Глава 37
Заперев дверь и задвинув засов, Гурни пошел в спальню, проверить, как Мадлен.
Увидев, что покрывало отброшено в сторону, а кровать пуста, он перепугался.
Он тут же посмотрел на балконную дверь, но она явно была заперта. На стекле образовался тонкий слой снега.
– Мэдди, – позвал он.
Он осмотрел пол с обеих сторон кровати, и бросился в большую комнату, лихорадочно осматривая каждый угол.
На ее планшете заиграла драматическая мелодия с причудливым испанским ритмом.
Он решил перепроверить ванную, хотя был уверен, что Мадлен там не было.
Но оказалось, она там – в темном углу, он просто ее не заметил.
Она стояла, завернувшись в белое одеяло. Волосы ее были взъерошены. А взгляд сосредоточен на ванне.
Она медленно покачала головой.
– Я не понимаю.
Он подошел ближе к ванне и заглянул в нее.
– Чего ты не понимаешь?
– Как это может быть.
– Все может быть проще, чем ты думаешь, – произнес он.
Решив, что озадаченный вид Мадлен – хороший знак и что, вероятно, она готова воспринять рациональное объяснение, Гурни с жаром принялся объяснять, как человеческий разум способен “увидеть” то, чего на самом деле нет.
Она не особо его слушала, но он все продолжал.
– Часто бывает, что два очевидца одного и того же события дают абсолютно противоречивые описания. И оба совершенно уверены в том, что видели то, что видели. Но проблема в том, что то, что они “видели”, происходило не во внешнем мире, а у них в мозгу, в нейронных сетях.
– В ванне был труп Колина.
– Мэдди, все, что мы “видим”, – это совокупность новых данных, поступающих через наши глаза, и информации, которая уже хранится у нас в мозгу. Это почти как поиск в интернете. Ты забиваешь первые несколько букв, а он предлагает тебе слова, начинающиеся с этих букв, которые хранятся в оперативной памяти. Но когда мы нервничаем и наш мозг пытается работать быстрее, иногда он ошибается. Создает неправильную картинку. А нам кажется, что мы ее видим. Но на самом деле ее нет. Мы можем поклясться, что видели ее, но на деле она существует только у нас в голове.
Мадлен оглядывала ванную комнату.
– Ты хочешь сказать, что у меня галлюцинации?
– Я лишь говорю, что мы способны “увидеть” не только то, что нам передают наши зрительные нервы. Иногда мозг слишком разгоняется и, опережая зрительные нервы, превращает веревку, валяющуюся на полу, в змею.
Она завернулась в одеяло, словно в мантию.
– Но я-то видела не веревку. Как тело Колина… из озера Грейсон… могло попасть в эту ванну?
– Мэдди, может, ты оденешься?
– Его тело ведь так и не нашли. Я тебе говорила?
– Да, говорила.
– Его тело так и не нашли, – медленно повторила она, словно этот тревожный факт мог пролить свет на произошедшее.
– Мэдди, дорогая… Ты же упала, может быть, тебе лучше прилечь?
– Тело не нашли. А потом оно оказалось здесь. – Она указала на ванну, а одеяло соскользнуло с ее плеч и упало на пол.
Гурни обнял ее. Она вся дрожала. Отголоски землетрясения.
Он крепко держал ее в своих объятиях. Они долго так простояли.
Позже, когда Мадлен наконец-то провалилась в беспокойный сон, он сел напротив холодного камина и задумался над тем, что же делать дальше.
Ветер негромко завывал в трубе, картина происходящего становилась все более туманной, и Гурни, еще и переживавший за Мадлен, никак не мог полностью сосредоточиться.
Он было подумал, что, возможно, необходима помощь психиатра, но тут же в ужасе отбросил эту мысль. Он знал, в сколь бедственном состоянии находится эта отрасль и как сильно врачи-психиатры любят экспериментировать с психотропными препаратами.
Он просто хотел, чтобы ей стало лучше.
Чтобы она снова стала собой.
Его размышления прервал телефонный звонок с номера, которого он не ожидал увидеть. Это был Мо Блумберг, бывший руководитель лагеря “Брайтуотер”.
– Мистер Гурни?
– А я думал, вы уже на пути в Тель-Авив.
– Мы сидим в самолете, на вылете в аэропорту Кеннеди. Чертов псих из ХАМАСа подорвал себя в аэропорту Бен-Гурион. Так и сидим. И никто ничего не знает.
– Мне очень жаль.
– И мне, как, впрочем, и остальным трем сотням селедок в этом самолете. Но, увы, это мир, в котором мы сегодня живем. К этому привыкаешь, да?
– Наверное. Чем я могу быть вам полезен?
– Да ничем. Я просто тут подумал. Насчет вашего вопроса. Вам не интересно, узнал ли я имена?
Гурни насторожился. И решил, что стоит выйти из комнаты, подальше от прослушивающих устройств.
– Одну секунду. Моя жена спит. Я зайду в ванную – не хочу ее разбудить.
Гурни закрыл дверь ванной.
– Итак, что вы говорили?
– Бывает, что уголки моего сознания внезапно освещаются, когда я туда не лезу. И вот что-то всплывает, когда я не пытаюсь насильно это достать.
– Вы вспомнили имена?
– Нет, имена для меня пустой звук. Но я расскажу вам, что я вспомнил. Тем летом в лагере был тайный клуб. Из четырех мальчишек: Лев, Паук, Волк, Хорек.
– Я не очень вас понимаю.
– Лев, Паук, Волк, Хорек. Это были их клички. Весь лагерь был исписан этими четырьмя словами. Домики, палатки, деревья, даже мое каноэ. Красной краской из баллончика.
– И вы выяснили, кто были эти мальчишки?
– Нет. Хитрожопые засранцы. Может, другие мальчишки и знали, но я думаю, все их боялись. И никто ничего не рассказывал.
– Вы считаете, эти четыре парня как-то связаны с исчезновением того мальчишки?
– Кто его знает? Ваш визит заставил мои шестеренки крутиться, и вот что всплыло – четыре звериных клички. Я и подумал, что нужно вам позвонить.
– А полицейские, расследовавшие пропажу Скотта Фэллона, проверяли версию с “тайным клубом”?
– Насколько мне известно, нет. Как я уже говорил, ситуация с Фэллоном была для них просто очередным побегом. Ну и потом, тайные клубы для мальчишек – обычное дело. Может, они были правы, и я просто попусту трачу ваше время.
– Никак нет, мистер Блумберг. Все это может мне очень пригодиться. Раз уж мы созвонились, позвольте задать вам еще один вопрос. Вы помните что-нибудь про родителей Скотта Фэллона? Имена, где они жили?
– Ха! Как я могу забыть! Его мать – отца с ней не было, только мать – каждые выходные приезжала в лагерь. Искала. Бродила по лесу. Звала его, даже спустя недели.
– Вы помните имя его матери?
– Кимберли. Кимберли Фэллон.
– А у вас случайно нет ее адреса?
– Есть. Адрес, имейл, номер телефона, все что хочешь. Когда она перестала ездить в Брайтуотер, она стала раз в неделю звонить мне, потом раз в месяц, а сейчас где-то раз в год. А что мне остается делать? Я с ней разговариваю.
Поскольку все эти годы они оставались на связи, у Блумберга в телефоне были все контактные данные матери Фэллона. Гурни записал все в свой телефон, поблагодарил Блумберга и пожелал ему хорошего полета. Кроме того, Гурни записал те четыре прозвища.
Лев. Паук. Волк. Хорек.
Он подумал, что, может быть, сущность каждого из зверей передавала личностные качества мальчиков. Также ему не давала покоя мысль о том, что количество участников тайного клуба имеет какое-то важное значение.
Четыре.
Четверо необузданных мальчишек, которые были в лагере, когда исчез Скотт Фэллон.
А теперь в этом странном деле четыре трупа. И по крайней мере один из них, Стивен Пардоза, в то лето был в лагере “Брайтуотер”.
Гурни все еще держал телефон в руке, когда снова раздался звонок.
На этот раз это был Джек Хардвик.
– Хорошие новости. Мой дружок из Тинека сердится куда больше, чем я думал.
– Из-за приказа не лезть в дело Бальзака?
– Из-за того, что он даже не может узнать, кто отдал ему этот приказ. Это его больше всего и взбесило.
– А нам от этого какая-то польза?
– Можно сказать и так. После нашей утренней беседы он еще раз встретился с психотерапевтом, которой Бальзак рассказал про свой стремный сон. Так вот, он уточнил у нее насчет гомосексуального аспекта.
– И?
– Сначала она рассказала, что его сон был полон гомоэротических образов, но это мы и так знали. А потом добавила, что сон очень сильно огорчил Бальзака из-за его негативного отношения к гомосексуалистам.
Гурни улыбнулся. Было приятно видеть, как начинает складывается уголок этого пазла.
– Есть кое-что еще, – добавил Хардвик.
– От психотерапевта?
– От моего дружка, который готов помогать нам во всем, чего на самом деле делать не должен. Он сказал, что за несколько часов до самоубийства Бальзак уволился с работы. Отправил хозяину табачной лавки имейл. “С настоящего момента я отказываюсь от должности управляющего в магазине «Счастье курильщика». С уважением, Лео Бальзак”. Коротко и ясно, да?
– Странный поступок.
– Вот и мой друг-детектив так подумал.
– Он что-нибудь выяснил?
– Ему сказали, что подробности дела его больше не касаются.
– Поскольку за дело взялись мудрые умы сверху?
– Что-то в этом духе.
– Люди на грани самоубийства обычно не тратят время на написание заявлений об увольнении.
– Это точно.
– И обычно люди увольняются по двум причинам. Либо они терпеть не могут свою работу, либо нашли местечко получше.
– Так, и что из этого?
– Может, и ничего. – Гурни задумался. – Если он хотел бросить курить, он мог захотеть уволиться, чтобы быть подальше от сигарет. А с другой стороны, кажется, родители Стивена Пардозы говорили, что он был на пороге новой жизни, что его ждали великие дела и все такое?
– Да, говорили, но я решил, что это все брехня. Типа того, что, если бы наш сынок остался жив, он бы открыл лекарство от рака. Подобная ахинея.
– Но давай предположим, что Пардоза действительно с нетерпением чего-то ждал. И что Лео Бальзак уволился, рассчитывая на какие-то перемены к лучшему. Интересно, а Кристофер Хоран во Флориде с таким же оптимизмом смотрел в будущее? Может быть, ты позвонишь Бобби Беккеру в отдел Палм-Бич и спросишь, нет ли у него каких-нибудь сведений на этот счет?
– А что ты хочешь выяснить? Что все четыре погибших были тупыми гомофобами, с оптимизмом глядевшими в светлое будущее?
– Я пытаюсь найти и сложить подходящие кусочки пазла. Кстати сказать, минут десять назад у меня был интересный разговор с Мо Блумбергом.
– Что-то дельное?
– Он вспомнил клички четырех мальчишек, которые состояли в тайном клубе в то лето, что пропал Скотт Фэллон. Лев, Паук, Волк и Хорек – так они себя называли.
– И каковы твои соображения?
– Насчет кличек – не знаю, разве что тот факт, что все эти звери – хищники. Ну и, само собой, “Волк” вызывает определенные ассоциации, но это может быть просто совпадением. Это первое, что пришло бы в голову пацану, выбиравшему себе устрашающее прозвище. Мне кажется важным то, что их было четверо. И что остальные ребята в лагере боялись их. Мне показалось, что Мо не особо и удивился бы, если бы выяснилось, что они как-то связаны с исчезновением Скотта Фэллона. Мы точно знаем, что Стивен Пардоза в то лето был в лагере. Надо выяснить насчет остальных трех жертв “самоубийств”. Учитывая их возраст, вполне вероятно, что все они были там в одно время.
– Разве Итан не был чуть старше остальных?
– Да, на несколько лет. Может быть, он был вожатым.
– Узнай у Пейтона. Он-то должен знать.
– Попробую. Хотя я бы не стал особо полагаться на слова Пейтона. Кстати, Блумберг дал мне контакты матери Скотта. Думаю, я смогу выяснить, на верном ли я пути, если получится с ней поговорить.
– Желаю тебе удачи, Дэйви. Чую, она тебе понадобится.
