Глава 5

На улицу они вышли уже около одиннадцати – на три часа позже, чем планировала выйти Александра. В подворотне им встретилась Юлия Петровна. Увидев Александру с кавалером, она загадочно приподняла выщипанные в ниточку брови и тонко, с пониманием, улыбнулась. Александра поздоровалась.

– Какой день чудесный, – заметила Юлия Петровна. – Я слушала сводку погоды, завтра жара начнет спадать. Ну что, Сашенька, приходил к вам загадочный незнакомец?

Вновь оглядев потрепанную фигуру Игната, квартирная хозяйка уже явственно улыбнулась. Александра чувствовала неловкость и представила гостя:

– Это Игнат, мы когда-то вместе учились в Питере. Это… Юлия.

Игнат, явно томясь, заявил, что ему очень приятно.

– Вы торопитесь, я вижу? Сашенька, на минуточку…

Она поманила Александру в сторону и громким шепотом напомнила:

– У нас был уговор – только один жилец.

– Он не живет у меня, – возразила Александра. – Он не ночевал. Только утром прилетел и сейчас идет в гостиницу…

– Я вам верю, дорогая, – тем же театральным шепотом перебила Юлия Петровна. – Но только я видела вчера в окно, как вас привез домой один мужчина… А утром вы выходите с другим. А спрашивал о вас третий. Смотрите, будьте осторожны!

Александра, не выдержав, рассмеялась.

– Если бы вы видели, Юлия Петровна, в каких условиях я жила раньше, в разрушенном доме, совсем одна… Вы бы поняли, что я очень неосторожна.

Не желая больше тратить время, она вернулась к Игнату и, не останавливаясь, отрывисто бросила:

– Идем.

Они шли к метро молча. Игнат, чувствуя раздражение спутницы, разговоров не заводил и только нерешительно поглядывал в ее сторону. Поравнявшись со своим бывшим домом, забранным в строительные леса, Александра невольно вздохнула и приостановилась. Мансарда стала непригодной для жизни, и все же там художница была сама себе хозяйка. Ей было жаль той странной, неустроенной жизни.

– Саша, извини, – воспользовался остановкой Игнат. – У тебя неприятности из-за меня.

– Да забудь. Ей просто поговорить охота. Смотри, вот дом, где я жила. А вон там – мои окна, под крышей.

Игнат, задрав голову, рассматривал окна.

– Слушай, – внезапно решила Александра. – Давай поднимемся на минутку.

– Как скажешь, – покорно ответил Игнат.

Вслед за Александрой он вошел в подъезд и стал взбираться по мраморным ступеням, которые по центру были истерты до того, что образовались выемки. Художница испытывала необъяснимое волнение и все ускоряла шаг. Она жалела о том, что отдала ключ Маневичу – это было словно предательством перед ее старым приютом.

Наконец, мраморная лестница закончилась. В мансарду вели ажурные стальные ступени. Александра точно знала их количество.

– Двадцать восемь, – произнесла она вслух.

– Чего? – выдохнул ей в спину запыхавшийся Игнат.

– Двадцать восемь ступенек. А…

Объявление с ее новым адресом, которое она приклеила к двери скотчем, исчезло. Это покоробило художницу. «А я-то хотела дописать свой телефон, чтобы старые заказчики могли меня находить…»

Она хотела постучаться, на всякий случай, но тут же обратила внимание на то, что дверь, обитая ржавыми железными листами, чуть приоткрыта. Александра открыла ее и вошла. Игнат последовал за ней.

Ее сразу окатила удушливая жара, исходившая от близкой раскаленной крыши. Она взглянула на маленькие мансардные окна – все они были наглухо заперты. Подоконники были сплошь в свечных огарках. Их просто укрепили в расплавленном стеарине. Если бы свечи догорели до конца, пожар был бы неизбежен. Но кто-то задул их, когда до старых сухих досок оставалось несколько сантиметров.

Игнат, смотревший в другую сторону, увидел гораздо больше.

– Саша, – хрипло выдохнул он. – Там кто-то есть.

Она резко обернулась, посмотрела, куда он указывает, и тоже увидела в темном углу, под скошенным скатом крыши, лежавшего человека.

– Идем отсюда, – все так же хрипло попросил Игнат.

– Погоди.

Осторожно ступая (все скрипучие половицы были ей известны), она подошла ближе. Теперь Александра могла рассмотреть незнакомца.

Он лежал на спине и в таком положении казался необыкновенно высоким. Плотного сложения, круглое лицо обрамлено модной скандинавской бородой. Бежевый летний костюм, шелковая рубашка в полоску, светлые туфли. Из-под обшлага рукава виднелись массивные золотые часы. Из нагрудного кармана пиджака выглядывал угол черного носового платка. Незнакомец лежал, чуть отвернув голову к скату крыши, и Александре пришлось сделать еще один шаг, чтобы убедиться – в правой стороне лба зияет черное отверстие. Вокруг головы незнакомца, на досках, было нечто вроде черного нимба. На него то и дело садились мухи.

– Саша, – Игнат подкрался сзади и тихо простонал: – Уходим отсюда, ты разве не видишь… Меня сейчас стошнит. Ты запаха не чувствуешь? Тут такая жара…

Не договорив, он бросился к двери и, распахнув ее настежь, выскочил на площадку. Александра слышала, как он давится там, сдерживая рвотные позывы. Она была не в силах двинуться с места. Как всегда, в шоковые моменты, ею овладевало необычайное спокойствие. Время словно замедлялось, позволяя себя рассмотреть, как поезд, медленно проходящий вдоль перрона. Сама она в такие минуты вовсе не двигалась, только смотрела.

То, что именно этот человек искал ее у Юлии Петровны, она поняла сразу, как только увидела его. То, что он мертв – тоже. Но кто он и как сюда попал?

– Са-аша… – донеслось с площадки. – Ты с ума сошла… Убираемся отсюда!

– Погоди, – собственный голос, очень ровный, она услышала словно издалека. – Я должна понять, кто он.

– Зачем?!

– Его убили в моей мансарде.

– Она больше не твоя, ты сама сказала… Уходим, умоляю, или я сейчас один убегу…

Но Игнат не убежал, а остался снаружи, время от времени испуская нечто вроде дрожащего всхлипа. С ним была истерика. Александра смотрела, отмечая взглядом все новые детали. Незнакомец лежал, вытянув руки вдоль тела. Левая рука, почти касавшаяся ее мокасин, была обращена ладонью кверху, правая же была прижата ладонью к полу. Работая с натурой, Александра привыкла делить позы на естественные и неестественные. Позиция левой руки казалась ей странной. Кроме того, в ней что-то было.

Наклонившись, стараясь не дышать, она вгляделась. Полуразжатые пальцы скрывали некий предмет.

– Да неужели ты будешь его трогать?! – не выдержав, закричал Игнат, и тут же осекся, оглянувшись на лестницу.

Александра огляделась. После ее отъезда по углам осталось немало хлама. Порывшись, она достала сломанную вилку. Осторожно подцепив зубьями предмет, она извлекла его на свет.

Это были скромные советские часы с потертым кожаным ремешком. Точно такие же когда-то подарили ее отцу, и часы до сих пор шли. Но у этих часов стрелки остановились. Ремешок был оторван с одной стороны, сломалась перекладина, которая его удерживала на корпусе.

– Что ты делаешь?! – просипел Игнат. – Это против закона! Ты еще по карманам пройдись!

Не ответив, Александра рассматривала часы. Она их узнала. Склонившись над телом, преодолевая ужас, постепенно проступающий сквозь шок, она пристально рассматривала его, не решаясь прикоснуться. Ее взгляд зацепился за уголок черного носового платка, выглядывавший из нагрудного кармана пиджака. С помощью вилки – прикоснуться к телу она не решалась, Александра извлекла на свет то, что оказалось вовсе не платком. Это была черная лакированная визитная карточка, с вытисненными на ней золотыми буквами. Точно такая же лежала у нее в бумажнике.

Александра взяла визитку, пробежала взглядом по буквам и вместе с часами опустила ее в карман. Отступила от покойника на несколько шагов. Потом еще на несколько. Ей стало трудно дышать. У двери Игнат схватил ее за рукав и вытащил на площадку.

– Уходим!

Теперь он почти бежал вниз по лестнице, а художница еле шла – у нее начали подкашиваться ноги. Ей приходилось держаться за перила. Александра перестала ощущать жару, ее бил озноб.

На улице Игнат взял ее под руку.

– Идем отсюда, спокойно, не привлекаем внимания, – почти шептал он, глядя вперед. Особняк, забранный железными лесами, давно остался позади, а он все шептал, и Александра чувствовала, как одеревенела от страха его рука.

Они сидели в уличном кафе, забившись за самый дальний столик в углу. Александра молчала. Она словно забыла о том, что куда-то спешила. Зато Игнат непрерывно шептал, водя взглядом по сторонам.

– Они нас не тронут, не имеют права. Он давно умер, я уверен, что давно. Я летел в самолете, ехал в такси. Может, я даже еще был в Вильнюсе!

– А у меня алиби нет, – наконец, подала голос Александра. – Юлия Петровна видела, как меня привез какой-то мужчина. Это был мой старый друг. Когда мы проезжали по переулку, там, в мансарде, были видны зажженные свечи. Подумать только! Может, он уже тогда был мертв!

– Я чего-нибудь выпью, – решил Игнат и подозвал официанта. – Виски и льда побольше, лед в отдельной вазочке. Саша, будешь?

Она покачала головой и, дождавшись ухода официанта, снова наклонилась к собеседнику:

– Если он уже был мертв, то кто-то еще там был, потому что иначе свечи догорели бы до конца и начался бы пожар. А тот, кто его убил, уходя, задул все свечи.

– Аккуратный, черт, – заметил Игнат. Ему принесли виски и лед, он жадно схватил стакан, наполнил его кубиками почти доверху. На жаре лед таял быстро, слышалось легкое потрескивание. – И видно, не бедный. Золотые часы, говоришь. А он не снял.

– Он там свои часы оставил, – мрачно ответила Александра. – Наверное, дрались. Знаешь… Меня все какая-то мысль мучает, но я, наверное, не скоро научусь снова думать…

– Ты никогда не прекратишь думать, и в Академии была самая умная, – присосавшись к краю стакана, Игнат взглянул на нее исподлобья, наморщив лоб. – Среди художников, конечно.

Она отмахнулась от пристававшей мухи и сразу вспомнила мух, жадно ползающих по запекшейся на полу крови. Ее вновь пробил озноб.

– Ты все время терся в дверях, ты не заметил там ключа в замке, изнутри? – спросила она.

– Никакого ключа не было.

– Почему он оставил дверь открытой, когда уходил? – Александра размышляла вслух, и эти вопросы не были обращены к собеседнику. – Не забрал свои часы, визитку? Я все это заметила на теле почти сразу. Задул свечи и ушел.

– Ты так говоришь, будто знаешь, о ком идет речь, – поежился Игнат. В его стакане остались только комочки льда.

– К сожалению, знаю.

Игнат с минуту молча смотрел на нее.

– Вот зачем ты забрала часы и визитку, – проговорил он. – Покрываешь какого-то знакомого? Или он тебе больше, чем знакомый?

– Больше, – резко бросила Александра. – Но не в том смысле, который ты имеешь в виду. А теперь давай уйдем отсюда. Ты ищи себе жилье, а мне надо кое-кого повидать. Созвонимся!

Отменив еще одну встречу, на которую она не успевала, Александра добралась, наконец, до особняка Маневича. Руки у нее были ледяные, в остальном же ее смятения ничто не выдавало. Охранник пропустил ее как свою. Поднявшись на второй этаж и посмотревшись в зеркало в приемной, она решила, что у нее самое обыкновенное выражение лица.

Присев на кожаный диванчик в углу, она принялась ждать, когда появится хоть кто-нибудь. Звонить Маневичу Александра не хотела. Ей хотелось увидеть его глаза.

В ответ на ее вопрос, у себя ли Иван Алексеевич, охранник утвердительно кивнул. Но из-за двери красного дерева не доносилось ни звука. «Звукоизоляция», – вспомнила Александра. Она сидела неподвижно, будто окоченев, и видела не безликую приемную, а свою бывшую мансарду, нарядного незнакомца и мух.

Наконец, дверь красного дерева открылась. Появилась Галина. При виде Александры она воскликнула:

– Будете богаты, мы только что о вас говорили! Хотите чаю, кофе? У нас перерыв. Ксения с утра снимает картины, а мы помогаем.

– Спасибо, я только что пила кофе, – ответила Александра, поднимаясь с диванчика. – Мне бы поговорить с Иваном Алексеевичем.

– Сейчас он освободится, и… Послушайте, все в порядке? – голубые колючие глаза так и впились в ее лицо. – Знаете, у вас неважный вид.

– Все в порядке, просто пришлось побегать по жаре, – ответила Александра.

Дверь снова открылась. В приемную вышли Ксения и ее отец. Маневич взглянул на Александру так, словно не узнавал. Ксения обрадовалась:

– А мы вас сейчас вспоминали! Я все отсняла!

– Прекрасно, – ответила Александра, с трудом сдерживая внезапно охватившую ее дрожь. – Иван Алексеевич, можно с вами поговорить?

– Прошу, – он указал на дверь кабинета, по-прежнему глядя на Александру долгим неподвижным взглядом.

Она прошла вперед и заговорила только когда коллекционер запер дверь и уселся за стол. Видимо, всякий раз запираться было его привычкой. В замке торчал ключ, на нем качался брелок в виде большой цифры «8». Александра, как загипнотизированная, несколько мгновений не сводила взгляда с брелка. Маневич заговорил первым:

– Это не восьмерка. Это знак бесконечности. Ксения подарила на годовщину свадьбы, один мне, другой – жене. Вы зашли по какому-то вопросу, Александра?

Теперь она смотрела на руки Маневича, загорелые, ухоженные. На нем был тонкий шелковый джемпер, прикрывающий запястья.

– Знаете, у моего отца точно такие же часы, как у вас, – внезапно заговорила она. – Я еще на выставке обратила внимание.

– А это и есть часы моего отца, – Маневич слегка улыбнулся. – «Полёт».

Александра, судорожно сглотнув, кивнула.

– Да, «Полёт». Позволите еще раз взглянуть?

Маневич высоко поднял брови:

– Да, пожалуйста, но только в другой раз. Я сегодня их не надел. Не смог найти, представьте.

– Может быть, вы их вчера потеряли?

Вопрос прозвучал так странно, что коллекционер посмотрел на нее пристальнее.

– Почему вы так интересуетесь этими часами? – спросил он.

– Мне кажется, я их нашла.

Александра достала из кармана часы с оторванным ремешком и положила их на стол. Маневич склонился над ними с изумленным лицом. Если он играл, то талантливо.

– Интересно, – он приподнял часы за порванный ремешок и осторожно положил обратно на столешницу. – Это они. Видите гравировку? «Дорогому мужу Алексею от Вари». Это мать подарила отцу. Где вы их могли найти?! Я вчера вечером снял их перед тем, как принять душ, положил в спальне на столик. А утром не нашел.

Он говорил так удивленно, без тени страха или гнева, словно поражался необъяснимому явлению, фокусу, разгадки которого не знал. У Александры сильно заколотилось сердце. Она молча достала из кармана визитку и протянула ее Маневичу.

– Оставьте, это вам, – ответил он, продолжая скурпулезно исследовать часы. – Тут какая-то мистика. Я думал, что смахнул их ночью, и они под кровать закатились. Ползать утром времени не было.

– Эта визитка была рядом с часами, – Александра достала из сумки бумажник. – А вот моя. Иван Алексеевич, вы можете показать мне ключ от моей мансарды?

– Не понимаю, вы что, хотите меня разыграть? – Маневич выдвинул ящик стола и пошарил в нем. – Вот, пожалуйста.

Он протянул ей массивный ключ от старого замка. Александра даже не прикоснулась к нему.

– Это не мой, – ответила она. – Я свой ключ отлично знаю. Бородка совсем другая.

Маневич еще раз порылся в ящике. Александра заметила, что он теряет самообладание.

– Что происходит, наконец? – осведомился он неожиданно визгливо.

– Я тоже пришла сюда узнать, что происходит, – ответила Александра. – Часы и визитную карточку я нашла на трупе человека, который лежит в моей мансарде. Бывшей моей мансарде, – поправилась она. – Его застрелили. Вчера вечером там кто-то был. На подоконниках осталось много свечных огарков. Дверь была не заперта.

Маневич смотрел на нее страшным, уже знакомым ей взглядом. Александра несколько раз подмечала этот взгляд.

– Описать его? – спросила она. – Высокий, крупный, хорошо одет, даже с претензией. Модная русая борода, круглое лицо…

– Я все равно не узнаю по описанию, – хрипло ответил Маневич. – Но вы должны знать – меня преследовали. Мне угрожали. С такой наглостью, ненавистью… А я даже не знал, кто это и за что меня так наказывать. Письма приходили и сюда, и на домашний адрес. Бумажные письма, по мейлу он никогда не писал. Мне пришлось арендовать абонентский ящик в местном почтовом отделении, чтобы вся эта мерзость не просочилась в дом и не попала в руки жене. Галина велела охране допрашивать каждого подозрительного курьера. Я хотел нанять частного детектива. Но этот человек знал обо мне столько… Такие вещи, о которых я сам забыл.

Помедлив, Маневич признался:

– Он мог быть опасен для меня. Я боялся его разозлить… Тем более, что это была какая-то бессмысленная травля. Он не требовал денег. Он просто меня ненавидел.

Коллекционер продолжал разглядывать часы с таким горестным изумлением, что Александре стало его жаль.

– Самое страшное, – произнес Маневич, – что он, значит, мог входить в мою квартиру. Я был дома один. Жена с детьми гостила у матери. Домработница приходит по утрам. Я решил принять душ и лечь отдохнуть. А он украл часы и визитку!

– А камеры видеонаблюдения у вас в квартире есть?

– У входа в подъезд, в подъезде. Не в спальне же!

– Но все равно, кто-то на записи должен быть!

– А как он мог подменить ключ? – воскликнула Александра. – Так, что вы не заметили?

– Ключ был у меня в кармане брюк… Я положил их на кровать, когда раздевался.

Художница глубоко вздохнула, словно пытаясь очнуться от тягостного кошмара.

– Он, в самом деле, очень многое знает о вас, – проговорила она.

– Это и страшно, – подхватил Маневич. – Я все время чувствую, что он рядом.

Последовала тяжелая пауза. Тишина в кабинете была абсолютной, давящей.

– Я немногим людям делал добро, – коллекционер смотрел на картину Писсарро, заменявшую ему окно. – Чаще наоборот. Может быть, это расплата. Ладно, довольно. Надо снимать картины.

Александра поднялась со стула:

– Вы не будете звонить в полицию?

– Меня там не было! – отрезал Маневич, также вставая. – И вас там не было, запомните! Не наше дело – звонить в полицию. Вы были там одна?

– Да! – твердо ответила Александра, кожей чувствуя, что это правильный ответ.

– Идите работать. И никому ни слова.

Маневич сгреб со стола часы, ключ и визитку, сунул их в карман. Отпер дверь. Тут же заглянула Ксения:

– Папа, мы продолжаем?

– Конечно, – сухо бросил отец и повернулся к Александре. – Я позвоню вам ближе к вечеру. Надо будет встретиться.

Он стоял спиной к двери, и дочь не видела его взгляда, загнанного и тревожного. По этому взгляду Александра сразу догадалась, где будет назначена встреча, и у нее вновь задрожали ноги.

– Пишите мне на вацап, и я сразу буду высылать вам все картины, какие вы попросите! – через плечо отца обратилась к ней Ксения. – Лучше один раз увидеть… Это дешевле, чем возить картины на показы, и безопаснее, чем приглашать кого-то сюда. Погодите, я вас провожу.

Александра простилась с секретаршей, которая уже сидела за своим ноутбуком и стремительно печатала. Галина помахала ей рукой, не отрывая взгляда от экрана.

Ксения проводила художницу до шлагбаума, перекрывавшего въезд во двор.

– Что это с отцом, не знаете? – спросила она, пытливо вглядываясь в лицо Александры.

Та пожала плечами:

– Ровно ничего. Я думаю, ему жаль расставаться с картинами.

– Да-а? – недоверчиво протянула Ксения. – А я второй день замечаю – что-то случилось. Вчера вечером мы все допоздна были у бабушки. Я, мама и сестры. А когда вернулись, отец даже не вышел нам навстречу. Лежал в постели, укрылся с головой, и делает вид, что спит. Но он не спал.

– Откуда вы знаете?

– Мама утром мне сказала. Когда отец спит, он никогда не лежит так тихо. Он ворочается, кричит, разговаривает с кем-то, называет имена… Все время говорит, как радио. А прошлой ночью он не издал ни звука. Утром встал с кругами под глазами.

Александра промолчала. Не дождавшись ответа, девушка махнула ей на прощанье и, не торопясь, пошла к подъезду. Шлагбаум поднялся. Александра вышла в переулок. На углу белыми парусами надувались тенты летнего кафе. Играла музыка, слышался смех, пахло грилем. Поднимался ветер, и жара заметно начинала спадать.

Маневич не преувеличивал, когда говорил, что его дочь хорошо фотографирует. По первой просьбе Александры она выслала ей несколько вполне профессиональных фотографий, которые можно было бы разместить в любом каталоге.

Федор Телятников потирал руки, рассматривая снимки в телефоне Александры, и бубнил себе под нос свою песенку. Он был первым, к кому она отправилась.

– Отлично, – время от времени восклицал Телятников. – Чудненько. Мне нравится. Не задаром, конечно, но на это у меня найдется покупатель. Я их даже выставлять в магазине не буду. Можешь переслать мне снимки? Клиенту покажу.

– Федя, ты условия владельца знаешь, – пожала плечами Александра. – Сперва задаток, потом пересылай что хочешь кому угодно.

– Жаль, что он согласен только на наличные, – Телятников открыл кассу и покопался в ней. – У меня такой суммы нет. Придется ехать в банк, а там обычно ждать приходится… Ты можешь вечером подъехать еще раз? Часиков в семь?

– За деньгами-то? – улыбнулась Александра. – Всегда смогу!

– Ну да, – кивнул Телятников. – Такие нынче времена, за денежкой побегать приходится. Повезло тебе с клиентом!

– Как сказать… – помрачнела художница. – Ну, увидимся! Мне еще в одно место надо.

Телятников предложил ее подвезти, и она охотно согласилась. Пока он запирал магазин, Александра ждала во дворе. Ветер становился все сильнее, небо постепенно затягивалось тучами. Томительно жаркий день собирался разразиться дождем. От порывов ветра звенели колокольчики над входом в магазин восточных специй и благовоний, который соседствовал с антикварным салоном. Палочки благовоний, поставленные на крыльце магазина в курильнице, на ветру дымили сильнее, окутывая Александру облаками сандала.

На крыльцо магазина вышла девушка в сари, откинула с груди на спину толстую русую косу, закурила. Тем временем появился Федор и запер дверь в салон. Девушка в сари кивнула ему как старому знакомому:

– Обед?

– Если бы, – ответил тот. – Дела.

Он усадил Александру в машину и, услышав от нее адрес, понимающе улыбнулся:

– К Макарову, да?

– К нему, – подтвердила Александра.

– А ему что предлагаешь, если не секрет?

– Во-первых, Федя, секрет, – покачала головой Александра. – Во-вторых, для твоего салона это слишком…

– Ты меня недооцениваешь! – без всякой обиды заметил старый приятель.

Высадив Александру в указанном месте, Телятников напомнил:

– Смотри же, в семь! Если что-то в банке не сложится, очередь большая или деньги придется заказать, я тебе сразу позвоню. Только никому мои картины не предлагай! Я их все равно заберу.

– Федя… – укоризненно протянула художница.

– Да знаю, что ты не подведешь, но такой товар на земле не валяется. Переживаю! Макаровым привет. Как Сергей Леонтьевич?

– Болеет, как всегда.

– Он всех нас переживет, вот увидишь! – заявил Федор, и стекло в окне машины поползло вверх.

Дверь открыла домработница Макаровых Ирина. Александра была с ней знакома не первый год.

– Сергей Леонтьич, к вам! – возвысила голос Ирина, впуская Александру и запирая за ней дверь. И тут же зловеще осведомилась: – Слышали? Соседнюю квартиру обокрали!

– Уже слышала, – Александра взглянула на огромный чемодан, стоявший на пороге спальни Натэллы. – А что, Натэлла уже собирается?

– Ночью самолет, у нее тетка серьезно больна, придется лететь раньше, – негромко информировала ее Ирина. – Я не знаю… Сергей Леонтьевич тоже нехорош был этой ночью. Я бы своего мужа в таком состоянии не оставила.

Ирина была большой поклонницей хозяина, которого считала умнейшим и добрейшим человеком. И весьма критически относилась к хозяйке, считая, что та планомерно сводит мужа в могилу, обкуривая его табачным дымом, нарушая режим питания и приема лекарств. С последним Александра не могла поспорить, но, в отличие от Ирины, она не видела в такой беспечности никаких корыстных мотивов. Натэлла была состоятельна, независима в финансовом плане, и, наконец, искренне любила мужа.

В этот момент из спальни выглянула сама хозяйка.

– Сашенька! – обрадовалась она. – Как славно, что ты пришла! Сережа с утра только о тебе и твердит, ждет. Иди к нему, я тут закопалась… Ира, принеси к Сергею вина и кофе.

– Сейчас, – кратко ответила та и скрылась в кухне.

Коллекционер по-прежнему лежал в постели, плотные коричневые шторы были задернуты, на столе горела лампа – казалось, прошла всего минута с тех пор, как Александра попрощалась с ним в этой спальне, и ничто не успело измениться.

Изменился сам обитатель комнаты. Тяжелые серые веки набухли так, что он едва смог приоткрыть глаза, чтобы поприветствовать гостью.

– Сашенька, – просипел он и умолк, не в силах больше ничего произнести.

Александра обеспокоенно склонилась над постелью:

– Сергей Леонтьевич, может быть, лучше в больницу на этот раз?

– Нет, – ответил он, закрыл глаза и снова умолк. Был слышен только сиплый писк в его гортани.

Помедлив, Александра достала телефон. Она даже не пыталась понять, как человек в подобном состоянии может приобретать картины. Она просто знала, что такое происходит. Один ее клиент продолжал активно покупать после того, как врачи оставили ему несколько недель сроку. И каждый раз ее посещала мысль, что она зарабатывает на чужом безумии.

– Вот, есть снимки, – она присела на стул у изголовья и поднесла телефон к лицу больного.

Он снова открыл глаза, на этот раз шире. Александра медленно пролистала перед ним фотографии выбранных картин.

– Это Маневич, – внезапно заявил Сергей Леонтьевич.

Потрясенная, Александра опустила телефон.

– Как вы узнали?!

– Этого Репина он выменял у Дудникова, у покойного. Я у Ильи Дмитриевича этот этюд и видел. И обманул его еще, а обратного хода не дал.

Сергей Леонтьевич был так взбудоражен, что ему даже дышать стало легче. Он приподнялся на подушках.

– Так ты с ним связалась, Саша? Тогда тебя не с чем поздравлять. Этот родную мать задушит за копейку. Он тебе хоть какой-то аванс выплатил?

– Да… – Александра совсем растерялась.

– Ну, вот считай, что больше ты от него ничего не получишь. И держалась бы ты подальше от этой светлой личности! Хотя, не мое дело давать советы взрослому человеку, но я к тебе как к родной всегда относился.

Александра молчала. Она знала, что коллекционеры обычно ненавидят друг друга и обвиняют коллег по цеху в жульничестве, не обладая никакими фактами. Но Макаров, заточенный в своей квартире уже многие годы, ни с кем не общался, и его профессиональная зависть ничем извне не подпитывалась. Он ни о ком не говорил плохо, уже потому, что просто ни о ком не говорил. Внешний мир для него давно исчез. Это было настоящее затворничество в самом центре Москвы.

Появилась Ирина, катившая сервировочный столик. Две чашки, кофейник, молоко и печенье. Вина, как велела Натэлла, домработница и не думала подавать. Впрочем, хозяину было не до вина.

– Позови Наташу, – велел он.

Спустя минуту явилась Натэлла, в одном из своих ярких шелковых балахонов. Она обеспокоенно подошла к постели:

– Что такое, сердечко мое?

– Представь, чье добро продает Саша! – покрасневшие от бессонных ночей, давно потерявшие цвет глаза мужа светились от возбуждения. – Это Маневича картины!

– Ивана Алексеевича? – уточнила Натэлла. – А я не удивляюсь. Он же не дурак, делиться с женой своей картинной галереей. Сейчас все в деньги обратит, а деньги потеряет.

Последнее слово она произнесла с недоброй иронией. Александра горела, как в лихорадке. Был нарушен главный ее принцип – полной конфиденциальности. Такого оборота она не ожидала. Но то, что сказала Натэлла, заставило художницу забыть о своем провале.

– Почему Маневич должен делиться с женой? – спросила она. – Разве он разводится?

– Они накануне развода, – бросила Натэлла. – Маша уже больше года настаивает, а он все хвостом вертит.

И, обернувшись к Александре, кратко пояснила:

– Мы подруги.

– А говорят, у него такой идеальный брак… – изумленно протянула Александра.

– Если я слышу про идеальный брак, я сразу понимаю, что там где-то что-то сдохло, – отрезала Натэлла. – Нет идеальных браков и нет идеальных людей. И не должно их быть. У него любовница, он за ней бегает, как собачонка. А она сама, между прочим, замужем. И разводиться не собирается. Так что тут даже не любовный треугольник, а целый квадрат.

– Ну все, пошла писать губерния… – сипло выдохнул Сергей Леонтьевич. – Откуда все это известно, позволь узнать? Что у любовницы муж, что она разводиться не планирует? Что, твоя Маша с ней встречалась?

– Если так можно назвать эпизод в собственной спальне, – Натэлла ядовито дернула уголком рта. – Маша приехала домой раньше, чем думала, а эти Ромео и Джульетта воркуют в супружеской постели. На простынях, которые она покупала. И представь, у этой твари хватило наглости спокойно одеться при Маше и сказать, чтобы та не волновалась. Она, мол, замужем и разводиться не собирается.

– Саша, ну ты видишь, я тебе не зря сказал, держись от него подальше! – просипел Макаров. – Если он втайне от жены все распродаст, она вполне может на него в суд подать. Тогда и тебе отвечать придется.

У Александры все плыло перед глазами. Она снова видела свою мансарду, лежащего на полу мужчину в светлом костюме, и черный круг запекшейся крови вокруг его головы. Внезапно она схватилась за горло, ее мучили рвотные позывы.

– Ты что?! – испугалась Натэлла, обнимая ее за плечи. – Напугала я тебя? О боже, я не хотела! Да не бойся, никто на тебя в суд не подаст. Ну, разве что свидетелем вызовут.

– И аванс этому типу не возвращай, – внушительно просипел Макаров.

Александра с благодарностью выпила стакан воды, за которым сбегала Натэлла. Дышать стало легче, на лбу выступила испарина. Больше всего ей хотелось лечь в постель, накрыться простыней с головой и уснуть на сутки. Но впереди была встреча с Телятниковым. И с самим Маневичем. Где-то по городу бродил неприкаянный Игнат. А в ее комнате, под рабочим столом, стояла сумка, битком набитая краденым рыцарским прошлым…

– Да, мне снова повезло, – сказала она, пытаясь улыбнуться. – Как я понимаю, вам эти картины предлагать бессмысленно?

– Это ведь совместно нажитое имущество, – снова вмешалась Натэлла. – Брачного контракта у них нет. Если он продает без ведома Маши, то это незаконно.

– Я думаю, жена все знает… – задумчиво произнесла Александра. – Эти снимки в галерее делала старшая дочь Маневича, Ксения.

Натэлла покачала головой с таким видом, словно увещевала наивного ребенка:

– Ксения – самое печальное во всей этой истории. Дело в том, что она приняла сторону отца. Вряд ли она будет что-то говорить матери. Она с ней вообще почти не разговаривает.

И, взглянув на часы, ахнула:

– Ребята, я из-за вас опоздаю! Еще вещи не собраны. Так, я сейчас быстро звоню Маше и спрашиваю, знает ли она, что творит муж.

Она вышла из комнаты, и шелковый балахон бился за ее спиной, как яркие крылья бабочки. Макаров снова закрыл глаза. Александра опустила телефон в сумку.

– Не отвечает! – прокричала из соседней комнаты Натэлла. – Я потом еще ей позвоню и свяжусь с тобой, Саша.

Александра поднялась со стула.

– Сергей Леонтьевич, простите меня, вышло очень глупо.

– Да не за что совершенно, – ответил он, не открывая глаз. – Ты же ничего не знала. Не забывай нас, приходи просто так, не обязательно по делу.

Натэлла сердечно ее расцеловала на прощанье и тоже просила не забывать их дом.

– Сергей провел очень плохую ночь, – негромко призналась она уже у входной двери. – Мне бы совсем не надо уезжать, но тетя при смерти. Желает меня видеть. Хоть разорвись. Так что не бросай его, заглядывай.

Александра пообещала заходить.

Выйдя в переулок, она не сразу отправилась к метро, хотя уже пора было ехать в салон к Телятникову. Рядом с домом Макаровых был крошечный садик с двумя скамейками. Одна была свободна, и Александра уселась на нее, пытаясь привести мысли в порядок. Прежде всего следовало решить, предлагать ли другим клиентам картины из собрания Маневича.

«Если Натэлла говорит правду, а в этом нельзя сомневаться, то история неприятная. Моя роль в ней – тоже. Но может быть, он собирается разделить деньги с женой?» Она решила подождать звонка Натэллы. Балакян, к счастью, не звонил. Скорее всего, он был поглощен упоительной процедурой лечения. «Зато Федя уже снял деньги, наверняка!»

Она набрала номер Телятникова. Тот не отвечал. Взглянув на часы, Александра предположила, что ее старый приятель еще за рулем. К вечеру весь центр превратился в пробку: люди возвращались из отпусков, с дач, близился учебный год.

В метро тоже начался час пик. Когда Александра вышла на «Тургеневской» и устало побрела в сторону салона, она двигалась уже по инерции, оглушенная этим днем.

Машина Телятникова стояла во дворе, но в окнах магазина было темно. Александра потянула на себя дверь, вошла.

– Федя! – крикнула она. – Это я!

Ей никто не ответил. Она прошла к кассе и нажала на клавишу настольной лампы, при свете которой Федор непрерывно читал.

И сразу увидела хозяина салона, но не на барном стуле – стул был опрокинут. Федор лежал на полу за прилавком, спиной к ней, свернувшись улиткой, словно собирался уснуть. Круглая спина, обтянутая клетчатой рубашкой, выглядела беззащитной, как у ребенка.

Александра отшатнулась. Под ногой хрустнуло. Она взглянула и увидела растоптанные золотые очки Телятникова. Рядом блеснуло еще что-то, похожее на очки, золотое.

Она склонилась. Золотой брелок в виде восьмерки. Знак бесконечности. И на нем ключ, который она знала очень хорошо. Ключ от старой мастерской.

… Приближаясь издалека, в ее голове зазвучала знакомая песенка.

Потом милосердно исчезли звуки, погас свет.