Мы воображаем, будто нам известно, как мы отреагируем на нежданные удары жизни. Воображаем, будто нам известно, как мы поведем себя, если вдруг выиграем три миллиона в лотерею или если узнаем, что умрем в течение года либо умрет кто-нибудь из тех, кого мы любим. Но нам совершенно ничего не известно. Есть сценарии настолько немыслимые, что любая попытка предугадать, как мы их воспримем, попросту смехотворна. И все же мы пытаемся, снова и снова. Просчитываем самое худшее из мыслимого параллельно с самым фантастичным, что только можем вообразить, а потом говорим самые лживые слова, какие способен сказать человек:

— Случись такое со мной, я бы…

Стоя на тротуаре в Галвестоне, я узнал, что у меня похитили ребенка, которого я считал своим. Я не знал, по какой причине. Не знал, жива ли девочка. Единственное, что я знал точно: я умру, если с нею что-то случится. Часть меня умерла прямо там, на тротуаре. Ведь мы рождаемся с уверенностью, что мы сами и наши близкие и любимые бессмертны. По-настоящему ужасные и самые фантастичные вещи всегда случаются с другими. Это дает нам ложное чувство защищенности. Щедро выражая готовность отказаться от величайших успехов, мы воображаем, будто заключили союз и с Богом, и с дьяволом. Пусть мы никогда не получим величайших даров, но и тяжелейшие утраты никогда нас не постигнут.

А потом что-нибудь случается, показывая нам, что никакого союза нет, что он существовал лишь в нашей фантазии. И тогда все рушится. Мир меняется прямо на глазах, становится менее предсказуемым, а потому более опасным. Прежде темное оборачивается угольно-черным. Прежде белоснежное — грязно-серым. Страх, сжимающий сердце, когда мы смотрим в лицо смерти, никогда уже не ослабляет хватку.

Из отеля выбежала Люси. Она вернулась в бар, и тамошние посетители рассказали ей, что видели.

— Что стряслось?

В ее голосе звенел страх. А меня трясло. Я стоял с телефонами в руках, не зная, как заставить время вновь сдвинуться с места.

— Ее забрали, — прошептал я. — Беллу похитили.

Такие слова почти невозможно вымолвить. Только произнеся их, я осознал: это правда. Я не сумел защитить Беллу. Не отец, а неудачник. Полный неудачник.

Люси обняла меня, погладила по спине, как ребенка. Я рассказал ей все, что узнал. Что дед и бабушка Беллы погибли в своем летнем доме вместе с еще двумя мужчинами, по-видимому, людьми Бориса.

— Как, черт побери, они сумели? — сказал я. — Как ухитрились убрать с дороги Борисовых горилл? Ты видела этих парней? Здоровенные амбалы, вооруженные до зубов.

Я слышал, что́ говорю и какие выводы из этого напрашиваются. Одно из двух: либо наш враг находится среди людей Бориса, но это — я был почти совершенно уверен — мы можем исключить. А тогда оставался второй, куда более мрачный вывод: наш враг настолько могуществен, что мог в мгновение ока уничтожить даже такого серьезного защитника, как Борис.

Как мы вернулись к себе в отель, я не помню. От короткого пути в памяти сохранились только обрывки — палящий зной, гудки автомобилей да громкий смех и возгласы с пляжа. Казалось бы, идиллия. Но для нас с Люси Галвестон превратился в подобие Дантова ада.

— Нам надо домой, — сказал я, когда мы вошли в номер. — Сегодня же вечером.

— А как же Дениза? — осторожно заметила Люси.

— Пес с ней! — рявкнул я.

Люси достала комп и принялась искать авиабилеты. Меня тошнило, и я пошел в туалет. Долго сидел на корточках перед унитазом, смотрел в белую фаянсовую чашу. Люси вошла, присела у меня за спиной. Ее слезы капали мне на рубашку.

— Что же такое творится? — сказала она. — Как мы угодили в эту историю?

Я и сам думал об этом. И чем больше думал, тем отчетливее понимал, что найду Беллу, только когда получу ответ на этот самый вопрос.

Кто-то явился ко мне в контору с просьбой. Молодой парень хотел оправдать свою покойную сестру и найти пропавшего племянника. Сперва нехотя, потом с растущим энтузиазмом я взялся за дело.

А теперь вот сам по уши увяз в грязище. Я не знал, кто приходил ко мне в контору, и за минувшие недели единственным конкретным результатом моих разысканий по этому делу стало то, что меня самого обвинили в двух убийствах, а мою дочку похитили.

Я прислонился к Люси, которая по-прежнему обнимала меня.

Одна ее рука скользнула мне на грудь. Вероятно, она решила, что я вконец обессилел и намерен сдаться. — Мы еще не закончили, — сказала она, дыша мне в ухо. — Ничего пока не закончилось. Мы никогда не перестанем искать Беллу. Никогда. И отыщем ее. Я обещаю.

Как Люси могла дать подобное обещание, было выше моего разумения, но пустые слова словно бы влили новую жизнь в мое оцепенелое сердце.

Я погладил ее по плечу, теснее прижался к горячему телу.

— Ты никогда мне не говорила, — сказал я.

— О чем, любимый?

— Никогда не говорила, что хочешь иметь детей. Я не догадывался до того дня, когда мы вместе с Беллой сидели в «Бебе» и я так скверно пошутил. Прости.

Она прижалась щекой к моей щеке. Новые слезы. Может быть, мои собственные.

— Думаю, ты все же знал, — сказала Люси. — Но считал за благо не говорить об этом, так как понимал, что единственный мужчина, от которого я хотела иметь детей, это ты. А ты их не хочешь.

Я повернул голову, чтобы поцеловать ее. Желание, захлестнувшее меня, коренилось в горе и отчаянии, которые грозили разорвать мне сердце. Я ловко умею производить романтическое впечатление, но редко испытываю такие чувства по-настоящему. На сей раз я их испытывал. С той секунды, когда одной рукой обнял Люси за шею, а другой искал ее грудь.

Я все чувствовал и все слышал. Частое дыхание Люси на своей шее, собственное страстное желание хоть ненадолго избавиться от кошмара, которым теперь наверняка станет моя жизнь.

Руки и пальцы дрожали. С трудом расстегнули рубашку и брюки. И развязали пояс, затянутый на талии Люси. А потом скинули нижнее белье, последнюю преграду в борьбе за временный покой. На холодном полу ванной комнаты.

Там было удобно?

Нет.

Хорошо?

О да, черт побери. Даже замечательно.

И я дал себе слово, что если мы живыми выберемся из хаоса, в котором находились сейчас, то я подумаю, не стать ли мне отцом ребенка Люси.

Солнце село сразу после половины восьмого. Без пяти восемь мы стояли на заднем дворе отеля, глядя на освещенную парковку. Именно здесь была убита первая жертва.

Секундная стрелка на моих часах неумолимо двигалась вперед. Мы прождали десять минут. И еще пять. — Она не придет, — сказал я. — Вот черт.

— Может, задержалась по дороге, — сказала Люси. — Дай ей немного времени.

Я стиснул в карманах кулаки. Последние часы в номере отеля были лавиной возбужденных телефонных разговоров. Звонила тетка Беллы, в слезах. Она была уверена, что ее родители погибли в результате несчастного случая, и я не стал ее разубеждать.

— Где Белла? — всхлипнула она. — Не понимаю, почему им так трудно найти ребенка.

Примерно то же сказал и Дидрик, когда позвонил. — Мартин, мы обшарили на острове буквально каждый куст. Увы, ее там нет.

— Знаю, — спокойно сказал я.

Но Дидрик не слушал.

— Мы тралим сетью возле берега, — продолжал он. — Найдем. Любой ценой. Слово даю.

Будто, черт побери, никакой разницы, где искать Беллу — на суше или на дне моря.

— Когда ты вернешься? — спросил Дидрик.

— Мы проверили время рейсов и сможем улететь только завтра утром, — ответил я.

Так вот и получилось, что вечером мы по-прежнему находились в Галвестоне. Потому-то и решили, несмотря ни на что, встретиться с Денизой Бартон. И хотя у меня отнюдь не было ясности насчет случившегося, я твердо знал, что не перестану искать Беллу, пока не найду.

Живую или мертвую.

Чтобы справиться с этой задачей, мне был необходим человек вроде Денизы. Человек с меткой зла на шее и именем, занесенным в реестр Школы верховой езды Престона.

Пока мы ждали Денизу, снова позвонил Борис. С тех пор как он подтвердил сообщение Дидрика, я говорил с ним еще дважды. Того Бориса, что был сломлен стыдом из-за неудачи и плакал по телефону, и след простыл. На сей раз я говорил с человеком, который, как и я, считал себя втянутым в самую настоящую войну.

— Я не отступлю, пока не выясню, кто стоит за всем этим, — сказал Борис. — Мои информаторы будут работать день и ночь, собирая нужные сведения. Вероятно, это займет некоторое время, но поверь, пока жив, я этого так не оставлю. Никогда.

— Тебе делает честь, что ты хочешь справедливости, — сказал я. — Но я хочу, чтобы ты знал: я ни в чем тебя не виню, Борис. Ты сделал все, что мог. Случившееся — моя вина, и только моя. Я думал, что знаю, каким силам бросил вызов. Но ошибался. — Голос у меня охрип, когда я произнес эти слова. — Могу только сказать, как я сожалею, что втянул тебя в эту историю. И сделаю все, чтобы полиция на тебя не вышла.

Последнее я сказал и Борису, и себе. Дидрик и без того уже ломал голову над тем, чем я занимаюсь. Вряд ли ему понравится, если обнаружится, что помимо всего прочего я еще и с мафией связан.

— Мы оба знаем, что в одиночку тебе не справиться, — сказал Борис. — Мартин, дай мне слово, что не будешь пытаться своими силами выбраться из этой заварухи. Потому что ты не сумеешь. Мы ошиблись, недооценивая нашего противника. И второй раз этого не допустим. О'кей?

В этот миг я заметил ее. Она стояла в тени высоких кустов, заслонявших ее от света фонарей на парковке. Дениза беспокойно переминалась с ноги на ногу и смотрела на часы.

Я подтолкнул Люси и кивнул в сторону Денизы.

— Мне надо идти, — сказал я в трубку. — Созвонимся позднее.

— Сперва обещай не делать глупостей на свой страх и риск, — сказал Борис.

Но такого обещания я дать не мог.

— Береги себя, — ответил я и отключил мобильник.

Быстрыми шагами мы направились к Денизе Бартон. Борис ошибается. Он не сумеет помочь мне выбраться из этой заварухи. Как и Дидрик.

Никогда я не чувствовал себя таким одиноким.