«Афганцы» тогда были в моде. Образ мужественного воина-интернационалиста, прошедшего адское горнило, всячески культивировался: квартирно-автомобильные льготы, закрытые распределители, путевки-приглашения, внеконкурсное поступление в вузы, успех у девушек и прочее…

Невысокий, худенький, добрый и смешливый Женька меньше всего напоминал героя кровавых сражений. А между тем к своим 25 годам он успел отслужить старшим разведчиком в том самом окруженном романтическим ореолом Афганистане, вернуться невредимым и закончить педагогический институт.

В нашей школе он работал военруком, а по вечерам тренировал детишек в бассейне. Ютились они с женой и маленьким сыном в крошечной комнатке коммунальной квартиры (тоже льгота!) и терпеливо дожидались очереди на отдельную жилплощадь.

Мы подружились сразу и как-то очень легко. Частенько на переменах курили в оружейной и сетовали на несовершенство учительского бытия.

В конце учебного года он вывозил молодую поросль на военные сборы, где каждое утро, подхихикивая и матерясь, стирал со своей двери незатейливую надпись: «Чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона!». Следующей ночью сакральные письмена таинственнейшим образом проявлялись вновь.

На всех мероприятиях, посвященных 23 февраля, Евгений Александрович, как водится, был почетным членом президиума, принимал традиционные поздравления-гвоздики-сувениры и неохотно выполнял обязательную просьбу рассказать о славном боевом пути. В эти моменты я его не узнавала. Мой приятель смущался, становился зажатым и немногословным, произносил общие фразы – как автобиографию зачитывал. Со мной он тоже откровенничал редко. У нас будто выработалась негласная договоренность: о войне ни слова. Лишь однажды Женьку прорвало.

Он смотрел мертвым, неподвижным взглядом в одну точку и говорил, говорил… Тогда-то я и услышала о красавице-военвраче Ритке, погибшей на глазах у своего любимого, о том, как выл обезумевший от горя, в момент поседевший ее жених – капитан, не знающий страха, как катался по обожженной земле – той, где только что был полевой госпиталь. Узнала о самом верном и надежном Женькином друге – медсестре Ларисе, фотография которой всегда стояла у него на столе. Она тоже вышла живой из этого ада, вернулась в Питер, закончила Военно-медицинскую академию, родила сына. Только замуж выходить не захотела – все казались слабыми и никчемными. Война ли закалила девушку сверх меры или никто так и не смог затмить образ того единственного, которого потеряла она в ущелье Хазара, – кто знает?..

Но уже через час это был прежний Женька – веселый и смешливый.

Наступил 1989 год. 15 февраля. День, по значимости и эмоциям сравнимый разве что с 9 Мая, радость со слезами на глазах… А потом – декабрь. И Второй съезд народных депутатов. И его итоги.

На педсовете мы, как обычно, сидели рядом, болтая и хихикая, словно нерадивые школьники.

– Прежде чем перейти к подведению итогов второй четверти, несколько слов о других… м-м-м… итогах, – председатель метод объединения Лилия Альбертовна, красивая, холеная, находящаяся в самом расцвете зрелой женской красоты, напоминающая сытую породистую кошку, строго глянула на нас:

– Я попрошу внимания, товарищи!

Мы прекратили шептаться и тут же изобразили максимальную сосредоточенность.

– В свете постановлений Второго съезда народных депутатов решено пересмотреть значение присутствия ограниченного контингента советских войск в Республике Афганистан, – продолжала она. Военрук напрягся. – Так называемый интернациональный долг был не более чем оккупацией! – Лилия Альбертовна исподтишка снова зыркнула в нашу сторону. – Да, товарищи! – ее голос окреп и зазвучал металлом. – Мы должны признать, что ввод войск в Афганистан был грубой политической ошибкой и что мы оккупанты!

Женька побледнел, затем покраснел, скрипнул зубами и выскочил из кабинета.

– Евгений Александрович!.. – одиноко прозвучал растерянный голос завуча.

– Вы… Да как вы?.. – я не договорила и вылетела следом, поймав на себе укоризненные взгляды руководства и презрительный – Лилии Альбертовны.

– Су-ука! Оккупанты, б…! Политическая ошибка! Тебя бы туда!..

Он сидел в оружейной и рыдал – бесстрашный воин-интернационалист, старший разведчик, офицер-орденоносец, не приученный спрашивать, зачем его суровой родине понадобилось посылать его и еще сотни тысяч таких же мальчишек в самое пекло. Им было знакомо только одно понятие – воинский долг.

Мода на «афганцев» прошла.