12

У Александра была неделя, чтобы уладить дела на факультете. Он сдал на кафедру отчеты, фотографии, электронные материалы, несколько раз ездил в Лувр, чтобы поприсутствовать при работе экспертов над глиняными дощечками, найденными им недалеко от Таки-Кисры и Ктесифона, примерно в двадцати двух километрах от Багдада. Они датировали эти древние рукописи примерно третьим тысячелетием до н. э., более точно определить период можно было после целой серии подробных анализов. Одно Александр, и другие его коллеги понимали точно: рукопись относилась к периоду, следовавшему за большим наводнением или цунами, которые привели к настоящей катастрофе, стерли с лица земли целые города и даже изменили земной рельеф.

Александр всеми силами пытался не вспоминать последнюю встречу с Адрианой, но, помимо его воли, образ девушки постоянно всплывал перед ним: то в окне вагона метро, то в оживленной толпе парижан и приезжих, то на скамейке безлюдного парка. Адриана смотрела на него с укором. Она разочаровалась в нем. Это его решение снять квартиру, не посоветовавшись с ней, разочаровало девушку. Неужели Александр действительно думал, что она должна быть ему за это благодарна до скончания века? Неужели он думал о ней, как о какой-то наседке, которая угнездилась бы в одночасье в Латинском квартале? До командировки в Косово Александр казался Адриане современным молодым человеком, для которого пропаганда, доводы родителей и друзей – пустой звук, он имел свое мнение, свой взгляд на вещи, но все это оказалось пустой иллюзией. Александр был как все, человеком, поглощающим информацию из телевизионных новостей и газет, выходящих многомиллионным тиражом. Он вызывал в девушке отныне чувство брезгливости, тошнота подступала к горлу при виде его растерянного лица. Александр понимал, что все кончено. И суть проблемы заключалась не в съемной квартире, не в неожиданном предложении пожениться, не в разногласиях Адрианы с отцом Александра, а в том, что он верил в виновность Милошевича, именно в этом было все дело.

Александр пытался не думать об Адриане и всеми фибрами души стремился вернуться обратно в мухафазу Багдада. Он пытался сконцентрироваться на одном вопросе: почему рукопись была обнаружена в центре Ирака, близ Таки-Кисры, а не в Северном Ираке, близ Сулеймании, или в районе Суз в Иране, где были найдены предыдущие образцы? По его расчетам, тот, кто создал летопись, должен был поселиться после потопа где-то недалеко от Сулеймании, а затем по каким-то неведомым причинам добраться до города Сузы на территорию современного Ирана. Именно в районе Сулеймании этот кто-то должен был трудиться над рукописью. Но кто знает? Возможно, позднее она была перевезена в район Багдада, возможно, в этом месте располагались архив или библиотека. Трудно сказать. Никаких других табличек под Таки-Кисрой обнаружено не было, а разрешения проводить раскопки вблизи Суз сотрудники кафедры не имели.

Александр был полон надежд на то, что он обязательно добьется, пусть через год или два, разрешения иранской администрации Хузестна и Суз на проведение раскопок, сейчас же он должен был сосредоточиться на работе в мухафазе Багдада. Он уже сейчас, основываясь на первоначальном переводе таблиц, понимал, что лагерь следующей экспедиции будет расположен недалеко от Багдада, на левом берегу Тигра, километрах в десяти от Ктесифона и Таки-Кисры. Именно там когда-то давно, в третьем тысячелетии до нашей эры, существовал небольшой город Меде, потом поглощенный разбушевавшейся стихией. И автор летописи был непосредственным свидетелем событий. У Александра в руках была лишь часть летописи, но благодаря ей картина, лишь наметившаяся когда-то давно, в шестидесятые, когда ученым стали доступны таблички, найденные Пиошем, превращалась теперь в более широкое и доступное для понимания полотно.