары двухэтажных домов, соединенных крытым переходом. Дальний дом венчала башня с узким стрельчатым окном.
Справа тянулись постройки, по-видимому, служившие подсобками и амбарами, слева, судя по запаху, находились конюшни, за которыми виднелся купол часовенки.
— Сюда, — шепнул Муха, и осторожно двинулся к конюшне.
Сквозь неплотно прикрытые двери пробивался свет и доносились голоса.
— Конюхи, — пробормотал Муха и нахмурился, прислушиваясь к голосам.
— Стой здесь, — бросил он Ярославу, доставая из-за пояса пистолеты. — Если кто выскочит — руби! Замешкаешься — поднимут тревогу и пиши пропало… Усёк?
Ярослав кивнул и вытащил саблю. Ему было не по себе от того, что, возможно, придется «рубить» незнакомого ему, и, в общем, ни в чем неповинного человека, и, в глубине души, он не был уверен, что сможет, но Муха уже толкнул дверь и скользнул внутрь.
— Вечера доброго, мужички, — послышался его голос.
Голоса конюхов смолкли, а потом в наступившей тишине глухо прогремели два хлопка.
— Заходи! — позвал Муха.
В конюшне пахло сеном, лошадиным навозом и порохом. Дьяк невозмутимо перезаряжал пистолеты.
Двое конюхов распростерлись на полу, на зеленых кафтанах расплывались темно-вишневые пятна.
— Узнаешь одежку? — спросил Муха. — А ты говоришь — заночевали… А вон и лошадки знакомые!
Лошади вели себя беспокойно, топчась и пофыркивая, раздувая ноздри — запах пороха и крови тревожил их.
Муха убрал пистолеты за пояс и подошел к куче сена у дальней стены.
Вытащил из сумки флягу, полил. Затем извлек трут, чиркнул кресалом, и подул.
Вскоре на стоге заплясали язычки пламени, повалил дым.
— Вот и добре, — проговорил Муха. — Теперь, — продолжил он, оборачиваясь к Ярославу, — пойдет самая потеха!
Пламя стремительно разгоралось, через приоткрытую дверь сквозило холодом.
— Лошадей, — бросил Муха, открывая ближайший к нему загон. Обезумевшие лошади одна за другой устремлялись к дверям.
— Бежим!
Они выскочили из конюшни, над крышей которой уже поднимался столб дыма и, пригнувшись, побежали к часовне, стоявшей неподалеку. Едва они успели заскочить в неё, ночную тишину прорезал первый крик: — Пожар!
* * *
Ирина осторожно спускалась по лестнице, держась рукой за стену. В другой она сжимала кинжал, на всякий случай выставив его перед собой.
На втором этаже тоже никого не было. Она прошла через залу, устланную коврами, мимо сундуков и лавок, под взглядами ликов святых, взиравших на неё с огромного, во всю стену иконостаса.
Здесь было немного светлее от огня лампад, горящих перед иконами.
Лестница, ведущая на первый этаж казалась пустой, она сбежала по ней и оказалась в столовой зале.
Запах дыма ощущался тут уже гораздо сильнее; на противоположном конце комнаты виднелась открытая дверь — судя по всему, пожар был где-то снаружи, во дворе.
Ирина направилась к ней, но, внезапно, откуда-то из угла, отделилась тень и двинулась ей навстречу.
Её сторож, немой охранник, перегородил ей дорогу, растопырив руки.
Ирина вздохнула и сжала крепче рукоять кинжала.
Немой замычал, размахивая руками, словно отгоняя её прочь. Он не спешил кидаться на неё, лишь неловко топтался, не давая ей пройти, и издавая невнятные звуки.
— Отойди! — потребовала Ирина, выставляя перед собой кинжал. — Я вооружена, видишь?
На лице сторожа отразился испуг, он замычал еще сильнее, замотал головой, маша на неё руками.
Ирина вздохнула. Ситуация была дурацкая — на счету каждая минута, а этот идиот не давал ей пройти, и она знала, что не сможет ударить его первой. Или, все-таки, должна? Если сейчас сюда нагрянут Ферапонт со своими помощниками, ей несдобровать.
Она сделала шаг вперед и замахнулась. — Пошел прочь!
— Ира!
В дверях стоял Ярослав с саблей в руке.
— Ярик!
— Шевелитесь, живо! — из-за спины Ярослава появился дьяк с пистолетами в руках.
При виде их охранник испуганно присел на корточки и закрыл голову руками.
Муха, навел на него пистолет.
— Нет! — воскликнула Ирина, сама не зная, почему. — Не надо! Он немой…
Муха пожал плечами, но пистолет опустил.
— Уходим не мешкая, царевна, — сказал он. — Нам еще надобно из посада вырваться…
Они выскочили из дома, сбежали по крыльцу и оказались во дворе. Впереди, метрах в тридцати, виднелись ворота — они были распахнуты, через них сновали люди, тащившие ведра с водой.
Конюшня, часть амбаров и бараки полыхали гигантским костром, даже здесь ощущался жар, исходящий от него. Густой черный дым валил клубами, ел глаза и забивал носы.
Они побежали к воротам, когда вслед им, откуда-то сверху, раздался крик: — Держите поджигателей! Держите девку и её дружков!
Обернувшись, Ирина увидела фигуру старика, вырисовывавшуюся на фоне ночного неба в свете багровых отблесков пожара, на галерее, соединяющей две половины терема.
Он исступленно вытянул руку с указующим перстом, и надсадно кричал: — Держите! Держите поджигателей!
— Старый петух! — выругался Муха. — Пристрелить бы тебя, да пули жаль! Ходу!
Последние слова относились уже к ним.
Но крики старика были услышаны, и со стороны горящих построек, наперерез им уже бежали люди.
— Ярик, место, где конюх ждет помнишь? — выдохнул Муха. — Бегите туда! Я попробую отвлечь на себя их, а там — как Бог даст.
Ярослав молча кивнул.
Дьяк метнулся навстречу стражам.
— Бежим! — крикнул Ярослав Ирине, и они помчались к воротам.
За их спинами прогремели выстрелы, сливаясь с криками. Обернувшись на бегу, Ярослав успел заметить, как дьяк взмахом сабли валит накинувшегося на него мужика с топором, и тут же наносит удар другому.
Стражи у ворот не было; мужики и бабы с ведрами шарахнулись в стороны, увидев оружие в руках Ярослава и Ирины.
Они пронеслись под балкой ворот и оказались за пределами посада.
Еще немного — и они будут на конях!
Они успели пробежать всего несколько метров, когда позади раздался топот копыт.
Трое всадников нагоняли их.
— Ира, беги! — задыхаясь, прохрипел Ярослав.
Он повернулся к преследователям, выставив саблю.
Первый налетел на него, хлестнул кнутом — и плечо ожгло болью — сабля выпала из руки, которая повисла, как плеть.
Всадник осадил коня, спрыгнул на землю, выхватил меч и двинулся к нему.
Краем глаза Ярослав заметил, как другой взмахом кнута повалил на землю Ирину, ударив ее по ногам.
Третий всадник остановился напротив них, оскалившись хищной улыбкой.
— Что, царевна! — крикнул он. — Опять подышать свежим воздухом захотелось?
Стиснув зубы, Ярослав бросился на землю, подхватил упавшую саблю левой рукой и перекатился на ноги.
Бровастый рябой детина в черном кафтане, ухмыльнувшись двинулся на него, поигрывая клинком.
Ярослав едва успел отбить внезапный удар, уклонился от второго, отскочив и едва не споткнувшись при этом.
— Смотри, Пров, насмерть не заруби, — проскрипел голос всадника. — Ему умирать еще долго предстоит, очень долго…
До Ярослава донесся крик Ирины.
Ярость, дремавшая в нем где-то глубоко, неожиданно прорвалась, словно лопнул пузырь, и теперь весь его страх, боль, досада на всё происходящее с ним, внезапно выплеснулись наружу — он взмахнул саблей и нанёс удар.
Рябой, по-видимому, не ожидал внезапной и яростной атаки, и чуть замешкался — клинки со звоном скрестились, но последовавший за ударом выпад он отбить уже не успел, и острие сабли вонзилось ему между ребер.
Рябой издал булькающий звук, и осел на землю.
— Ах ты, курва поганая! — второй всадник, державший Ирину, оттолкнул её и бросился к нему.
Предводитель всадников направил коня к девушке.
Противник Ярослава щелкнул кнутом, и вторую руку резануло болью; на этот раз Ярославу удалось удержать саблю, однако, в следующий миг сильный удар кулака сбил его с ног. Бородатый воин навис над ним, занося кнут для нового удара, когда за спиной его вдруг выросла фигура, замахнулась, и бородач повалился на землю, как сноп.
Ирина вскрикнула, когда предводитель всадников схватил ее за руку и рывком перебросил через седло.
Собачья голова болталась прямо напротив ее лица.
— Стой! — донесся до неё крик Ярослава.
Ферапонт засмеялся, выкрикнув что-то, и вздыбил коня.
Словно в ответ, из темноты послышалось ржание, нарастающий стремительный топот, свист, звон, короткий вскрик.
Что-то навалилось на Ирину сверху, и сползло вниз.
Чьи-то сильные руки подхватили её и поставили на землю.
— Ну что, царевна, нагулялась? — насмешливо спросил знакомый голос.
Ирина подняла глаза на возвышающегося над ней Беззубцева на коне, с окровавленной саблей в руке.
Переведя взгляд, она увидела Афанасия, с ухмылкой помогающего Ярославу подняться на ноги; два тела, в черных кафтанах распростерлись на земле.
Тело Ферапонта, волочилось по земле вслед за стремительно уносящимся прочь конем — сапоги всадника застряли в стременах.
Ирина почувствовала, как к горлу подкатывает комок, она отвернулась и ее вырвало.
Беззубцев подхватил её и усадил в седло перед собой.
* * *
— Ярик! — Евстафьев заключил Ярослава в объятия. — Живой! Я знал, я знал, что вы вернетесь! И Ира тоже!
— После, после намилуетесь! — рявкнул Беззубцев, натягивая узду храпящего под ним коня. — Живо по коням и дёру!
— Нужно дождаться Муху, — сказал Ярослав.
— Был бы жив — уже здесь был бы! Замешкаемся — и ему не поможем, и сами пропадем! Ну!
Ярослав вздохнул, признавая справедливость доводов Беззубцева.
— Погодь, Юшка! — вмешался Афоня, вглядываясь в ночную темноту. — Кажись, погоня!
— Тьфу-ты! — выругался Беззубцев. — Дотискались!
Он перехватил саблю поудобнее.
— Вроде один всадник… — пробормотал Афоня.
— Да? Ну, это он зря! — Беззубцев зловеще ухмыльнулся.
Всадник, действительно, был один, и сидел в седле как-то странно, привалившись к шее лошади.
— Муха! — воскликнул Афоня.
— Никак, ты, Афонь? — донеслось до них из темноты. Дьяк подъехал ближе, и стало видно его бледное, почти белое лицо и пропитанный кровью рукав.
— Он же весь в крови! — ахнула Ирина. — Нужно осмотреть и перевязать…
— Не сейчас, царевна, — Муха поморщился. — Сначала убраться отсюда нужно подальше.
Он заметил Беззубцева и слабо усмехнулся. — Что, Юшка, скучно без нас стало?
— Тебе, вона, гляжу, весело! — буркнул Беззубцев. — Хорош лясы точить — едем!
Вопреки опасениям Юшки, погони за ними не было. Спустя полчаса скачки, они решили сделать привал. Съехав с тракта, остановились в небольшой лощине; разводить костёр Беззубцев категорически запретил.
— Береженого Бог бережет, — сказал он.
Дьяк практически сполз с лошади и, с едва слышным стоном, опустился на землю.
С помощью Евстафьева, Ярослав стянул с него кафтан и достал свой фонарик-брелок.
В области левого плеча и ключицы тянулась глубокая рубленая рана, сочащаяся темно-вишневой кровью.
Евстафьев со свистом втянул сквозь зубы воздух.
— Эк тебя! Чем это?
— Опричник, сволочь… Достал саблей-таки, — выдохнул Муха.
Ярослав вывалил содержимое сумки на землю. Ирина, присев рядом, разрывала пачку бинта.
— Промыть надо, — сказала она. — Вода есть?
— Брага, — прохрипел Муха. — Там, в сумке…
Афанасий услужливо подал флягу Ярославу.
Резкий запах сивухи ударил в нос, когда Ярослав полил её содержимым рану.
— Погоди-ка… — Муха поморщился. — Дай-ка, глотну хоть…
Он жадно припал к фляге, дергая острым небритым кадыком.
— Порядок… Теперь валяй…
Он бессильно опустился на землю. Лицо его было совсем белым.
— Ярик, — тихо сказала Ирина, — пульс слабый…
Ярослав кивнул, тампонируя рану марлевым бинтом. Судя по всему, сабля задела плечевую вену, что означало значительный объем кровопотери. Удивительно, как он вообще смог держаться в седле столько времени.
Когда Ярослав коснулся ключицы, дьяк поморщился. Так и есть — перелом!
Это серьезно усложняло дело. Чтобы зафиксировать ключицу, понадобится целая куча бинтов, которой у них не было…
— Набирай анальгин, — бросил он Ирине.
Осушив, насколько смог, рану, он стянул края пластырем, положив сверху сложенный в несколько слоев бинт. Остатки пошли на то, чтобы закрепить ее на теле.
Рубаху Мухи пришлось пустить на лоскуты — получились вполне приличные длинные ленты, которыми Ярослав примотал согнутую в локте руку к груди, вдобавок, соорудив некое подобие бандажа.
Ирина, тем временем, улучив момент, всадила шприц в плечо дьяка. Тот никак не отреагировал.
Ярослав проверил пульс — он был едва ощутим. Ирина, угадав его мысли, достала флакон с физраствором, предусмотрительно положенный в сумку Давидом Аркадьевичем, вместе с внутривенной системой и катетером.
Ярослав кивнул. Конечно, пол-литра раствора — это мизер для такой кровопотери, но все же лучше, чем ничего.
Беззубцев и Афанасий наблюдали за их действиями, переговариваясь вполголоса между собой.
Ирина быстро ввела катетер в вену, прикрепила систему с физраствором и передала ее Евстафьеву, чтобы тот поднял ее выше.
Раствор бодро полился по системе, Ярослав перевел дух.
— Жить-то будет? — негромко спросил Беззубцев.
— Должен, — устало сказал Ярослав. — Но в седле он сейчас сидеть не сможет.
— Зараза! — выругался Беззубцев. — Понесла ж его нелегкая… Одни беды от вас, баламошных! Что ж ему теперь — карету искать?!
— Зачем карету? Телегу можно в селе каком раздобыть, — подал голос Афанасий. — Я могу хоть сейчас съездить, разузнать!
— Тогда уж сразу обоз! — Беззубцев с досадой сплюнул. — Всё из-за тебя, царевна! Кой черт тебя дернул из корчмы бежать?!
— Сам сказал — можешь идти на все четыре стороны! — отпарировала Ирина, смахивая с лица прядь волос. — Откуда я знала, что там настоящий дурдом?
— Дурдом… — протянул Беззубцев, словно пробуя на вкус незнакомое слово.
И фыркнул. — Точно, дурдом и есть!
— Можно носилки сделать, — подал голос Евстафьев. — Пару жердин, веревка и что-нибудь из одежды — двух коней друг за другом запряжем… Или спинку седлу приделать можно.
Беззубцев почесал затылок. — Добро! — сказал он. — Действуй, конюх. Мешкать нам нельзя — завтра к вечеру должны быть у Серпухова!
Назад: Глава 37
Дальше: Глава 39