Архив Шерлока Холмса

Важный клиент

– Теперь это уже никому не причинит вреда, – сказал мистер Шерлок Холмс, когда, наверное, в десятый раз за много лет я попросил его разрешения познакомить публику со следующим повествованием. Теперь я мог наконец предать гласности то, что в определенном смысле можно было назвать вершиной карьеры моего друга.

Мы с Холмсом питали слабость к турецким баням. Именно за трубкой в приятной неге предбанника заставал я его после парной, и в те минуты он бывал менее скрытным и более человечным, чем обычно. На верхнем этаже этого заведения, располагавшегося на Нортумберленд-авеню, был такой укромный уголок, где бок о бок стояли два лежака. И именно на них мы отдыхали 3 сентября 1902 года, в тот день, когда, собственно, и началось мое повествование. Я спросил, не затевается ли какое-нибудь новое дело, и тогда мой друг вытянул из-под простыни длинную тонкую и нервную руку. И вытащил из внутреннего кармана сюртука, висевшего рядом, конверт.

– Возможно, просто какой-то самонадеянный глупец. Или вопрос жизни и смерти. – Холмс протянул мне письмо. – Пока не могу сказать ничего более определенного.

Письмо из «Карлтон-клуба» было датировано прошлым вечером. Я прочитал следующее:

«Сэр Джеймс Деймери выражает искреннее почтение мистеру Шерлоку Холмсу и испрашивает разрешения нанести ему визит завтра в 4.30 вечера. Сэр Джеймс хочет особо подчеркнуть, что дело, по которому он намерен проконсультироваться с мистером Холмсом, не только очень важное, но и чрезвычайно деликатное. А потому надеется, что мистер Холмс уделит ему время, что желательно подтвердить, позвонив по телефону в «Карлтон-клуб».

– Нет нужды говорить, что я подтвердил, Уотсон, – сказал Холмс, когда я отдал ему письмо. – Вам что-нибудь известно о мистере Деймери?

– Знаю одно: он вхож в королевский двор.

– Тогда мне известно немногим больше. У него репутация человека, улаживающего самые деликатные дела, сведения о которых не должны просачиваться в газеты. Возможно, помните его переговоры с сэром Джорджем Льюисом по поводу дела, связанного с завещанием Хаммерфорда? Он человек светский и не чужд дипломатии. И это вселяет надежду на то, что проблема у него серьезная и что ему действительно нужна наша помощь.

– Наша?

– Ну, не надо скромничать, Уотсон.

– Весьма польщен.

– Что ж, время вы знаете. Ровно в четыре тридцать. А пока выбросьте это из головы.

В то время я жил у себя на квартире на Куин-Энн-стрит и приехал на Бейкер-стрит раньше означенного времени. Ровно в половине пятого доложили о прибытии полковника сэра Джеймса Деймери. Описывать его нет особой необходимости, многие хорошо помнят этого крупного добродушно-грубоватого господина с широким, чисто выбритым лицом и приятным бархатистым голосом. Серые ирландские глаза его так и сияли честностью, в углах подвижных губ играла лукавая улыбка. Блестящий цилиндр, темный сюртук, каждая деталь его туалета – от булавки с жемчужиной в черном шелковом галстуке до лавандового цвета гетр над безупречно начищенными туфлями – свидетельствовала о тщании, с которым он всегда одевался и которым был знаменит. Короче, в нашу маленькую комнату вошел самый настоящий аристократ.

– Ну разумеется, я ожидал увидеть здесь доктора Уотсона, – сказал Деймери и отвесил учтивый поклон. – Его помощь, мистер Холмс, в данном случае может очень пригодиться. Особенно если учесть, что придется иметь дело с человеком, склонным к насилию и обману. Я бы сказал, нет в Европе более опасного человека.

– Имел я нескольких противников, достойных столь лестного определения, – улыбнулся Шерлок Холмс. – Вы не курите? Тогда, надеюсь, не возражаете, если я раскурю свою трубку? Если этот ваш человек опаснее покойного профессора Мориарти или ныне здравствующего полковника Себастьяна Морана, тогда с ним, пожалуй, стоит встретиться. Могу ли я узнать его имя?

– Слышали когда-нибудь о бароне Грюнере?

– Вы имеете в виду австрийского убийцу?

Полковник всплеснул белыми ухоженными руками и рассмеялся:

– Вот уж воистину вас не поставишь в тупик, мистер Холмс! Замечательно! Значит, вы уже успели записать его в убийцы?

– Таков уж мой род занятий – следить за историей и подробностями свершающихся на континенте преступлений. Кто, прочитав о происшествии в Праге, усомнится в виновности этого человека? Спасли его тогда лишь чисто технические изъяны законодательства да подозрительная смерть свидетеля преступления. Уверен, именно он убил свою жену в Сплюген-Пасс, и это вовсе не было несчастным случаем. Так и вижу, как Грюнер сделал это, словно сам находился там в тот момент. Знаю также, что он переехал в Англию. А это, в свою очередь, означает, что рано или поздно Грюнер и здесь подкинет мне работу. Итак, что затевает наш барон Грюнер? Надеюсь, старая трагедия не повторилась?

– Нет, на сей раз все гораздо серьезнее. Наказать за преступление важно, но предотвратить его еще важнее. Знаете, мистер Холмс, ужасно наблюдать, как у тебя на глазах готовится страшное событие, назревает совершенно жуткая ситуация с самыми катастрофическими последствиями, и при этом осознавать, что предотвратить ее ты никак не можешь. Вообразимо ли более мучительное положение?

– Наверное, нет.

– Тогда уверен: вы поймете чувства клиента, интересы которого я защищаю.

– Не ожидал, что вы выступаете в роли обычного посредника. Кто же главное действующее лицо?

– Мистер Холмс, вынужден просить вас не настаивать на ответе. Мне крайне важно заверить этого человека, что его доброе и уважаемое имя не будет связано с этим делом. Руководствуется он самыми честными и благородными мотивами, но предпочитает оставаться инкогнито. Незачем говорить вам, что оплата за услуги будет самая щедрая и что вам предоставляется полная свобода действий. Да и так уж ли важно для вас знать настоящее имя клиента?

– Простите, – возразил Холмс, – но я привык иметь дело с одной тайной в каждом конкретном деле, а целых две – это, пожалуй, слишком. Не хочется вас огорчать, сэр Джеймс, но я, наверное, вынужден отказаться.

Наш посетитель был обескуражен. На его крупном лице с благородными чертами отразилось крайнее разочарование.

– Вы вряд ли осознаете последствия своего отказа, мистер Холмс, – заметил он. – И ставите меня тем самым в весьма затруднительное положение, поскольку я был уверен, что вы будете рады заняться этим делом, если я изложу вам все факты. Однако я дал слово и раскрыть их до конца не имею права. Может, позволите все же изложить хотя бы часть?..

– Конечно. Ведь вы понимаете, что пока я еще не дал окончательного ответа.

– Прекрасно понимаю. Итак, первое. Вы, без сомнения, слышали о генерале де Мервилле?

– О де Мервилле, покрывшем себя неувядаемой славой в сражении на Хибере в Пешаваре? Разумеется, слышал.

– У него есть дочь, Вайолет де Мервилл. Молодая, богатая, красивая – словом, привлекательная во всех отношениях девушка. Именно его дочь, эту прелестную невинную девицу, мы должны спасти, вырвать из когтей страшного врага.

– А под врагом подразумевается барон Грюнер? Он каким-то образом завладел ею?

– Точнее сказать, завладел ее сердцем. Любовь – вот что превыше всего ценит в жизни женщина. А этот тип, как вы, возможно, слышали, необыкновенно хорош собой, манеры изумительные, голос нежный, бархатный. К тому же наделен ореолом романтики и таинственности, что особенно привлекает женщин. Говорят, будто ни одна из представительниц прекрасного пола не могла устоять перед ним, и он вовсю этим пользуется.

– Но где же познакомился такой человек, как Грюнер, с леди из высшего света, мисс Вайолет де Мервилл?

– Это случилось во время круиза на яхтах по Средиземноморью. Компания была хоть и избранная, но вопрос участия в конечном счете решали деньги. И поначалу организаторы не догадались, что это за тип, барон Грюнер, а потом было уже слишком поздно. Злодей тут же стал ухаживать за юной леди и завоевал ее сердце окончательно и бесповоротно. Сказать, что она любит его, мало. Вайолет просто без ума от барона, он стал ее навязчивой идеей. Кроме него, для нее в этом мире ничего и никого не существует. Она не желает слышать ни единого порочащего его слова. Немало попыток было предпринято, чтоб излечить Вайолет от этого безумия, но все напрасно. В довершение всего она собирается за него замуж в следующем месяце. Девица она зрелая, с железной волей, и я не вижу, каким образом отговорить ее от этой авантюры.

– А она знает об австрийском эпизоде из его биографии?

– Этот негодяй хитер, как дьявол. Поведал ей обо всех публичных скандалах своей прошлой жизни, но выставлял при этом себя невинным страдальцем. Вайолет приняла все эти версии на веру и других слышать не желает.

– Господи!.. Однако вы невольно выдали имя своего клиента. Это, несомненно, генерал де Мервилл, я прав?

Наш посетитель нервно заерзал в кресле.

– Я мог бы сказать «да» и обмануть вас, мистер Холмс. Де Мервилла окончательно сломила эта история. Некогда бесстрашный солдат полностью деморализован. Он утратил мужество и самообладание, не раз выручавшие его на поле брани, превратился в жалкого, беспомощного старика, совершенно неспособного противостоять этому австрийцу, умному и волевому негодяю. Мой клиент его близкий друг вот уже много лет, он по-отечески относился к его дочери еще в ту пору, когда она носила коротенькие платьица. Он не в силах спокойно видеть эту трагедию и полон решимости предотвратить ее. Скотленд-Ярд тут задействовать невозможно, это ясно. Именно он предложил мне обратиться к вам. Но, как я уже говорил, он не хочет, чтобы имя его было связано с этим делом. Ничуть не сомневаюсь, мистер Холмс, что вам, гениальному сыщику, не составит труда установить личность моего клиента. Но убедительно прошу вас не делать этого, не раскрывать его инкогнито. Обещайте!

На губах Холмса заиграла странная улыбка.

– Думаю, что могу твердо обещать вам это. Добавлю также, что дело ваше заинтересовало меня и я готов им заняться. Как с вами связаться?

– Лучше всего через «Карлтон-клуб». Но при срочной необходимости позвоните по телефону, номер «ХХ. 31».

Холмс записал номер и сел, по-прежнему улыбаясь и держа наготове блокнот.

– Нынешний адрес барона, пожалуйста?

– Вернон-Лодж, вблизи Кенсингтона. У него большой прекрасный дом. Он сколотил состояние на каких-то подозрительных спекуляциях. Он человек богатый, что делает его еще более опасным противником.

– Сейчас он дома, не знаете?

– Да, дома.

– Не дадите ли о нем еще какую-то информацию, помимо того, что уже рассказали?

– Питает пристрастие к дорогим, даже роскошным, вещам. Увлекается лошадьми. Одно время играл в поло в Харлингхэме, но затем всплыла эта пражская история, и ему пришлось уйти из команды. Коллекционирует книги и живопись. Интересуется всем прекрасным. Считается, насколько мне известно, признанным знатоком китайского фарфора, даже написал об этом книгу.

– Да, личность явно неординарная. Впрочем, таковы все выдающиеся преступники. Мой старый приятель Чарли Пис виртуозно играл на скрипке. Уэйнрайт был очень неплохим художником. Примеров много. Что ж, сэр Джеймс, передайте вашему клиенту, что я займусь бароном Грюнером. Больше пока сказать ничего не могу. У меня есть свои источники информации, думаю, мы найдем способ решить эту проблему.

Когда наш посетитель удалился, Холмс погрузился в глубокую задумчивость и долго сидел, точно вовсе забыл о моем присутствии. А потом вдруг очнулся, резко и сразу.

– Какие есть соображения, Уотсон? – спросил он.

– По-моему, вам стоит повидаться с молодой леди.

– Но, Уотсон, дорогой мой, сами подумайте, раз уж родной отец не может повлиять на нее, что сделаю я, человек совершенно посторонний? И все же в этом предложении что-то есть. Но оставим его на крайний случай, если остальное не поможет. Полагаю, мы должны начать с другого конца. И тут нам стоит прибегнуть к помощи Шинвела Джонсона.

До сих пор мне не представлялось случая упомянуть в этих мемуарах Шинвела Джонсона. Наверное, просто потому, что я редко обращался к последним делам в карьере моего друга. В самом начале нынешнего века Джонсон стал активным помощником Холмса. Но с сожалением должен отметить, что до того он прославился своими злодеяниями и даже отбыл два срока в тюрьме строгого режима Паркхерст. В конце концов он раскаялся и стал агентом Холмса, и весьма ценным, поскольку был хорошо знаком с лондонским криминальным миром и зачастую добывал для нас жизненно важную информацию. Если бы Джонсон стал полицейским информатором, его бы очень скоро раскрыли, но он работал с делами, которые никогда не поступали прямо в суд, и о тайной его деятельности другие преступники даже не подозревали. Действуя на два фронта, Джонсон имел свободный доступ в любой ночной клуб, любую ночлежку, любой игорный дом Лондона. При всем том Джонсон был наблюдателен и умен, что делало его поистине незаменимым агентом по сбору информации. Именно к нему и решил обратиться Шерлок Холмс.

О первых предпринятых моим другом шагах я почти ничего не знал, ибо мне пришлось заняться своими непосредственными профессиональными обязанностями. И вот однажды мы договорились встретиться вечером «У Симпсона». Холмс сидел за маленьким столиком у окна и наблюдал за бурно кипевшей на Стрэнде жизнью. Там и поведал он мне о том, что произошло за то время, пока мы не виделись.

– Джонсон идет по следу, – сказал Холмс. – Может, и откопает какую-нибудь грязь в самых темных уголках на дне общества. Потому что именно там, где угнездились корни преступности, и следует искать тайны нашего барона.

– Но если леди отказывается слушать то, что уже известно о нем, едва ли на нее повлияют новые открытия.

– Как знать, Уотсон, как знать. Сердце и разум женщины всегда были неразрешимой загадкой для мужчины. Женщина способна простить и даже оправдать убийство, а вот какая-нибудь мелочь, глядишь, и заставит ее дрогнуть. Барон Грюнер сказал мне…

– Так вы говорили с ним?!

– Ах, ну да, конечно же, я ведь не поделился с вами своими планами! Мне захотелось поближе познакомиться с этим человеком. Хотелось встретиться с ним с глазу на глаз и посмотреть, что он собой представляет. Я дал задание Джонсону, а сам нанял кеб и отправился в Кенсингтон. И нашел барона в самом прекрасном расположении духа.

– Он узнал вас?

– Ну, это не составляло особого труда, тем более что я отправил ему карточку. Великолепный противник: холоден как лед, голос – бархат и шелк, прямо как у ваших модных консультантов. И при этом ядовит и опасен не менее кобры. Породистый тип, настоящий аристократ преступного мира: любезно предлагает чай, а сам уже вырыл тебе могилу. Да, я доволен, что мы занялись бароном Адельбертом Грюнером.

– Вы как будто упоминали о его хорошем настроении?

– Просто мурлыкающий кот, заприметивший хорошую жирную мышку. Знаете, Уотсон, вальяжность и любезность иных людей гораздо опаснее прямолинейной грубости простых душ. Да и встретил он меня довольно необычными словами. «Так и знал, что мы рано или поздно увидимся, мистер Холмс, – сказал он. – Вас, несомненно, нанял генерал де Мервилл, стремящийся помешать моему браку с его дочерью Вайолет. Я прав?» Пришлось признаться, что это именно так.

«Но, мой дорогой, – заметил он, – вы все равно ничего не достигнете, только навредите своей безупречной репутации. Это не тот случай, где вам удастся преуспеть. Напрасный труд. Да еще, не дай Бог, нарветесь на какую-нибудь неприятность. Очень советую вам немедленно оставить это дело».

«Занятно, – заметил я, – но именно такой совет я собирался дать вам. Всегда знал, барон, что человек вы умный, и личное впечатление лишь подтверждает это. Так что давайте говорить начистоту, как мужчина с мужчиной. У меня нет ни малейшего желания ворошить ваше прошлое и создавать тем самым для вас нешуточные проблемы. Все это позади, жизнь у вас теперь спокойная и приятная. Но если вы не отступитесь от своих намерений относительно этой девицы, обещаю, поднимется буря. И вы наживете немало самых влиятельных врагов, что сделает ваше дальнейшее пребывание в Англии невозможным. Стоит ли того игра? Вы поступите весьма разумно, даже мудро, оставив Вайолет в покое. Вряд ли вам будет приятно, если ей станут известны кое-какие факты из вашей биографии».

Напомаженные кончики усов барона торчали вверх, как усики-антенны какого-нибудь насекомого. И пока он меня слушал, они подрагивали от еле сдерживаемого смеха. А потом он не выдержал и тихо захихикал: «Вы уж извините, мистер Холмс, за этот смех, но, знаете, и впрямь смешно видеть, как вы пытаетесь играть, не имея козырей на руках. Вряд ли кто-либо способен произнести более убедительную речь, но все равно она патетична до отвращения. Никаких стоящих карт на руках у вас все равно нет, мистер Холмс. Разве что сущая мелочь».

«Это вы так думаете».

«Не думаю, а знаю. И мне незачем вас бояться и стесняться тоже нечего, а потому буду с вами предельно откровенен. Мне несказанно повезло: я завоевал любовь и полное доверие этой дамы. И это несмотря на то что я честно поведал ей о малоприглядных событиях из моего прошлого. Я также предупредил ее, что некие подлые и злонамеренные душонки – надеюсь, вы понимаете, что речь идет о вас, мистер Холмс, – будут приходить и говорить обо мне разные гадости. И объяснил своей невесте, как следует обращаться с такими людьми. Вы когда-нибудь слышали о гипнотическом внушении, мистер Холмс? Что ж, теперь можете убедиться, как оно действует. И поймете, что сильный мужчина, настоящая личность, может владеть даром внушения, не прибегая к вульгарным мелким уловкам и обману. Так что она вас ждет и, не сомневаюсь, согласится принять, поскольку во всем подчиняется воле отца, за исключением одного небольшого обстоятельства».

Вот так, Уотсон, добавить мне нечего. С этим я и вышел, изо всех сил стараясь сохранять достоинство. И уже взялся за ручку двери, как вдруг он остановил меня.

«Кстати, мистер Холмс, – спросил Грюнер, – а вы слышали о Ле Бруне, французском агенте?»

«Да».

«Знаете, что с ним приключилось?»

«Слышал, будто на него напали и избили какие-то разбойники на Монмартре. Оставили калекой на всю жизнь».

«Совершенно верно, мистер Холмс. По странному совпадению он тоже попробовал влезть в мои дела всего неделю назад. Так что не стоит, мистер Холмс, не советую вам повторять его ошибку. Несколько человек уже убедились, к чему это может привести. Послушайтесь меня, идите своей дорогой, а я пойду своей. Всего вам хорошего!»

Вот так, Уотсон. Теперь вы знаете все.

– Да, опасный тип этот Грюнер.

– Очень опасный. Будь он заурядным хвастуном или забиякой, я бы и внимания не обратил на его угрозы. Но этот человек всегда подразумевает больше, чем говорит.

– Так стоит ли нам вмешиваться? Неужели так важно, женится он на этой девушке или нет?

– С учетом того, что Грюнер, несомненно, убил свою последнюю жену, весьма важно. И потом, клиент! Впрочем, не будем обсуждать это последнее обстоятельство. Ладно, допивайте свой кофе и идемте ко мне. Как раз сегодня вечером вездесущий Шинвел должен явиться с докладом.

Он уже поджидал нас, огромный грубый краснолицый мужчина с необыкновенно живыми маленькими темными глазками. Только они и свидетельствовали о том, что за грубой внешностью и дурными манерами кроется незаурядный ум. Шинвел явился не один, рядом с ним сидела на диване худенькая и стройная молодая женщина с бледным напряженным лицом. Странное то было лицо, молодое и вместе с тем состарившееся от пороков и скорби. Видно, немало пришлось ей испытать в этой жизни, и годы страданий и унижений оставили на ее лице свои отметины, как язвы и вмятины на лице прокаженного.

– А это мисс Китти Уинтер. – Шинвел Джонсон небрежно указал на спутницу своей толстой лапищей. – Правда, она пока не все знает… впрочем, пусть говорит сама. Вышел на нее, мистер Холмс, буквально через час после нашей беседы.

– Меня просто найти, – заметила женщина. – Этот Лондон – точно проходной двор. Тот же адрес, что и у Порки Шинвела, одна большая помойка. Мы с Порки старые приятели. Но, клянусь Богом, есть еще один тип, достойный еще худшего ада, если на этом свете есть хоть какая-то справедливость! Это тот самый человек, который интересует вас, мистер Холмс.

Холмс не сдержал улыбки.

– Похоже, наши цели совпадают, мисс Уинтер.

– Если мне удастся помочь вам воздать ему по заслугам, буду предана вам до гробовой доски, – с жаром поклялась наша гостья. И ее бледное напряженное лицо и яростно сверкающие глаза выражали такую ненависть, какую редко встретишь у женщин и на которую мужчины не способны вовсе. – О моем прошлом вам знать незачем, мистер Холмс, – добавила она. – Скажу одно. Это Адельберт Грюнер сделал меня такой. – Она яростно потрясла крепко сжатыми кулачками. – О, если б я только могла затолкать его в ад, куда сам он отправил столь многих!

– Вам известна суть дела?

– Да. Порки рассказал мне. Напал на очередную дурочку, хочет на ней жениться. А вы хотите помешать этому. Вам, должно быть, достаточно известно об этом дьяволе, чтобы отбить охоту выходить за него замуж у любой порядочной и здравомыслящей девушки.

– Едва ли можно сказать, что она в здравом уме. Влюблена в него до безумия. Ее предупреждали, все о нем рассказали. А ей все равно.

– О том убийстве говорили?

– Да.

– О Господи, да у этой дамочки просто стальные нервы!

– Считает все это клеветой.

– Так почему бы не представить этой дурехе доказательства?

– А вы можете с этим помочь?

– Разве сама я не доказательство? Допустим, приду к ней и поведаю, как он меня использовал…

– Так вы согласны?

– Еще бы нет!

– Что ж, пожалуй, стоит попробовать. Но он уже рассказал ей о своих прегрешениях, не всех, конечно. И она простила его. Так что не уверен, будет ли толк.

– Готова побиться об заклад, всего он ей не рассказывал, – заметила мисс Уинтер. – К примеру, мне известно об одном или двух убийствах, помимо того, из-за которого подняли такой шум. Как-то раз он рассказывал об одном человеке, бархатным своим голосом, а потом вдруг поднял на меня глаза, холодные как лед, и говорит: «Умрет не позже чем через месяц». Тогда я не придала значения этим его словам… сама была влюблена как кошка. Чего бы он ни вытворял, по-прежнему был мил, ну как сейчас, с той бедняжкой. Правда, одна вещь тогда меня потрясла. Да, Богом клянусь, если б не его лживый ядовитый язык, умение подольститься, утешить, приласкать, ушла бы от него той же ночью! Эта его книга… В коричневом кожаном переплете, на маленьком таком замочке, а на обложке его герб, золотой. В ту ночь он, видно, напился, иначе бы ни за что мне ее не показал.

– Что же было в той книге?

– Знаете, мистер Холмс, этот человек коллекционирует женщин и гордится своей коллекцией, ну, как другие собирают разных там мошек или бабочек. И все было в этой его книге – снимки, имена, всякие подробности, все об этих женщинах. Совершенно дьявольская книга! Да ни один мужчина на свете, даже самого низкого происхождения, не стал бы все это собирать. А Адельберт Грюнер держал такую книгу. «Души, которые я погубил». Да он бы похвалялся ею на каждом углу, если б не был так осторожен. Впрочем, не думаю, что эта книга чем-то поможет. Она у него, и заполучить ее невозможно.

– Где она хранится?

– Откуда мне знать, где она теперь? Я ушла от него больше года назад. Тогда знала, где он держит ее. Он страшный аккуратист, прямо как кот, во всем любит порядок. Так что, может, она до сих пор лежит в потайном ящике старинного бюро, которое стоит у него в кабинете. Видели его дом?

– Да. Как раз и был в кабинете.

– Вот как? А вы, смотрю, даром времени не теряете. Надеюсь, на сей раз любезный Адельберт нашел достойного противника. Так вот, есть у него большой кабинет, где он держит китайский фарфор в таком большом застекленном буфете, что стоит между окнами. А за письменным столом находится дверца, она ведет во внутренний кабинет, маленький такой, где он держит бумаги и разные другие вещи.

– Он что же, совсем не боится грабителей?

– Адельберт не трус. Даже заклятый враг не упрекнет его в этом. Он умеет защитить себя. Ночью там включается сигнализация от взломщиков. Да и потом что там брать этим взломщикам, кроме китайского фарфора?

– Да, скверно, – заметил Шинвел Джонсон тоном завзятого специалиста. – Такой товар ни одного скупщика краденого не заинтересует. Ни продать, ни обменять.

– Именно, – согласился Холмс. – В таком случае, мисс Уинтер, может, вы позвоните завтра вечером в пять? А я к тому времени решу, стоит ли вам встречаться с этой дамой, и если да, то как это устроить. Искренне признателен вам за готовность сотрудничать. Нет нужды говорить, что мои клиенты оценят это соответствующим образом и…

– Мне ничего не надо, мистер Холмс! – воскликнула молодая женщина. – Я иду на это не ради денег. Хочу увидеть этого мерзавца в дерьме, сделаю все ради того, чтоб он оказался там, чтоб я могла плюнуть в его мерзкую рожу! Вот моя цена. Свяжусь с вами завтра, буду работать день и ночь, лишь бы получилось! Порки знает, где меня найти.

С Холмсом мы увиделись лишь назавтра, вместе отобедали в том же ресторанчике на Стрэнде. В ответ на мой вопрос, есть ли какие-нибудь сдвиги, он лишь пожал плечами. А потом поведал мне историю, которую я попытаюсь изложить по-своему. Дело в том, что говорил Холмс сухо, оперируя лишь голыми фактами, вот я и взял на себя смелость немного приукрасить и оживить ее.

– Договориться о том, чтобы ее приняли, не составило особого труда, – сказал Холмс. – Ибо эта девица склонна демонстрировать дочернее упрямство и непокорность по каждому пустяку. Лишь бы подчеркнуть тем самым свое неколебимое намерение выйти замуж за барона. Генерал звонил, сказал, что все готово, и вот, согласно договоренности, ровно в половине шестого мы с пылкой мисс Уинтер подъехали в экипаже к дому под номером 104 на Беркли-сквер, где проживает старый вояка. Чудовищное, надо сказать, сооружение. Эдакий мрачный, серый, типично лондонский замок; в сравнении с ним любая церковь выглядит едва ли не фривольно. Лакей провел нас в просторную гостиную с желтыми шторами на окнах, где и ждала нас мисс де Мервилл, тихая, бледная, скромная, а вместе с тем холодная и неуязвимая, как ледяная статуя.

Не знаю, как еще описать ее вам, Уотсон. Возможно, вам выпадет случай увидеться с ней до того, как мы покончим с этим делом, и тогда вы используете свой дар слова. Она красива, но какой-то странной потусторонней красотой фанатички, чьи мысли и чувства витают где-то далеко. Я видел такие лица на картинах старых мастеров Средневековья. Как такому зверю удалось наложить свои грязные лапы на столь возвышенное существо, ума не приложу! Однако вы, возможно, замечали, как тянутся друг к другу противоположности, духовное – к скотскому, дикарь и пещерный человек – к ангелу. Словом, дела обстоят хуже некуда.

Она, разумеется, знала о цели нашего визита. Злодей даром времени не терял, успел настроить ее против нас. Думаю, появление мисс Уинтер несколько удивило ее, однако она не подала вида и небрежно указала нам на кресла тем жестом, каким аббатиса указывает прокаженным их место в церкви. И вот что, дорогой мой Уотсон, сказала нам далее мисс Вайолет де Мервилл.

«Да, сэр, – произнесла она голосом ледяным, точно дуновение ветра от айсберга, – ваше имя мне знакомо. И пришли вы, насколько я понимаю, чтобы опорочить в моих глазах моего жениха, барона Грюнера. Я согласилась принять вас лишь по просьбе отца. И заранее предупреждаю: все, что вы здесь скажете, не повлияет на мое решение».

Знаете, мне стало жаль ее, Уотсон. На секунду я даже представил, будто она моя дочь. Я не слишком склонен к сантиментам, живу разумом, а не сердцем. Но я начал умолять ее не делать этого, подбирая слова с особой теплотой, что прежде было мне вовсе не свойственно. Я обрисовал ужасное положение, в котором может оказаться женщина, став женой такого человека. Женщина, которую будут ласкать руки, по локти выпачканные в крови, и губы развратника. Я не щадил ее, описал весь ужас, стыд, страх и безнадежность положения, в которое она может попасть. Но все эти мои горячие слова не вызвали и тени краски на матово-бледных щеках, ни искорки эмоций в отрешенных глазах. Я вспомнил, что говорил этот негодяй о своих гипнотических способностях. Она не жила на земле, она витала где-то в облаках, точно в экстатическом сне. И в ответе ее не было никакой определенности.

«Я терпеливо слушала вас, мистер Холмс, – сказала она. – И это ничуть не повлияло на мое решение, как я и предупреждала. Я осознаю, что у Адельберта, моего жениха, была бурная жизнь и что это вызвало ненависть к нему и несправедливое осуждение со стороны многих. Вы последний, от кого я согласилась выслушать всю эту клевету. Возможно, вы действительно желаете мне только добра, хотя я и знаю, что вы платный агент и что с тем же успехом вас мог бы нанять сам барон в каких-то своих целях. Но поймите раз и навсегда: я люблю его, а он любит меня, и все прочее имеет не больше значения, чем чириканье птичек за окном. И если когда-то эта благородная натура оступалась, возможно, я ниспослана ему свыше, чтобы удержать и уберечь его от подобных шагов в дальнейшем. И еще я не понимаю, – тут она взглянула на мою спутницу, – зачем здесь эта молодая дама».

Я уже собирался ответить, но тут наша девочка так и взвилась. Нет более подходящего сравнения для этих двух женщин, чем лед и пламень.

«Сейчас скажу, кто я такая! – воскликнула мисс Уинтер, вскакивая с кресла, и лицо ее исказилось от гнева. – Я его последняя любовница. Я одна из доброй сотни тех женщин, кого он соблазнил, использовал, растлил, а потом выбросил как ненужный хлам. Точно так же он поступит и с вами. Только вместо грязной помойки вас, возможно, ждет могила. Кстати, может, это и к лучшему. Вы глупая женщина, вот что я вам скажу, и, если выйдете замуж за этого типа, вам конец. Разбитое сердце или свернутая шея, не важно, но рано или поздно он расправится с вами. Я говорю так вовсе не из любви к вам. Лично мне плевать, что с вами будет. Я делаю это потому, что ненавижу его, хочу отплатить ему за то, что он сделал со мной. И не смотрите на меня так, благородная леди, потому что вы сами можете пасть еще ниже, чем я».

«Я предпочла бы не обсуждать все эти вопросы, – холодно заметила мисс де Мервилл. – Позвольте сказать лишь одно. Мне известно о трех эпизодах из жизни моего жениха, когда он имел несчастье связаться с интриганками, и я знаю, как он сожалеет об этом».

«Три эпизода! – воскликнула мисс Уинтер. – Ну и дура же вы! Самая настоящая дура!»

«Мистер Холмс, я бы просила вас положить конец этому бесполезному разговору, – сказала наша леди своим ледяным голосом. – Я приняла вас по просьбе отца, только из уважения к нему, но не намерена и дальше слушать эту сумасшедшую».

И тогда мисс Уинтер бросилась на нее со словами проклятия, и, если бы я не перехватил вовремя ее руку, она вцепилась бы мисс Мервилл в волосы. Я потащил ее к двери и усадил в кеб, пытаясь избежать публичного скандала. Бедняжка дрожала от ярости. В тот момент я и сам испытывал гнев, Уотсон, ибо ледяное спокойствие и самоуверенность мисс Мервилл, которую мы пытались спасти, взбесили меня. Ну вот, теперь вы знаете, как обстоят дела. Совершенно очевидно, что я должен предпринять новый упреждающий ход, иначе ничего из этой затеи не выйдет. Буду и дальше держать вас в курсе, Уотсон, ибо становится все более очевидным, что и вам придется сыграть свою роль в этой истории. Хотя, возможно, следующий шаг никак не будет связан с нами.

Так оно и случилось. Вот только удар последовал от противника. Именно от него, ибо я никогда не поверил бы, что на такое способна хорошо воспитанная леди. Я стоял на тротуаре, смотрел на надпись в рамочке и чувствовал, что холодею от ужаса. Произошло это между Гранд-отелем и станцией Чаринг-Кросс, где одноногий торговец вечерними газетами разложил на прилавке свой товар. Вышли они через два дня после нашего последнего разговора с Холмсом. Там, на первой полосе, черным по белому было написано следующее:

ПОПЫТКА ПОКУШЕНИЯ НА ШЕРЛОКА ХОЛМСА

Думаю, я простоял как вкопанный несколько мгновений. Затем каким-то воровским жестом, точно не заплатил за газету, схватил ее с прилавка и, остановившись у дверей аптеки, развернул и прочитал сообщение. Вот что там говорилось:

«С прискорбием сообщаем, что сегодня утром мистер Шерлок Холмс, хорошо известный частный детектив, стал жертвой опасного покушения на его жизнь. Подробности в настоящий момент неизвестны, но произошло это около двенадцати на Риджент-стрит, возле кафе «Ройял». На мистера Холмса набросились двое мужчин с палками, нанесли ему удары по голове и телу, после чего пострадавший был отправлен в госпиталь Чаринг-Кросс. По свидетельству врачей, он получил серьезные телесные повреждения. Однако позже врачи сочли, что прямой угрозы жизни нет, уступили настойчивым просьбам мистера Холмса и разрешили ему отправиться домой на Бейкер-стрит. Согласно показаниям свидетелей, нападавшие были одеты прилично, как подобает джентльменам. Скрылись они до прибытия полиции, пройдя через кафе «Ройял», выходившее с другой стороны на Гласс-Хаус-стрит. Вне всякого сомнения, нападавшие принадлежат к криминальным кругам, часто терпевшим урон благодаря действиям гениального сыщика».

Полагаю, незачем говорить, что, пробежав глазами статью, я тут же остановил кеб и поспешил на Бейкер-стрит. В холле я столкнулся лицом к лицу с сэром Лесли Оукшоттом, знаменитым хирургом, чья двухместная карета поджидала у обочины.

– Непосредственной опасности нет, – сказал он мне. – Две рваные раны головы, множественные ушибы и синяки. Пришлось наложить несколько швов. Я ввел ему морфин. А в остальном главное – покой, полный покой. Впрочем, так уж и быть, разрешаю зайти к нему на пять минут, не больше.

Получив разрешение от этого лондонского светила, я тут же прошмыгнул в полутемную комнату. Страдалец не спал, и я услышал, как он хриплым шепотом произнес мое имя. Шторы были задернуты, но луч света все же пробивался в комнату, и я увидел, что голова моего друга перевязана. На белых бинтах расплывалось розоватое пятно. Я присел рядом и опустил голову.

– Ну что вы так убиваетесь, Уотсон, – укоризненно пробормотал он слабым голосом. – Все не так плохо, как кажется. Раны пустяковые.

– Слава Богу хоть за это! – с чувством воскликнул я.

– Сами знаете, я могу за себя постоять. И точно справился бы с одним. Но там был еще второй, это и подвело.

– Что я могу сделать для вас, Холмс? Вне всякого сомнения, организовал нападение этот дьявол! Вы только скажите, тут же пойду и размозжу ему голову!

– Добрый верный мой старина Уотсон! Нет, мы не должны ничего предпринимать, пусть полиция ловит этих хулиганов. Но отступление их было подготовлено заранее, точно вам говорю. Надо выждать. У меня уже есть план. Прежде всего необходимо пустить слух о том, что у меня тяжелое состояние. Ведь за новостями пресса явится к вам. Сгустите краски, Уотсон. Скажите им, что я вряд ли протяну еще неделю, что у меня сотрясение мозга, горячка, короче, говорите все, что считаете нужным. Только смотрите, не переиграйте.

– Но сэр Лесли Оукшотт…

– Не беспокойтесь, я с ним уже договорился.

– Что-нибудь еще?

– Да. Скажите Шинвелу Джонсону, чтобы спрятал девушку. Эти красавчики наверняка открыли охоту и на нее. Знают, что она со мной в деле. Если уж на меня осмелились напасть, так на нее тем более. И не медлите. Сделайте это сегодня же!

– Прямо сейчас и пойду. Что еще?

– Положите на столик трубку и кисет, ну, знаете, в виде персидской туфельки. Вот так, спасибо. И заходите утром, будем разрабатывать новый план.

В тот же день я попросил Джонсона отвезти мисс Уинтер куда-нибудь на окраину и спрятать в надежном месте.

На протяжении шести дней для общественности создавалось впечатление, что Холмс на пороге смерти. Все публикуемые в газетах бюллетени о его здоровье носили самый мрачный характер. Я же навещал его и знал, что дела обстоят вовсе не так скверно. Крепкое сложение и сильная воля творили чудеса. Друг мой быстро поправлялся, порой я подозревал, что он здоровее, чем делает вид даже передо мной, такова уж была натура этого человека, скрытного и загадочного по своей природе, а это порой приводило к самым драматическим последствиям. Мне, самому близкому его другу, приходилось строить догадки по поводу того, что он замышляет. Холмс придерживался аксиомы, что самый безопасный тот план, который придумал он. Да, я был ближе ему, чем кто-либо другой на этом свете, и, однако, постоянно ощущал разделявшую нас пропасть.

На седьмой день Холмсу сняли швы, и тем же вечером в газетах появилось сообщение, будто у него развилось рожистое воспаление. В тех же газетах было опубликовано объявление, которое мне пришлось довести до сведения моего друга. А все потому, что среди пассажиров судна «Руритания», принадлежавшего судоходной компании «Кьюнард», которое отплывало в пятницу из Ливерпуля, был зарегистрирован барон Адельберт Грюнер. Он отправлялся в Соединенные Штаты уладить важное финансовое дело и по возвращении собирался сочетаться браком с мисс Вайолет де Мервилл, единственной дочерью… и так далее, и тому подобное. Холмс выслушал эти новости с самым непроницаемым и сосредоточенным видом, а бледное лицо его побелело еще больше, из чего я сделал вывод, что известие это сильно его расстроило.

– В пятницу! – воскликнул Холмс. – Выходит, у нас остается всего три дня. Негодяй хочет обезопасить себя. Но ничего у него не выйдет, Уотсон! Клянусь всеми святыми, не выйдет! Так, Уотсон, теперь вы должны кое-что сделать для меня.

– Всегда к вашим услугам, Холмс.

– В таком случае следующие двадцать четыре часа вам придется провести за изучением китайского фарфора.

Он ничего не объяснил, а я не стал спрашивать. Из долгого опыта общения с ним я знал: мудрость в терпении и послушании. Но затем, выйдя на Бейкер-стрит, я принялся ломать голову над тем, как, черт побери, выполнить столь странный приказ. Я отправился прямиком в Лондонскую библиотеку на Сент-Джеймс-сквер, где обратился к доброму старому другу каталогу, а затем, взяв несколько увесистых томов, поехал домой.

Не поймите превратно, дорогой читатель, мне вовсе не хочется представать перед вами в образе большого знатока фарфора и керамики. Но на протяжении всего вечера, ночи, а затем и утра, с краткими перерывами на отдых, я впитывал знания и старался запомнить как можно больше имен и названий. Выучил все пробирные клейма великих мастеров, секреты девизов правления, росписи Хан-у, оценил красоту форм Юн-ло, ознакомился с иероглифами Тан-ин и достоинствами предметов, относящихся к так называемому периоду примитивизма Сун и Юань. И явился вечером к Холмсу, обогащенный всеми этими многообразными знаниями. Он вопреки газетным утверждениям уже вставал с постели и встретил меня хоть и с забинтованной головой, но в своем любимом кресле.

– Как это понимать, Холмс?! – воскликнул я. – Ведь если верить газетам, вы при смерти.

– Именно это впечатление я и хотел создать. Итак, Уотсон, вы усвоили урок?

– По крайней мере пытался.

– Прекрасно. Можете поддержать интеллигентную беседу, если речь зайдет о фарфоре?

– Надеюсь, да.

Холмс поднял крышку небольшой коробочки и извлек из нее какой-то маленький предмет, тщательно завернутый в кусок тонкого шелка восточной расцветки. Развернул, и я увидел прелестное маленькое блюдце изумительного темно-синего цвета.

– Только осторожнее, Уотсон. Это фарфор «яичная скорлупа» династии Мин. Даже на «Кристис» никогда еще не выставляли изделия столь изумительной работы. Полный сервиз стоит целое состояние и достоин короля. Вообще-то сомнительно, чтобы полный набор существовал где-либо, кроме императорского дворца Пекина. Истинный ценитель сойдет с ума при виде этого раритета.

– И что прикажете мне с ним делать?

Холмс протянул мне визитную карточку. На ней было напечатано: «Доктор Хилл Бартон, 369, Хаф-Мун-стрит».

– Сегодня вечером вы зоветесь именно так, Уотсон. Позвоните барону Грюнеру. Я уже знаю некоторые его привычки, к половине девятого он должен освободиться. Перед этим пошлем ему записку, предупреждающую о вашем звонке. Скажете, что у вас есть редчайший образчик фарфора династии Мин. По легенде вы врач, так что эту часть роли вам будет сыграть нетрудно. К тому же вы коллекционер. Вам этот раритет достался по случаю, и вы хотите показать его барону, поскольку наслышаны о его интересах. Ну и предложите ему купить раритет. За хорошие деньги.

– За сколько?

– Правильно сделали, что спросили, Уотсон. Вы непременно выдали бы себя, если бы не знали, что почем в этой сфере. Это блюдце принес мне сэр Джеймс, а он получил его, как я понимаю, из коллекции своего клиента. Если скажете, что ничего равного этому блюдцу по ценности в мире нет, это не будет преувеличением.

– Тогда, наверное, стоит предложить, чтобы его оценил эксперт?

– Отличная идея, Уотсон! Вы сегодня просто в ударе. Предложите проконсультироваться в «Сотбис» или «Кристис». Сделайте вид, что сами цены назначить не можете, из деликатности.

– А что, если он не захочет меня принять?

– Захочет, еще как захочет. У него мания коллекционирования в самой острой форме, особенно в том, что касается его любимого фарфора, где он признанный авторитет. Присядьте, Уотсон, я продиктую вам письмо. Ответ не обязателен. Просто предупредите о цели и времени своего визита.

Письмо получилось замечательное, краткое, вежливое и интригующее. Отправили мы его с посыльным. Тем же вечером с драгоценным блюдцем в руках и карточкой доктора Хилла Бартона в кармане я отправился в гости к барону.

Красивый дом и вся окружающая обстановка указывали на то, что барон Грюнер, как и говорил сэр Джеймс, человек весьма состоятельный. Длинная извилистая аллея, обсаженная кустарником редких пород, привела меня к просторной, усыпанной гравием площадке перед домом. Ее украшали статуи. Имение было построено владельцем южноафриканских золотых копий еще во времена великого бума, и длинный, хоть и невысокий дом с башенками по углам – сущий кошмар архитектора – впечатлял размерами и основательностью. Встретил меня лакей, походящий величием и строгостью на епископа, затем препоручил слуге в бархатных туфлях, а тот проводил меня к барону.

Хозяин дома стоял у огромного резного буфета, где хранилась часть его коллекции. Когда я вошел, он обернулся; в руке у него была небольшая коричневая ваза.

– Прошу вас, присаживайтесь, доктор, – сказал он. – Вот, любуюсь своими сокровищами и размышляю, чего мне еще не хватает. Возможно, вас заинтересует эта ваза династии Тан; она датируется седьмым веком. Уверен, вам еще не случалось видеть столь замечательную работу и богатую глазурь. Вы принесли с собой вещь, о которой упоминали?

Я осторожно распаковал блюдце и протянул ему. Грюнер уселся за письменный стол, придвинул поближе лампу, поскольку на улице уже темнело, и начал внимательно рассматривать вещицу. Я же разглядывал его лицо, освещенное желтоватым светом.

Да, он действительно был так хорош собой, что вполне заслужил в Европе репутацию красавца. Средний рост, не слишком крупный, но грациозный, в каждом движении сквозит энергия и живость. Лицо смуглое, с восточным колоритом, большие продолговатые и темные глаза, несомненно, обладающие для женщин огромной притягательной силой. Волосы и усы иссиня-черные, усы короткие, с заостренными концами и нафабренные. Черты лица правильные и довольно приятные, за исключением тонких губ. Если я и представлял себе рот убийцы, то он, по моим понятиям, должен был выглядеть именно так. В очертаниях этих губ угадывались жестокость, несгибаемая воля и неукротимая злоба. Напрасно ему посоветовали загнуть кончики усов вверх, лучше бы он замаскировал свои злые губы, чтобы они не внушали опасений потенциальным жертвам. А вот голос очень приятный и манеры обворожительные. На вид я дал бы Грюнеру лет тридцать с небольшим, хотя впоследствии выяснилось, что ему сорок два.

– Изумительно… просто потрясающе! – сказал он, помолчав. – Так вы говорите, у вас есть набор из шести предметов? Странно, право, что я никогда прежде даже не слышал о столь великолепных образцах. Знаю лишь, что в Англии находится всего один предмет, подобный этому, но он в частной коллекции и на продажу его вряд ли выставят. Осмелюсь задать вам нескромный вопрос, доктор Хилл Бартон, откуда у вас эта вещица?

– Разве это имеет значение? – с самым беззаботным видом ответил я. – Вы же сами видите, это не подделка. А что касается цены… тут можно пригласить эксперта.

– Очень странно… – протянул Грюнер, и темные глаза его подозрительно блеснули. – Имея дело с такой ценностью, человек, естественно, хочет знать о ее происхождении, не вижу здесь ничего необычного. Да, вещь подлинная, это несомненно. Но допустим, я должен учитывать все обстоятельства: вдруг позже выяснится, что вы не имели никакого права продавать ее?

– Гарантирую, это вам не угрожает.

– Вопрос о том, чего стоят ваши гарантии, остается открытым.

– Мои банкиры дадут такую гарантию.

– Хорошо. С этим ясно. И все же появление данной вещицы кажется мне довольно необычным.

– Вы вольны заключить сделку или отказаться от нее, – равнодушно отозвался я. – Я решил предложить вам первому, поскольку считал вас знатоком. Но уверяю, у меня не возникнет проблем с покупателями, если вы откажетесь.

– Кто вам сказал, что я знаток?

– Вы написали книгу о китайском фарфоре.

– Вы читали ее?

– Нет.

– Но, дорогой мой, вы все больше ставите меня в тупик!.. Вы и сами знаток и коллекционер, владеете столь редким предметом и даже не озаботились заглянуть в книгу, которая подсказала бы вам истинную ценность и значение этой вещицы! Как это объяснить?

– Я очень занятой человек. Практикующий врач.

– Это не ответ. Если у человека есть настоящее хобби, он интересуется всем, что с ним связано. В вашей записке вы называете себя знатоком.

– Так оно и есть.

– Позвольте в таком случае устроить вам маленький экзамен, задать несколько вопросов. Признаюсь, доктор, если вы, конечно, действительно доктор, мне вся эта история представляется все более подозрительной. Что вам известно, к примеру, об императоре Шому и как он ассоциируется у вас с местечком Сёсоин, что близ Нары? Вы озадачены, дорогой мой? Ну что ж, тогда расскажите мне немного о династии Северный Вэй и ее роли в истории фарфора.

Я вскочил с кресла:

– Это невыносимо, сэр! Я пришел сюда оказать вам любезность, а не для того, чтобы меня экзаменовали, как какого-нибудь школяра! Знаю я обо всем этом, возможно, чуть меньше вашего, но не стану отвечать на вопросы, заданные в столь оскорбительной манере!

Грюнер внимательно изучал меня своими темными глазами. Томность взгляда исчезла, в нем сверкал злобный, нехороший блеск. Тонкие губы раздвинулись в хищной улыбке.

– Ах вот оно что! Вы явились сюда шпионить за мной. Вас прислал Холмс. Вы затеяли со мной опасную игру. Сам этот тип на краю смерти, вот и прислал вас понаблюдать за мной. Так вот, клянусь Богом, скоро вы поймете, что войти сюда легче, чем уйти!

Грюнер вскочил, а я отпрянул и приготовился отразить нападение. Возможно, он с самого начала заподозрил что-то неладное и устроил «экзамен», чтобы выяснить правду. Ясно одно: мне не удастся обмануть его. Грюнер сунул руку в ящик стола и неистово шарил там, пытаясь что-то найти. Но тут его отвлек какой-то звук. Он насторожился и прислушался.

– Ага! – воскликнул он. – Вот оно что! – И с этими словами опрометью бросился в соседнюю комнату.

Я подошел к открытой двери и заглянул в комнату. Вот что я увидел. Высокие застекленные двери, выходящие в сад, были распахнуты настежь. Возле них стояла фигура, напоминающая привидение: голова обмотана окровавленными бинтами, лицо осунувшееся, бледное. Шерлок Холмс!.. В следующую секунду он шагнул в сад, и тотчас послышался шум и треск: это Холмс продирался сквозь ветки кустарника. Хозяин дома с грозным криком бросился за ним.

И тут… Я до сих пор ясно вижу это. Ветки раздвинулись, из листьев вынырнула бледная женская рука. В ту же секунду барон испустил чудовищный вопль, похожий на вой, он тоже застрял у меня в памяти. Злодей закрыл лицо ладонями, вбежал в комнату и начал метаться по ней и биться головой о стены. Потом рухнул на ковер и принялся кататься по нему, испуская отчаянные крики.

– Воды! Ради Бога, воды! – разобрал я.

Тогда я схватил со столика графин и бросился на помощь. В тот же момент в кабинет вбежали дворецкий и несколько слуг. Помню, один из них лишился чувств, увидев, что произошло с хозяином, когда тот повернулся лицом к лампе. Купорос быстро делал свое дело, въедался в кожу, капал с ушей и подбородка. Один глаз уже остекленел. Другой был налит кровью. Черты, которыми я любовался всего несколько минут назад, походили на прекрасное полотно, по которому художник прошелся мокрой и грязной губкой. Искаженные, обесцвеченные, они напоминали уродливую, нечеловеческую маску.

Попробую в нескольких словах объяснить, что произошло. Один человек пробрался через окно в дом, другой затаился в кустарнике у лужайки, но было уже темно, к тому же пошел дождь. Жертва нападения, вопя от боли, выкрикивала в адрес обидчицы проклятия.

– Это Китти Уинтер, тварь, бешеная кошка! – орал он. – Будь она проклята! Дьявол, а не баба! Но ничего, она за это заплатит! Она мне ответит! О Боже, какая боль, нет, я не в силах этого вынести!..

Я смазал Грюнеру лицо маслом, наложил на открытые раны шарики из ваты и сделал ему укол морфия. Все его подозрения насчет меня тут же исчезли. Теперь Грюнеру было не до того, и он цеплялся за меня в надежде, что я могу совершить чудо, вернуть прежнюю красоту изуродованной коже, оживить белесые, как у мертвой рыбы, глаза. Мне были отвратительны прикосновения его горячих рук, и я испытал огромное облегчение, когда к пострадавшему явился семейный врач в сопровождении еще одного специалиста. Прибыл также и инспектор полиции, которому я протянул свою настоящую карточку. Представляться доктором Хиллом Бартоном было бы глупо: в Скотленд-Ярде меня знали почти так же хорошо, как и Холмса. Вскоре я покинул этот страшный дом и уже через час был на Бейкер-стрит.

Холмс сидел в своем любимом кресле, бледный и изможденный. Видно, на него повлияли события сегодняшнего вечера, и он с ужасом выслушал мой рассказ о несчастье с бароном.

– Расплата за грехи, Уотсон, расплата за грехи! – воскликнул Холмс. – Она всегда наступает, рано или поздно! Видно, грех у него был тяжкий… – С этими словами Холмс взял со стола толстую книгу в коричневом переплете. – Вот та самая книга, о которой говорила мисс Уинтер. Уж если и она не поможет разорвать помолвку, тогда сдаюсь. Но она поможет, Уотсон. Непременно. Ни одна уважающая себя женщина не вынесет этого.

– Это что, любовный дневник?

– Скорее, дневник похотливого самца. Называйте как хотите. Едва мисс Уинтер рассказала об этой книге, я сразу понял, каким она станет грозным оружием, если удастся раздобыть ее. Правда, тогда я промолчал, опасался, что эта женщина выдаст мои намерения. Но потом долго размышлял об этом. Затем произошло нападение на меня, и я воспользовался шансом, решил, пусть барон думает, что теперь я не опасен. Он расслабится и забудет о мерах предосторожности. А сам тем временем поджидал удобного случая и ждал бы еще долго, но сообщение о поездке Грюнера в Америку заставило меня поторопиться. Ведь он никогда никуда не уехал бы, оставив в доме столь компрометирующий документ. А потому мы решили действовать незамедлительно. Совершить налет на этот дом ночью было бы неблагоразумно. Но я понял: есть шанс забрать книгу, если отвлечь его внимание. Вот тут в дело и вступили вы с синим блюдцем. Я знал, у меня будет всего лишь несколько минут, чтобы найти и забрать книгу, время было ограничено вашими познаниями в китайском фарфоре. А потому пришлось в последний момент призвать на помощь девушку. Откуда мне было знать, что находится в маленьком пакетике, который она так бережно несла под плащом? Я считал, что она со мной в деле, но позже выяснилось, что у нее был еще собственный счет к Грюнеру.

– Он догадался, что я от вас.

– Этого я и боялся. Но вы продержали его довольно долго, так что книгу взять я успел. Хотя бежать потом едва удалось. О, сэр Джеймс, страшно рад вас видеть!

В дверях появился наш друг, видимо, вызванный Холмсом ранее. Он внимательно и с огромным интересом выслушал рассказ Холмса о том, что произошло.

– Вы просто кудесник, другого слова не подберешь! – воскликнул он, когда сыщик закончил повествование. – Однако если раны действительно столь ужасны, как описывает их доктор Уотсон, возможно, брак не состоится и без этой омерзительной книги?

Холмс покачал головой:

– Женщины типа Вайолет де Мервилл так не поступают. Напротив, она будет любить своего изуродованного страдальца еще больше. Нет, нет. Мы должны окончательно погубить его, но не физически, а морально. Эта книга вернет ее с облаков на грешную землю, ничто другое не подействует, я это точно знаю. Все написано им самим черным по белому. Она этого не вынесет.

Сэр Джеймс унес с собой и книгу, и драгоценное блюдце. Я пошел проводить его до двери. На улице поджидала карета. Он быстро сел в нее, крикнул что-то кучеру в фуражке с кокардой и укатил прочь. Сэр Джеймс свесил из окна плащ, чтобы прикрыть герб на дверце, но я все же успел разглядеть его в падающем из окна свете. Увидел – да так и ахнул от удивления. И тут же поспешил к Холмсу.

– Теперь я знаю, кто наш клиент! – воскликнул я, вбегая в комнату. – Холмс, это не кто иной, как…

– Преданный друг и благородный джентльмен, – закончил за меня Холмс и вскинул руку в знак того, чтобы я не продолжал. – А большего нам с вами знать не положено.

Мне неизвестно, каким именно образом была использована книга, обличающая барона. Но сэру Джеймсу все удалось. Скорее всего он поручил это деликатное задание отцу молодой леди. И желаемый результат был достигнут. Три дня спустя «Монинг пост» опубликовала краткое сообщение о том, что свадьба барона Адельберта Грюнера и мисс Вайолет де Мервилл не состоится. В той же газете был напечатан отчет о первом слушании в суде дела мисс Китти Уинтер, обвиняемой в нанесении истцу тяжких увечий с использованием купороса. Позднее на том же процессе всплыли такие смягчающие подробности, что подсудимая отделалась куда меньшим сроком, чем можно было ожидать. Шерлоку Холмсу тоже угрожали судебным преследованием за кражу со взломом, но, когда обвиняемый характеризуется с самой положительной стороны, а клиент его столь важная персона, даже суровый английский закон проявляет гибкость и человечность. Мой друг так и не предстал перед судом.