Было время, когда я думал, что свою семью нужно любить. Но теперь знаю, что все обстоит не так. И предпочитаю усматривать в этом как благословение, так и потенциальную угрозу. Благословение, поскольку я, стало быть, не обязан общаться с мамой сверх необходимого. А угрозу, поскольку и Белла при первой же возможности наверняка оставит меня. Даже учитывая нехватку у меня родительских качеств, факт есть факт: я понятия не имею, что будет, если кто-то или что-то отнимет у меня Беллу.

Через несколько часов я снова поехал к Марион Телль. Она уже вернулась домой, как и говорил сосед. Марион ничем не походила на остальных членов своей семьи. Ослепительно белые зубы, превосходная стрижка под пажа — полная противоположность матери. Жанетта говорила, что дочь не чета ей и Бобби, куда им до нее. Я бы сказал, она просто умнее. Мало что разделяет людей более глубокой пропастью, чем неравно распределенный ум и талант.

Сосед явно успел все ей рассказать. И она отнюдь не обрадовалась, когда открыла мне дверь.

— Я думала, вы поняли, что я не желаю отвечать ни на какие вопросы.

Она была интересная, ухоженная, в манере, типичной для культурных женщин. Холодноватая, худощавая. Почему-то ее вызывающий тон разозлил меня. Наверно, потому, что я страшно устал. Состоявшаяся на крыше короткая, но содержательная дискуссия с Люси дела не улучшила. Меня раздражало, что она узнала про Веронику. И хотя мы в свое время договорились о правилах игры, я не мог отделаться от ощущения, что действуют они с определенными ограничениями. Можно спокойно спать с кем угодно, но другому об этом знать не надо. Ведь, как бы то ни было, мы возлагали друг на друга определенные надежды. Я на Люси, она на меня. И в той ситуации, в какой я находился сейчас, мне без нее никак нельзя.

Я шагнул к Марион:

— Так вот, будьте любезны внимательно выслушать все, что я имею сказать. Ровно две недели назад ко мне в контору пришел парень. Сказал, что его зовут Бобби и что он брат Сары Телль. С собой он принес железнодорожный билет, который якобы доказывал, что у его сестры есть алиби, по крайней мере на время одного из пяти убийств, какие она взяла на себя. В минувшую пятницу явился новый визитер. Подружка Сары, Дженни. Она рассказала историю билета и тем самым подтвердила алиби вашей сестры.

— Как увлекательно, — сказала Марион.

— Помолчите, я еще не закончил. Позавчера ночью Дженни убили. Задавили прямо возле ее гостиницы. На моей машине.

Если до сих пор Марион слушала вполуха, то теперь мгновенно насторожилась.

Смотрела на меня, не говоря ни слова.

— Для того, кто угнал — или, вернее, позаимствовал — мою машину, проблема в том, что я всю ночь провел в больнице. Лучшее алиби еще поискать, верно? Правда, боюсь, в моем случае этого недостаточно. Кому-то так мешают мои розыски по делу вашей сестры, что этот человек старается подставить меня под убийство, которого я не совершал. И рано или поздно он выяснит, что за это преступление меня в СИЗО не посадят и вообще даже обвинения не предъявят.

— Думаете, убийца снова попытается до вас добраться? — тихо сказала Марион.

— Я не знаю, что думать, — ответил я. — Мне ясно только одно: кто-то изо всех сил стремится скрыть, что́ заставило вашу сестру признаться в пяти убийствах, которых она не совершала. И хотя вы чуждаетесь своей семьи, а Сары нет в живых, я думаю, вы обязаны сделать все возможное, чтобы восстановить справедливость.

Прописные истины. По крайней мере в моем мире. В упрощенном виде риторика действует лучше всего.

Марион пришла в ярость.

— Кто вы такой, чтобы являться сюда и рассуждать о моей семье? — выпалила она, а в ее глазах горела злость и что-то еще, вроде бы печаль. — Мне было шестнадцать, когда я ушла из дома. Иначе бы умерла. Слышите — умерла! Сара и Бобби сделали свой выбор: остались. Трусливые слабаки.

Она умолкла, перевела дух.

Я воспользовался паузой и вставил:

— Мы так и продолжим дискуссию с открытыми дверьми?

Конечно, был риск, что Марион захлопнет дверь прямо у меня перед носом. Но она не захлопнула. — Входите.

Я вошел, закрыв за собой дверь. Но дальше передней она явно пускать меня не собиралась. Я смотрел на нее: она стояла, скрестив руки на груди. Сосед говорил, что она ездила за город. Но длинные белые брюки и синяя блузка наводили прежде всего на мысль о вернисаже или о каком-нибудь приличном винном баре.

— Считаете, ваши брат и сестра получили по заслугам? — спросил я. — Поскольку не нашли в себе сил вырваться из дома, когда им было столько же лет, сколько вам?

Марион покачала головой.

— Они были как птенцы, оба на коготках ждали, что я вернусь и заберу их с собой. И что было бы? Обоим недоставало дисциплины, чтобы задержаться хоть на какой-то работе. О школе вообще говорить нечего. Я из кожи вон лезла, чтобы получить отличный аттестат, а Сара и Бобби сделали все, чтобы испоганить свое будущее.

— Значит, вы старшая из детей?

— Да.

— Обычно с этим связана особая ответственность.

— Разумеется. Но эта ответственность предполагает только помощь в самопомощи.

А ведь эта Марион во многом копия меня самого. Она тоже решила не повторять своих родителей и поняла, что это возможно, только если выбрать иной образ жизни. И сделала ставку на образование.

Знание — сила. Сила — свобода. А свобода — это всё.

Наши взгляды встретились в безмолвном взаимопонимании. Я видел, она знает, что мы с ней одного поля ягоды.

— Так чем же, по-вашему, я могу вам помочь?

— Бобби и в полиции, и у адвокатов добивался оправдания сестры. А что вы думали по этому поводу?

— В смысле, верила ли я в ее невиновность?

— Да.

— Нет, не верила, — быстро ответила Марион.

Я с удивлением посмотрел на нее:

— Не верили?

— Нет.

Мы оба помолчали.

— По-вашему, Сара вправду убила пятерых людей? — спросил я.

— Я не юрист, — сказала Марион. — И не полицейский. Но я знала Сару. И если вы спросите, верю ли я, что она была достаточно испорчена и безрассудна, чтобы убить человека, то, увы, мне придется ответить утвердительно. Ну а что говорят по поводу вины фактические доказательства, спросите кого-нибудь еще.

Опешив, я подыскивал слова, чтобы сформулировать нужную мысль.

— Насколько я понял, Бобби придерживался диаметрально противоположного мнения по обоим вопросам, какие вы косвенно затронули. Он считал, что Сара не убийца и что доказательная база слишком слаба.

— Она ведь созналась.

Марион пожала плечами.

— Бывает, люди сознаются в преступлениях, которых не совершали, — сказал я.

— Всякое бывает, — сказала Марион. — С Сарой много чего бывало.

— Я не нашел никаких упоминаний о том, чтобы Сару ранее привлекали к ответственности за насильственные преступления.

— Так ее и не привлекали. Обычно Саре удавалось смыться.

— Вы сообщали об этом полиции? — спросил я.

— Что Сара и раньше прибегала к физическому насилию? Нет, не сообщала.

Невольно я усомнился в услышанном. Вплоть до этой минуты я был готов видеть в Саре Телль жертву. Жертву заговора и таких страшных угроз, что она без всякого сопротивления облачилась в одежды Иова. — Не сходятся у меня концы с концами, — сказал я. — Вы говорите, что ушли из родительского дома в шестнадцать лет. Бросили младшего брата и сестру. И все же считаете, что знаете их вполне хорошо.

В передней у Марион было сумрачно. Я бы предпочел видеть ее лицо в ярком свете. Иначе трудно проследить за ее реакцией.

— Семья, она как липучая жевательная резинка, — сказала Марион. — Можно уйти далеко-далеко, но, если она пристала к подметке, нипочем от нее не отделаешься. Конечно, мы иногда виделись. Когда Сара в конце концов заговорила об отъезде из города, я за нее порадовалась. Она пробовала уйти из дому, когда окончила школу, но ничего не вышло. Сняла квартиру, а регулярно платить хозяевам не сумела. За год сменила, по-моему, пять мест работы, и каждый раз ее выгоняли. Как ее могли взять в няньки, у меня вообще в голове не укладывается. Второй такой разгильдяйки на всем свете не сыщешь.

Марион вздохнула. Я едва не последовал ее примеру. На меня навалилась усталость. Словно кувалдой по спине огрели. Скорей бы домой и в постель. Две бессонные ночи для кого угодно чересчур.

— Против кого Сара применяла силу? — спросил я.

Марион отвела взгляд. Примечательно. Предательство в семье всегда причиняет боль. Даже спустя долгое время после того, как были порваны узы, некогда ее скреплявшие.

— Против многих, — сказала Марион. — Во всяком случае до отъезда в США. Она, как говорится, пошла по кривой дорожке. Связалась с шайкой хулиганья, которая развлеченья ради избивала народ в городе. Они и наркотой баловались, насколько я знаю. Понять не могу, почему Сара не загремела за решетку. Остальных-то пересажали, одного за другим. Но Сара с Эдом были словно тефлоновые. Никакая грязь к ним не приставала.

А вот это новость. Мне вспомнились фотографии Сары в газетах. Убийца с хорошеньким личиком, в традиционных очках. Даже немножко похожа на старшую сестру, подумал я, глядя на Марион. Но почему же никто ничего не знал? Как полиция и СМИ проморгали хулиганское прошлое Сары?

— Значит, Сарин бывший, Эд, был из той же шайки хулиганов, — подытожил я.

— Пожалуй, они там и познакомились, — сказала Марион.

— Вы его видели? Эда?

— Один-единственный раз. Он производил впечатление больного на всю голову. Вправду ненормальный. Бил Сару смертным боем. Что, как оказалось, не так уж и плохо. Ведь благодаря его кулакам она отцепилась от семьи и сбежала в Штаты.

С логикой Марион я согласиться не мог. Не видел я ничего позитивного в том, что девчонка, которую избивал собственный парень, сбежала аж в Техас. — Эд был цепкий или только ненормальный?

Не хотел я пользоваться лексиконом Марион, но все же именно так и сделал. Вообще-то лучше не называть людей душевнобольными.

Марион фыркнула:

— Цепким я бы его не назвала. Скорее парень был ленивый и туповатый.

— Из Техаса Сара опять вернулась домой. У нее по-прежнему были с ним проблемы?

— Не знаю. Но в ту пору мы с Сарой виделись очень редко, от случая к случаю. Особенно когда я узнала, что она беременна.

— Вы не одобряли, что она станет матерью?

— Шутите? Я считала, это ужасно. Не знаю, сколько раз стояла с телефоном в руке и хотела позвонить в службу опеки.

Она замолчала, будто решив, что уже сказала слишком много.

— Кто отец Мио? — спросил я.

— Не знаю.

— Эд?

— Сказала же, не знаю.

— Но, пока Сара сидела в СИЗО, Мио жил в приемной семье?

— Да.

У меня перехватило дыхание, грудные мышцы онемели. Меньше чем за секунду я перенесся на три года назад. Прямо воочию увидел, как стою с телефоном в руке и читаю сообщение. Что Беллу отправят в Шёвде, в приемную семью. Когда я выдохнул, даже горло заболело.

Взрослых сестер и братьев бросить можно. Но маленьких детей — нет, их, черт побери, бросать нельзя. Нельзя, если есть возможность поступить правильно. И, насколько я мог судить, у Марион такая возможность была.

— Вы не думали сами позаботиться о Мио? — спросил я.

— О нет. Я не в ответе за чужие ошибки. Особенно за такие, что длятся всю жизнь.

До чего же мы, люди, разные.

В белой передней Марион словно бы иссяк воздух. Пора уходить, и поскорее.

— Спасибо, что уделили мне время, — сказал я, взявшись за дверную ручку. — Кстати, о Бобби вы в последнее время ничего не слышали?

— Нет, и вовсе об этом не сожалею.

Мне уже изрядно опротивело ее беспардонное неприятие собственной семьи. Дверь открылась, прохлада с лестничной площадки хлынула в переднюю.

— Вы не припоминаете, был ли у Бобби какой-либо резонный повод не обращаться в СМИ за помощью для Сары? — спросил я. — Он ходил в полицию, ходил к адвокату, но не в газеты.

— Так хотела Сара. Он заходил ко мне, спрашивал, не могу ли я от имени семьи выступить в СМИ. Вероятно, оттого, что я единственная из всех нас могу появиться в официальной обстановке. Но я, понятно, не согласилась. Позднее он прислал эсэмэску, что это не имеет значения. Сара запретила ему продолжать кампанию за ее оправдание.

Что ж, как объяснение вполне годится. Я кивком поблагодарил и вышел из квартиры.

Марион последовала за мной.

— Вижу, вы считаете меня плохим человеком, — сказала она. — Но я вовсе не плохая. Просто хочу, чтобы у меня все было в порядке.

Я уже спускался по лестнице.

— Иногда лучше, чтобы все было в порядке у других, — сказал я.

Отвернулся и пошел прочь.