Глава 8

Запретный плод не только сладок, но еще и коварен. Ева и Адам из-за него были изгнаны из рая. Почвы под ногами мог лишиться и Степан. Именно поэтому он так ни разу и не навестил Марину в ночное время. Звонил ей постоянно, интересовался, сторожил ее по ночам, но в дверь к ней постучался только сейчас, в половине двенадцатого.

Марина открыла не сразу. Она кого-то прятала в шкаф или наводила красоту. Глаза и губы накрашены, волосы тщательно расчесаны по всей длине, до середины спины. Платье на ней было простое, но выглядела она в нем как фотомодель первой величины. И улыбка как у голливудской звезды. Мягкая, даже робкая, но в ней море обаяния.

– Я к вам по одному вопросу, – сказал Степан.

Марина протянула к нему руку, взяла его под локоток и этим придала ему ускорение. Он переступил порог. Она закрыла за ним дверь и провела в гостиную.

– Вы одна? – спросил он.

– Нет, Пантелей в шкафу прячется. Или Сафрон? Я толком и не помню, кто из них.

– А если оба? – Ее шутливое настроение передалось ему.

– По разным шкафам?

– Ну, если не грохочет, то да.

– Не грохочет. Спокойно все. Но боюсь, что это ненадолго.

– Есть основания?

– Есть предчувствие затишья перед бурей. Сафрон, Пантелей!.. Добром все это не закончится. – Степан вынул из кармана листы с рисунками, развернул их и проговорил:

– Художник, конечно, большой оригинал, но вдруг?..

Марина подошла вплотную к нему, встала боком, прижалась к его локтю. Грудь у нее такая упругая и, как ему показалось, горячая, даже пульсирующая. Возможно, в столь бешеном ритме билось ее сердце.

– Может, вы узнаете этих людей.

– Да, художник – очень большой оригинал, – сказала Марина и тихонько засмеялась. – Но одного из этих персонажей я узнаю. – Она коснулась ногтем листа, сделала это легонько, с опаской, как будто бандитская рожа, изображенная на бумаге, могла ожить и наорать на нее. – Вот этот тип был с Пантелеем. А второго я не видела. Может, он в машине сидел.

– В темно-сером «БМВ»?

– Да, в «БМВ». А откуда у тебя это? – спросила Марина, мягким движением отобрала у Степана листы и еще раз окинула их взглядом.

– Вражеский шарж. Потому как дружеским его не назовешь.

– Но не просто же так он появился.

– Боюсь, что Пантелей сейчас где-то рядом. Сегодня он выманил у одного человека сто тысяч долларов.

– Сто тысяч долларов?! – скорее возмутилась, чем восхитились Марина.

– Нашли богатенького Буратино, нагрели и обули.

– Это вымогательство?

– Ну, в общем, да.

Если Наташа действительно находилась у подруги, то похищение Пантелею никак не пришьешь, но вымогательство можно. Хотя для этого Протасов должен будет написать заявление.

– Это же статья, да? – спросила Марина.

– Причем серьезная, – подтвердил Степан.

– Ты арестуешь Пантелея?

– Если будет установлена его вина.

– Но ты же показал мне его человека. Значит, он за ним стоит.

– Очень может быть.

– Никак не успокоится. Никогда не утихнет, – с сожалением, но без душевной боли сказала Марина. – Всегда будет грабить и убивать. Есть такие люди. Если их можно так назвать. Ты же не уходишь? – спросила Марина.

– Ну вообще-то мне пора. – Степана вдруг бросило в жар.

Ночь, в комнате мягкий, чуть ли не интимный свет. Марина – само обаяние. Она не хочет, чтобы он уходил, желает чего-то другого. Ее можно обнять, уложить на диван и узнать, что волшебство – это вовсе не выдумка.

– Тебе ведь утром на работу? – спросила женщина.

– На службу.

– Служба у тебя круглые сутки, – сказала она и нежно улыбнулась.

– Да? Ладно, тогда на работу, – согласился Степан.

– А когда же отдыхать?

– На пенсии отдохну.

– До пенсии еще дожить надо. А у вас стреляют. Что тут у тебя? – Марина провела пальцами по его щеке вокруг ожога.

– Да уже ничего.

– У Пантелея пистолет.

– И у Пантелея, и у Сафрона.

– Мне кажется, Сафрон не так опасен.

– Не знаю. Этой зимой он отправил ко мне киллера, чтобы тот меня убил.

– Что?! – всполошилась Марина.

– Такой вот он не опасный.

– И его не посадили?

– Доказательства исчезли вместе с киллером.

– Да, но может появиться другой киллер.

– Не исключено.

– Кошмар! Тебе нужно выпить и успокоиться, – сказала она.

– Да я, в общем-то, спокоен.

– Тогда успокоиться нужно мне. – Марина взяла Степана под локоток, мягко подтолкнула к дивану, заставила сесть на него и сказала: – Я сейчас.

Она принесла бутылку виски, тарелку с бутербродами. Хлеб мягкий, ароматный, сервелат свежий. Спиртное пошло легко, как будто Степан чаю выпил. Впрочем, он захмелел и без виски. А когда Марина вдруг прильнула к нему, опер совсем опьянел.

– С тобой так спокойно, – сказала она, грудью прижимаясь к его плечу.

– Это иллюзия.

– Вся жизнь иллюзия.

– Только преступники в ней какие-то очень уж натуральные.

– А женщины?

– С женщинами приятно иметь дело. Не со всеми, правда.

– А со мной?

– Ты само очарование.

– Оставайся у меня. А утром я приготовлю завтрак.

– Звучит заманчиво.

– Душ примешь?

– Хотелось бы.

Марина приблизила губы к его щеке, как будто собиралась поцеловать, но даже не коснулась.

– Я сейчас! – сказала она, вспорхнула с дивана, легким облачком вынеслась из комнаты и скоро вернулась.

Степан отправился принимать душ и в ванной комнате увидел белье, новое, в упаковках. Семейные трусы, футболка. Не совсем понятно, Марина для него это купила или взяла из запасов. Муж погиб, а белье ненадеванное осталось. А может, обновку эту она приобретала для Пантелея?

Марина приготовила банное полотенце и махровый халат. Это все стираное. Не исключено, что в этом самом халате разгуливал по квартире Пантелей.

Степан изрядно разозлился, подумав об этом. Пантелей приходил к Марине не просто так. Она терпеть его не могла, но в постель с ним, скорее всего, легла. Он заставил ее. Добраться бы поскорее до этого урода!

Он принял душ, вернулся в гостиную, а там тишина. Все убрано, на диванной накидке ни единой складочки. Марины нигде нет. Дверь в ее спальню была плотно закрыта. Зато та, которая вела в третью комнату, оказалась распахнута. Кровать в ней была застелена чистым бельем.

Честно говоря, Степан рассчитывал на продолжение банкета. Не зря же Марина отправила его в душ. Наверное, это был такой хитрый ход для отвлечения внимания. Чтобы спокойно подготовиться ко сну.

Но может быть, Марина, напротив, заманивала его. Дверь она закрыла только для того, чтобы раздразнить Степана. Если так, то можно попробовать.

Степан осторожно приблизился к этой самой двери, и сердце шумно забилось в его груди. Он надавил на ручку, но ничего не добился. Дверь была заперта на замок. А ломиться к Марине Степан не мог. Он же не Пантелей.

Был еще вариант. Марина могла сама прийти к нему в комнату, тихонько прошлепать до самой кровати и забраться под одеяло. Степан ждал ее, пока не уснул. Марина так и не потревожила его сон.

Разбудил его внутренний будильник, настроенный на семь утра. Он открыл глаза и уловил чертовски соблазнительные запахи, доносящиеся с кухни.

Марина жарила яичницу с колбасой.

Она в шелковом халате стояла у плиты, улыбнулась Степану так, как будто провела с ним волшебную ночь, и сказала:

– Ты как раз вовремя.

– Да уж.

– В ванной зубная щетка и одноразовая бритва.

Когда Степан закончил свои процедуры и выбрался из ванной, Марина подошла к нему с флаконом в руке.

– Закрой глаза, – распорядилась она и мило улыбнулась.

Он послушался. Марина сбрызнула его туалетной водой с приятным мужским запахом и нежно провела рукой по гладким щекам.

– Я не слишком навязчива? – спросила она.

– Ты просто прелесть.

Она зажмурилась как приласканная кошка, нарочно потерлась об него и даже тихонько мурлыкнула. Во всяком случае, Степану там показалось.

После завтрака Марина сказала, что вечером ждет его, и улыбнулась так, как будто между ними что-то произошло. Или это было обещание? Возможно, что-то случится сегодня ночью.

Свой ресторан, кабинет в нем, причем не обеденный, а самый настоящий директорский, с длинным приставным столом. Смазливая секретарша в приемной, все путем, как у людей.

Сафрон помнил, как вернулся домой после отсидки, попытался устроиться на работу, был приглашен в кабинет директора, там и отшит. Извините, мол, судимых не берем.

И что? Махнул он тогда на всех рукой, собрал пацанов и повел их за собой.

Теперь Сафрон сам директор. Он тоже старается не брать на работу судимых. Ненадежные они какие-то.

Таковые к нему заходят. Но далеко не всегда в поисках работы.

– От Клапана я. Ты должен знать, кто это такой, – небрежно роняя слова, проговорил амбал с уродливым рубцом на месте мочки уха.

Сафрон кивнул. Разумеется, он знал, кто такой Клапан. Команда у него конкретная, жирный кусок в Москве. С чеченами у этого Клапана война идет. Ничего, держится молодцом, бьет с размаха не только в ответ, но и первым.

Клапан – да, величина. А это что за мурло? Этот браток что, рэкетнуть Сафрона хочет? Идиот, если так.

– Я знаю, кто такой Клапан, но не в курсе насчет тебя.

– Да это не важно.

– Если не важно, то пойди проспись, потом зайдешь, – заявил Сафрон и с грохотом выложил на стол свой «ТТ».

«Беретта» ушла. На Кручу из-за нее прямо сейчас наезжать неохота. Придет время, и этот мент сам вернет ему все сполна. А пока что он походит и с «ТТ».

– Груздик я.

– А почему не Груздь?

– А потому что ты, Сафрон, не в свои дела лезешь. Коммерса нашего накрыл.

– Да ну? Прямо совсем вашего?

Груздик отодвинул стул из-за приставного стола и сел. Он вел себя борзо, но больше напоказ. Настоящей уверенности ему явно не хватало. Этот фрукт знал, на кого наехал, прекрасно понимал, чем это для него может закончиться. Только надежда на братву заставила его без приглашения сесть за приставной стол.

– Протасов его фамилия. Сто штук с него вчера сняли, – заявил Груздик.

– Кто снял?

– А кто еще здесь, в Битово, может с него снять?

Сафрон знал, кто такой Протасов, и сам хотел с него иметь, но Клапан уже поднимал этот вопрос, и тема была закрыта.

– Ты, Груздик, если не знаешь, то не говори.

– Я всего лишь сообщаю. Говорить Клапан будет.

– Я не при делах. Так Клапану и передай.

– Я-то передам…

– Ты тут пар не пускай, – заявил Сафрон и скривился. – Не боюсь я твоего Клапана. Просто тут я реально не при делах.

– А кто при делах?

– Самому интересно. Передай Клапану, что я в этом разберусь. А если ему нужно, давай забьем с ним стрелку, перетрем.

Груздик неторопливо поднялся, кивнул и сказал:

– Разбирайся.

На этом разговор и закончился. Груздик ушел, а Сафрон загрустил.

«Хрень какая-то с молоком получается, – раздумывал он. – Ладно, какие-то уроды нагрели коммерса, но с каких это болтов Клапан так борзо наехал на меня? Страх совсем потерял? Или хочет показать, что круче него даже яйца не варятся?

Наверное, так оно и есть. Не зря же он отправил своего засланца прямо ко мне в офис, совсем новый. Дескать, я все про тебя знаю, Сафрон!»

Карасева кривила губы, затягивалась сигаретой так, как будто в ней был не табак, а зеленый чай.

– Ну и чего ты грузишь меня, начальник? Не знаю я, кто хату на Первомайской выставил. Не по адресу обращаешься, – заявила она.

– И кто золото у Яловой увел, не знаешь?

– Ну, это, может, и знаю, – ответила Карасева и скривилась еще сильнее.

– Тебя с поличным взяли, а ты не знала, – с усмешкой проговорил Степан.

Дело раскрыто, обвинение предъявлено. Сегодня Карасева и вся ее компания отправится в следственный изолятор. Степан не отказал себе в удовольствии побеседовать с каждым на прощание.

Дел у него много, далеко не все раскрыты. Глядишь, и обломится что.

– С каким поличным? Просыпаюсь, смотрю, рыжье на столе лежит.

– Ну да, Едыкин заснул, ты проснулась. А отключился он сам по себе. Никакого клофелина в крови у него экспертиза не обнаружила, да?

– Глаза у него болели, может, закапал?

– Глаза у тебя. Бесстыжие.

– А какой мама родила.

– Значит, не знаешь, кто на Первомайской работал.

– Может, и знаю.

– Да?

– Только что мне за это будет?

– Ничего.

– Ничего хорошего?

– Ничего плохого. Камеру получше подберут.

– Ага.

– Мало?

– Сигарет бы.

– Кто?

– Только учти, под протокол и слова не скажу.

– Кто?

– Ну, точно не знаю. Но люди говорят, что та сучка, которая с Сафроном хороводится, с жиру бесится.

– Агнесса?

– Еще та профура. А гляди ж ты, центровой стала. Только я тебе, начальник, ничего не говорила.

– О том, что Агнесса центровой стала?

– Хату на Первомайской вроде как она выставила. Мужик ее снял, а она приколоться решила. Хотя не знаю, насколько это правда. Сигареты будут?

Степан кивнул и достал из ящика стола несколько пачек «Примы». Была у него заначка для таких вот случаев. Сигареты дармовые, не жалко.

– И все? – осведомилась арестантка.

Степан пожал плечами, снова открыл ящик стола и хотел вернуть сигареты на место.

– Да ладно, оставь хоть это!

– Что-нибудь еще?

– Мне бы с Леней поговорить наедине.

Степан мотнул головой. Карасева ни в коем разе не должна видеться со своим подельником.

– Обидела я его сильно, – сказала Люба и вздохнула.

– Я скажу, что ты прощения у него просишь.

– Да какое прощение? Не было у нас ничего с Мишкой. Ну… – Карасева замялась.

«Может, и было что-то, но так, по мелочи. Раз или два, вряд ли больше. А это не считается». – Но вслух гражданка Карасева ничего не сказала.

– А то, что мужика с пути истинного столкнула?

– А где он, этот истинный путь? За копейки пахать?

– За копейки он в зоне будет пахать. Тебе-то хорошо, ты варежки шить умеешь, научилась уже, – заявил Степан.

– Не наводи тоску, начальник.

– Может, Агнессу к тебе отправить? Чтобы не скучно было.

– Ну, попробуй.

– Кто тебе насчет нее говорил?

– Я тебе все сказала, начальник. Добавить нечего.

– А если я тебе свидание с Леней организую?

– Нет.

Карасева уперлась рогом, и Степан решил свернуть разговор. Есть пределы, за которые уголовник не зайдет ни за какие коврижки.

Вот если на потерпевшего надавить. Он же видел преступницу. Если даст показания против Агнессы, то дело можно будет считать раскрытым.

Не успели увести Карасеву, как появился Сафрон. В кабинет к Степану он зашел так же спокойно, как к себе домой.

– Не помешал? – с наглой усмешкой спросил авторитет.

– Ты этажом ошибся. Тебе в КПЗ нужно, – приподняв бровь, ответил Степан.

– Что я там забыл?

– К Нагатовой в гости.

– Нет ее там, я бы зашел.

– Будет.

– За что?

– И ты будешь. Если не убьют тебя, конечно.

– Что-то разговор у нас не заладился, – усаживаясь на стул, посетовал Сафрон.

– Какой может быть у нас с тобой разговор?

– Ствол мой у тебя.

– Спасибо, что напомнил, – сказал Степан и положил руку на трубку телефона.

– Эй, ты чего? – забеспокоился Сафрон.

– Я бы сам тебя принял, да руки марать нет охоты.

– Шуток не понимаешь?

– Зачем пришел?

– Разговор есть.

Степан кивнул, соглашаясь выслушать посетителя.

– Ты, как представитель закона, должен мне помочь.

– Короче.

– Ты, наверное, думаешь, что это я Протасова нагрел? – спросил Сафрон, внимательно глядя на Степана.

Так люди смотрят, когда озвучивают один вариант, а держат в уме другой.

– Еще короче.

– Я не при делах.

– Скажешь это своему адвокату.

– Да адвокат у меня что надо. Он тебя ко мне на пушечный выстрел не подпустит. А тут я сам к тебе пришел. Ты ведь понимаешь, что это дорогого стоит.

– Если бы ты пришел с признанием.

– Так не в чем мне признаваться. Я тебе больше скажу, Степан Степаныч, мы с тобой делаем общее дело.

– Видиков насмотрелся? – осведомился Степан.

– При чем здесь видики? – не понял Сафрон.

– А при том, что забугорный образ жизни. У них там пьют и не закусывают. Ты это бросай. Или не пей, или закусывай.

– Я должен знать, кто Протасова обул.

– Почему я должен это знать? Протасов в милицию не заявлял.

– Зато он крыше своей позвонил.

– Вот пусть его крыша и работает, – проговорил Степан и проницательно посмотрел на Сафрона.

Он понял, что происходит. Протасовская крыша предъявила Сафрону, и он теперь вертится как уж на сковородке.

– Ну, они там пока развернутся, а ты уже вчера у художника был. Он тебе портреты нарисовал.

– Твоих там нет, – не очень уверенно сказал Степан.

Возможно, он был не прав. Не исключено, что Марина что-то напутала. Но за эту возможную ошибку он перед Сафроном каяться не собирался, даже считал, что неплохо было бы ввести его в заблуждение.

– Да, мне это известно.

– Что тебе известно? Может, это кто-то из твоих решил бабла по-легкому срубить, сам по себе, без твоего ведома?

– Да? Ты что-то знаешь?

– Если и знаю, то не скажу, – отрезал Степан.

Не собирался он делиться информацией со своим классовым и вместе с тем личным врагом.

– Да не надо мне говорить. Просто намекни. А я тебя отблагодарю.

– Можешь предложить мне сто тысяч долларов.

– Да? – Сафрон задумался.

– И я закрою тебя за взятку в особо крупных размерах.

– Закроешь? – Сафрон вдумчиво посмотрел на него.

– Обязательно.

– Да, ты так и поступишь. А зря. Мог бы, как человек, жить.

– Предатель – не человек. – Степан глядел на Сафрона жестко, непоколебимо.

– Ну, в общем, да.

– Мне от тебя, Сафрон, ничего не нужно. Кроме чистосердечного признания.

– Может, я знаю то, чего ты не знаешь?

– Я сейчас занимаюсь кражей на Первомайской улице.

– Это не ко мне.

– Клофелинщица работала.

– У нас таких нет. Наши девочки усыпляют клиентов только любовью.

– А если кто-то из них тряхнул стариной?

– Какая старина? У нас все новенькие. Старых не держим.

– Агнесса тоже новенькая?

– Агнесса?.. Слушай, мне в школе одна девочка нравилась. Поэтому я к ней постоянно цеплялся: то не так, это не так. Ты если в Агнессу влюбился, то прямо скажи. Она подъедет, и будет тебе счастье.

– Ну, влюбился не влюбился, а дышу к ней неровно.

– С ней вместе дышать надо. Она это любит.

– Зубоскалить у себя на завалинке будешь. – Степан показал взглядом на дверь.

– Ты что, не понимаешь? Мне нужно знать, кто выставил Протасова.

– Мне тоже.

– Может, ты на портретах кого-то узнал?

– Нет.

– Так бы сразу и сказал.

– Всего доброго.

– Не хочешь по-хорошему. Ну и ладно. – Сафрон поднялся, стряхнул с брюк несуществующие крошки.

Он был уже у двери, когда Степан задал ему вопрос:

– Как там у тебя с Пантелеем?

Сафрон замер на секунду-две и резко повернул назад.

– А что у меня с Пантелеем? – усаживаясь на прежнее место, спросил он.

– Конфликт.

– Кто сказал? Марина?

– Марину не приплетай.

– Ну как же. Ведь кто-то сказал.

– Пантелей дает о себе знать?

– Ну, пока еще на коленях не приползал. Жду.

– Удачи!

– А что он может мне сделать? – спросил Сафрон, пытаясь что-то вычитать в глазах Степана.

– Да все, что угодно. Ты должен знать, за что его раскороновали.

– За лютый беспредел.

– Он и убить может.

– Класть я на него хотел!

– Может, он на твое место метит?

– Кто, Пантелей? А харя не треснет?

– Это ты у него спроси.

– Обязательно. Найду и спрошу.

– А ты его ищешь?

– Может быть.

– А если он тебя ищет?

– Что ты знаешь?

– Пока ничего. Но если узнаю, то, может, и скажу. А сейчас давай, у меня работы много.

Степан не стал этого делать, но хотел сказать Сафрону, что Протасова нагрел Пантелей. У него было желание стравить между собой двух волков, вожаков стай, и посмотреть, кто кого. Вдруг они перегрызут друг другу глотки? Тогда Марина избавится от обоих своих преследователей. Да и сам Степан вздохнет с облегчением.

Но есть вероятность, что Пантелей не имеет видов на Битово и больше здесь вообще не появится. Не исключено, что и Сафрон не горит желанием сводить с ним счеты. Так волки и разбегутся.

Вдруг Степан спровоцирует конфликт, который закончится кровопролитием? Зимой уже было такое, труп за трупом, только успевай катафалк вызывать. Эта история могла повториться. Зачем ему такое надо?

Агнесса открыла дверь и блудливо улыбнулась. Прозрачный халат на голое тело, в руке мундштук с дамской сигаретой. Именно так она должна была встречать гостей в своем элитном борделе. Во всяком случае, Сафрон представлял себе что-то в этом роде. А сейчас эта особа принимала этаким вот манером его самого. У себя дома.

Сафрон смотрел на нее и вдруг захотел зайти к ней красиво. Обнять, прислонить, приласкать. Это было бы романтично. Но ему пришлось пустить вперед охрану. Пока пацаны обнюхивали квартиру, весь романтизм испарился. Поволока из ее глаз выветрилась.

– Это что сейчас было? – спросила Агнесса, провожая взглядом Чарлика.

– Почему ты не на работе?

– А тебя ждать, это не работа?

– А ты меня ждала?

– Я всегда тебя жду.

– А кто девочек пасти будет?

– Лелик вполне справляется.

– Так, может, я Лелика и поставлю старшим?

– Ты же сам сказал, чтобы я Пантелея ждала. Я уже и клофелин приготовила.

– Так, может, он у тебя уже был и переспал с тобой? Без клофелина.

– Что ты такое говоришь? – с обидой сказала Агнесса и легким грациозным движением скинула с себя халат. Но только затем, чтобы надеть другой, непрозрачный.

– Обиделась?

– Нет, – ответила она, подошла к бару, вынула оттуда бутылку виски, взяла бокалы, плеснула на два пальца себе и ему.

– А закуска? – спросил Сафрон.

– А по-американски?

– Круча не советует.

Всякий раз после встречи с этим ментом Сафрон чувствовал себя волной, разбившейся о железобетонный пирс. Как ни старался, он не мог сдвинуть с места эту глыбу. Не было бы так обидно, если бы Круча был старше, чем он. Но нет, они одного возраста.

– Круча?

– Закусывать, говорит, надо.

– Тебе?

– Тебе!.. Интересуется он тобой. Вопросы постоянно задает. Может, знает что-то такое, чего я не знаю?

– А чего ты не знаешь? – спросила Агнесса, поставила бокал, подошла к Сафрону, обвила руками его шею и затуманенно посмотрела в глаза. – Как мы с тобой в военкомате любовью занимались?

Сафрон кивнул. Была у них такая фишка. Они покидали место преступления, нагруженные стволами, а у Агнессы вдруг зачесалось. Вот она прямо на месте и зажгла. Презирая опасность! Да, это было здорово.

– Сколько мы стволов тогда увели? Круча знает, кто там дежурного усыплял.

– А кто мужика на Первомайской усыпил?

– На какой Первомайской? – Агнесса медленно отстранилась от него.

– Мужика усыпили, а хату выставили.

– А я здесь при чем?

– Круча спрашивал.

– Если я военкомат ограбила, то и мужика могла усыпить. Он хоть симпатичный, этот мужик?

– Не знаю.

– А то обидно будет, если мне какого-то урода пришьют.

– Нет, Первомайскую он тебе не шьет, – сказал Сафрон и пожал плечами. – Просто упомянул, что там клофелинщица работала, и тебя вспомнил.

– А ты что сказал?

– Сказал, что ты только любовью своей можешь усыпить.

– Любовью я могу разбудить. Мертвого. А живого да, сумею усыпить. Показать? – Агнесса толкнула его на диван, расчехлила, скинула халат, опустилась на колени.

Сафрон кивнул и закрыл глаза. Именно на это он и намекал.

Уголовники называют потерпевших терпилами. Глядя на Кучеркова, Степан готов был согласиться с таким вот определением. Кучерков вел себя как самый настоящий терпила.

– Нет, это не она.

Степан показал ему фотографию Агнессы. В глазах этого субъекта мелькнуло узнавание, но признания не последовало.

– А вы хорошо присмотритесь.

– Говорю же, нет, – хныкающим тоном сказал потерпевший.

Вроде бы здоровый мужик, на вид крепкий, а расклеился, как баба. Потому что страшно ему было.

– Агнесса ее зовут.

– Не знаю.

– Она у Сафрона на первых ролях. Команда у нее своя, – сказал Степан, не сводя глаз с Кучеркова. – Девочки-проститутки, мальчики-сутенеры. Если честно, я и сам с ней связываться не хочу.

– Вот видите.

– И предъявлять ей не собираюсь. Так, чисто для сведения. Оперативная, так сказать, информация.

– Мне-то что.

– Мог бы просто сказать, как мужик мужику, она или нет.

– Нет. – Кучерков отвел в сторону взгляд.

– Страшно?

– А чего страшно-то, если это не она?

– Но ты же знаешь, кто такая Агнесса. Она же говорила тебе, что с ней лучше не связываться.

– Да никто мне такого не говорил. Не знаю я никакую Агнессу.

– Значит, предупреждала. Но это правильно. Если ты не знаешь, то я тебе скажу, что она даже Сафрона заклофелинить хотела в свое время. Не восприняла его всерьез. Думала, что лох. У нее на них аллергия. Почувствует в мужике лоха, и рука сама к клофелину тянется. Это не она виновата, а ты. В том, что лох.

– А вот оскорблять не надо! – встрепенулся Кучерков.

– Я тебя не оскорбляю, всего лишь констатирую факт. Крутые мужики баб не боятся. А ты трясешься как осиновый лист, противно смотреть. Я же не прошу тебя дать показания под протокол. Просто скажи, она или не она. Никто не узнает. Обещаю.

– А ты не лох? – спросил Кучерков, обиженно глядя на Степана.

– А ты в глаза мне посмотри. Видишь там страх?

Кучерков попробовал смотреть ему в глаза, но хватило его ненадолго.

– Сам же сказал, что не хочешь связываться с Агнессой, – сказал он.

– Не хочу связываться с ее адвокатами. Это совсем другой страх. Боязнь остаться без доказательств. А откуда им у меня взяться, если ты язык в задницу засунул?

– Я же просил без оскорблений.

– Извини, брат, не могу. Был бы ты каким-нибудь доходягой, я бы над тобой сжалился. Но ты мужик фактурный, такими гвозди можно забивать. Тебе сейчас в народной дружине надо быть, бандитов отлавливать, а ты!.. Про язык в заднице говорить?

– Да, Агнесса это была, – не выдержал мужик.

– Так, а ну-ка вдохни свежий воздух!

Кучерков пожал плечами, но выполнил это странное распоряжение.

– Чувствуешь, дышать легче стало. Это совесть тебя отпустила.

– Совесть!.. Где она была, когда я эту Агнессу подцепил?

– Где ты ее подцепил?

– Смотрю, не идет, а пишет. Я так ей и сказал, потом спросил, почему такое сокровище без охраны. Слово за слово, так и договорились. Я ее домой привез. Ну а дальше ты знаешь.

– Она к тебе потом подходила?

– Да, сказала, что прикололась, и деньги вернула, которые увела.

– Вернула?

– Все до копейки.

– А почему ты заявление не забрал?

– Она сказала, что не надо. Это, говорит, не страшно. Лишь бы я зла не держал.

– Ну, если деньги вернула, то заявление можно и забрать.

Степан уже понял, что на этом случае Агнессу не прищучить. Если так, то почему бы не закрыть дело за отсутствием состава преступления? Деньги-то возвратились к законному владельцу.