Глава 2
«В тесном узилище
Путами крепкими
Связан Аргайл.
Словом волшебным
Скинул верёвки,
Ход потаённый
Открылся в скале.»
— «Песнь об Аргайле».
Меня не убили, как хотел Доннел, и даже не искалечили, как предлагал Нибель. Меня просто бросили в землянку к другим рабам, предупредили, чтоб я не делал глупостей, и ушли.
Среди рабов были и мои соотечественники, и дикари с острова Матак, и даже гаэлы, захваченные в битве или в чём-то провинившиеся. Большинство из рабов давно смирились со своим положением. Некоторые видели в этом наказание божье. Некоторые пытались выслужиться, чтобы их меньше били и меньше нагружали работой. Совсем немногие пытались сопротивляться. Я решил сопротивляться.
Мне давали мотыгу — я «случайно» ломал её. Мне поручали таскать брёвна — я выбирал самые тонкие, гнилые и плохие. Мне приказывали кормить скот — я подмешивал в сено ядовитые паслён и крестовник.
Конечно, ничто не остаётся безнаказанным. Я терпел побои, меня заставляли смотреть, как за мои проступки наказывают других рабов. Но я решил идти до конца.
В конце концов, я дошёл до того, что все остальные рабы стали меня избегать. Пытались вразумить, устроив тёмную, но я как-то предчувствовал опасность, и в тот день не сомкнул глаз, а когда ночью меня пошли бить, атаковал первым. С того дня всё стало ещё хуже.
Некоторые мои товарищи по несчастью, из тех, что пытались выслужиться, стали докладывать хозяевам обо всех моих преступлениях. Странно, но особенно усердствовал Озрик, мой земляк, из соседней деревни. При том, что я знал его раньше, ещё на воле.
Мне пришлось стать примерным работягой, образцом для подражания, но всё равно я старался незаметно для всех подгадить язычникам.
Лишь один человек улыбался, завидев меня, и лишь он из всех рабов разговаривал со мной. Потому что ему было плевать. Его звали Киган, и он был гаэлом. И если бы я мог видеть будущее, я бы придушил его в одну из длинных зимних ночей, но в те времена он стал моим единственным другом.
В самый первый день он подошёл ко мне, широко улыбнулся и протянул длинные тонкие пальцы для рукопожатия.
— Меня звать Киган, — сказал он. — Я — король. Киган ап Конайлли.
Я рассмеялся ему в лицо. Мы сидели в тёмной землянке, в которой жутко воняло дерьмом и прокисшим человечьим потом, он выглядел как заросший оборванец в лохмотьях, и заявлял мне, что он — король.
— Если ты — король, то где твоя корона? — спросил я.
Он пальцами изобразил подобие короны на косматой голове, и мы оба рассмеялись.
— Тогда я — теурийский император, — сказал я, изображая руками символы имперской власти — корону, скипетр и льва.
Киган сразу помрачнел и сказал, что это не шутки.
Он тоже сопротивлялся хозяевам-гаэлам, но его не трогали. Он на самом деле оказался из королевского рода, а королевскую кровь проливать нельзя.
— Хочешь, научу, как насолить этим свиньям? — спросил он меня как-то раз, когда мы косили траву на дальнем покосе.
— Конечно, — ответил я.
— Подкинь в сено вот эту траву, крестовник, — он показал мне на невзрачный кустик. — Вся скотина отравится и подохнет.
Я присмотрелся и запомнил.
— Откуда знаешь? — спросил я.
— Меня пытались им отравить, — беззлобно ответил Киган, будто рассказывая о каком-то пустяке.
Я, разумеется, последовал его совету, и весьма успешно.
Лето сменилось короткой осенью, выпал снег, долгая северная зима, показавшаяся мне бесконечной, наконец закончилась, дни стали длиннее, и первая трава зазеленела. Я почувствовал, что начинаю привыкать к рабской рутинной жизни.
Я поделился этим наблюдением с Киганом.
— Думать даже не смей, — прошипел он, а его глаза сверкнули из-под длинных волос, словно у безумца. — Мы выберемся, так и знай.
К весне еды стало мало во всей деревне, и наш скудный рабский паёк уменьшился до совсем крохотных размеров. Нам пришлось воровать еду, а иногда приходилось отбирать её у более слабых рабов.
Гаэлы старались пресекать это, избивая нас за малейшие проступки. Избивать меня всегда приходил Доннел, он никак не мог простить мне порезанную руку. Оказывается, я перерубил сухожилия, и после того, как рана зажила, кисть осталась скрюченной. Я втайне радовался, что сделал его калекой.
В начале лета привели новых рабов. Я смотрел в их испуганные обречённые лица и узнавал себя. Никого знакомого среди них я не встретил, поэтому не стал обращать на них внимания.
Как-то раз в деревню приехали гаэлы в богатых одеждах. Я проводил их взглядом, опираясь на мотыгу, и что-то в их виде заставило меня нервничать. Какое-то гадкое предчувствие.
Я вернулся в землянку после рабочего дня, хотел спросить Кигана об этих всадниках, но не обнаружил ни его самого, ни его вещей.
— Ищешь свою голубку? — самодовольно ухмыльнулся Озрик, глядя, как я стою посреди землянки.
Мне так и захотелось разбить ему рожу, но я сдержался.
— Он не пришёл вечером, — произнёс кто-то из рабов, я не увидел в темноте, кто именно.
— Его забрали? — спросил я.
— Кто? — спросили меня в ответ, и я понял, что спрашивать бесполезно. Нужно искать самому.
Я дождался, пока на улице совсем стемнеет и все остальные рабы лягут спать. Нас почти не охраняли, да и зачем? Мы были рабами в чужой стране, где можно ехать несколько дней в любую сторону и никого не встретить. Безлюдные враждебные пустоши.
В землянке было темно, хоть глаз коли, но я по памяти подошёл к двери, стараясь никого не потревожить. Дверь сегодня сторожил Оффа, мальчишка-гаэл. Он был младше меня всего на пару лет, но тогда мне казалось, что между нами целая пропасть.
— Оффа, — шепнул я и тихонько постучал в дверь. — Оффа, открой засов, забыли парашу вынести.
— До утра нюхайте, — ответил Оффа.
Я живо представил, как мои пальцы сжимаются на его шее.
— Оффа, открой, — продолжил я. — Ничего не случится, я вынесу и обратно зайду.
— Нет, нельзя.
— Да не узнает никто, перестань, — настаивал я. — Тут уже дышать нечем.
— Только быстро, — прошипел Оффа, а я скрестил пальцы на удачу.
Тихо скрипнул засов, я помолился всем святым и богам, толкнул дверь и бросился на Оффу. Я повалил его на землю, схватил за шею и душил до тех пор, пока не прошли последние предсмертные судороги. Я до сих пор помню его удивлённые глаза. Я забрал его дубинку, затащил тело в землянку и запер снаружи дверь.
Стояла тёмная безлунная ночь, и я подумал, что именно в такие ночи просыпаются злые духи, а ведьмы выходят на охоту. В хижинах все мирно спали, свет горел только в доме вождя. Туда-то мне и надо.
Я подкрался к дому и заглянул через маленькое окошко. Внутри шла небольшая пирушка, вождь принимал гостей. Гаэлы веселились, глядя, как Киган ап Конайлли, король без королевства, прислуживает за столом вместе с кухонными рабынями. Они его знали, это было видно. Ничем хорошим это не кончится, подумал я. Нужно что-то делать.
Я пробрался в соседний дом, подошёл к очагу и раздул тлеющие угли. Взял полено, и вдруг услышал шаги за спиной. Я обернулся с дубинкой наготове, и увидел гаэльскую девочку, смотрящую на меня.
— Тсс, — прошептал я, прислонив палец к губам.
Девочка похлопала ресницами, а я взял тлеющую головню и выскользнул из дома. Пальцы нестерпимо жгло, но я старался не обращать внимания. Я сунул горящее полено в соломенную крышу дома вождя, подождал, пока пламя хоть немного разгорится, а затем обошёл дом с другой стороны, чтоб поджечь и там. Огонь побежал по сухой соломе красными язычками, и я улыбнулся. Давно пора было спалить эту деревню к чертям.
— Киган! — заорал я, надеясь, что он услышит меня. — Киган, бежим!
Я схватил горящую солому и бросил на другой дом.
— Пожар! — крикнул кто-то в деревне.
Люди стали выбегать из своих хижин, поднялся шум, и я расхохотался. Огонь с весёлым треском перекинулся на другие дома.
— Киган! — снова закричал я.
Он выбежал из дома вождя, радостно ухмыляясь. Я схватил его за рукав и оттащил в сторону.
— Твоих рук дело? — спросил он.
Я не ответил, это было и так понятно. Мы прокрались через деревню и побежали на юг. Зарево от пожара не исчезало до самого утра.
