58

Утром обнаружил, что распухли ступни, и мокрые, не успевающие высохнуть за ночь неопреновые ботинки совсем перестали налезать на ноги. Хорошо, что не выкинул найденные в герме ботинки и носки. Надел.

А еще, пока я спал, какие-то мелкие зверюги попытались добраться до Нинки, порвали целлофан. Нет, ребята, «и сам не ам, и вам не дам». На следующую ночь намажу ее капсикамом — пусть попробуют на вкус.

Может, надо было все-таки кусочек от Нинки отрезать? А чего, нормальная рабочая практика. Вон во время революции хорошо в Питере «китайского мяса» поели, хотя тогда революционные суды и старались как могли избавить город от лишних ртов, сводя бумажные формальности перехода живого в неживое к получению и подшиванию в дело всего двух бумажек — записки с доносом и листка с приговором. И во время голода в Поволжье людей поели, и в блокаду. Расстреливали, правда, если кто попадался, без суда. А бывший особист рассказывал, что и румыны, даром что их уже кормили, когда везли из-под Сталинграда, еще у теплых трупов ляжки срезали (хреново, видимо, шмонали).

Предки некоторых уважаемых в Америке семей тоже не погнушались людей кушать при переходе через горы. Сначала ели проводников из местных, мол, не хрен водить не туда, а потом и своих. Не давали только родственникам родственников есть: не корректно. Суд оправдал. Менталитет другой.

То-то штатники в свое время удивились, когда троих наших в море подобрали. Те на своей барже совсем с голода подыхали, а никого не съели. Даже песню тогда про ребят сочинили: «Зиганшин-буги, Зиганшин-рок, Зиганшин съел второй сапог…» Потом этих бедолаг уже чуть до смерти не уморили, таская с рассказами по черноморским здравницам.

На третий день кончилась и настойка. Стал мерзнуть

А на четвертый случился абзац: вечером при попытке зачалиться слабо и неудачно бросил якорь. Он подскочил на камне, свалился в воду и зацепился за что-то на дне. Лезть в воду не хотелось. Несколько раз сильно дернул, и… якорь остался на дне. Толстая веревка плохо держит мелкие вещи. И меня понесло. Шивера — порог — шивера — порог. Совсем стемнело. Я уже не пытался грести, а малодушно наклонился к середине ката в попытке сместить центр тяжести.

Вдруг стал нарастать какой-то пульсирующий шипящий шум с похожими на аплодисменты шлепками в конце. Кат неожиданно выскочил на открытое место.

Скалы — огромный амфитеатр, и луна — как экономное светило для дешевого спектакля. Справа и слева, откуда ни возьмись, появились два стремительных недобро блестящих потока, несущихся к моему — центральному. Впереди был полный абзац. Бли-ин!!!

Захотелось попятиться, но я влетал именно туда. Вокруг стали возникать из ниоткуда даже не валы, а какие-то водяные столбы, они шатались как пьяные, изгибались, сталкивались, а затем бесследно исчезали. Как будто кто-то снизу слепой выпрастывал из воды толстые пальцы, пытаясь нащупать что-то на поверхности. Потом с двух сторон они натолкнулись на кат. Накрыли. Показалось, что услышал два щелчка. Нос сначала погрузился, потом — задрался, но кат не кильнулся, а вдруг все стихло. Сандро не было. Дальше шла спокойная вода. Кат плыл с гордо поднятым носом, а я сидел как завороженный и повторял про себя: «Сандро смыло, больше ничего произойти не должно».

Потом были «поганки». Шурик их называл водовороты наоборот, когда вода поднимается из глубины, и тебя долго-долго вертит и носит по кругу на одном месте, пока одна поганка не передаст тебя, как эстафету, другой.

Река стала шире и спокойней. Один баллон наполовину сдулся, и я стал потихоньку погружаться в воду, но желания двигаться не было. Мысли в голове ползли лениво, ни за что не цепляясь. Куда приставать, зачем?

Стало светать. По небу плыли облачка, причудливые и завораживающие, как артефакты с полотен Ива Танги.

Есть уже не хотелось. Хотелось спать.

А потом появились дома, родные старые доперестроечные, допеределочные люди. Хватило сил замахать им рукой. Машут в ответ. Приветствуют, улыбаются.

Спасли меня, только когда кат тормознулся у моста. Говорят, пока меня несли, я все тихо настойчиво повторял: «Положите меня между двух жарких баб или в горячую ванну с ногами наружу». Действительно, профессиональные навыки отмирают последними.

Поход закончился. Позже к людям пешком вышел Шурик. Наверное, его голос я слышал в горах в полусне. Тела остальных пока не нашли.

Вернулся, сдал анализы, прошел обследование — НОРМА!!! То ли вышло как в той доброй поговорке: «Если на неприятности не обращать внимание, они обижаются и уходят», то ли организм, спасаясь вместе со мной, с испугу мобилизовался и с голодухи подъел всякую заведшуюся в нем не очень съедобную дрянь. Вон ведь во время ленинградской блокады даже атеросклеротические бляшки у людей рассасывались.

Так что будем жить, ребята!!!

Да еще ведь надо выполнить годовой план по профосмотрам, придуманный безвестным чиновником-оздоровителем в ноячь на Ивана Купалу.