Книга: Где находится край света
Назад: Глава четвертая. Страх
Дальше: Рассказы

В одну реку

Ирине и Сергею Ивиным
В одну реку дважды не войдешь.
Народная мудрость
Войдешь, войдешь! И трижды тоже, было бы желание!
Жизненный опыт

Глава первая. О благотворном влиянии кумиров и пользе, которую можно извлечь даже из эсэс

Чаша, испитая подавляющим большинством прекрасной половины СССР, не минула и ее: первой большой любовью Иры стал Штирлиц. Самой настоящей, с первого взгляда. Стоило блистательному штандартенфюреру появиться на экране, как двенадцатилетняя девочка забывала обо всем. Это было счастьем: целый день с нетерпением ждать встречи с возлюбленным, а вечерами наслаждаться, вновь и вновь восхищаясь этой породистой красотой, этой истинно арийской сдержанностью, мудростью, умом и аристократизмом своего героя. Но все хорошее кончается, близился к завершению и культовый сериал. Надо же было ей набедокурить накануне! Наказание последовало более чем суровое – вечер без телевизора. И это тот самый, последний вечер! Ира примостилась в коридоре, смотрела оттуда и тихонько всхлипывала, размазывая по щекам слезы и прощаясь с любимым.
Ночь была беспокойной, она плакала во сне и просыпалась, осознавая всю безысходность и драматизм ситуации. А утром, едва пробудившись, написала письмо, в котором на четырех страницах в изысканнейших выражениях признавалась кумиру в вечной любви. Конверт был подписан предельно лаконично: «Москва. Штирлицу». Прочесть сей шедевр эпистолярного жанра, увы, легендарному разведчику было не суждено: домашний Шестой отдел не дремал.
– Иринушка, – увещевала добрая и мудрая мама, – ты только подумай, сколько писем человек получает со всех уголков страны! А он ведь так занят, когда их читать? Любовь – это прежде всего забота о благе любимого. Пожалей ты его, не отправляй!
Ира всплакнула, но к маме прислушалась.
Чувства, однако, продолжали бурлить и нуждались в достойной реализации.
Белая рубашка в сочетании с папиным черным галстуком и маминым черным же жакетом изменили ее до неузнаваемости. Зализанные назад волосы, обильно сбрызнутые лаком «Прелесть», эффектно завершили образ. Ира критично оглядела себя в зеркале – чего-то не хватало. Взяла булавку, заколола жакет сзади: вот так, по фигуре. Теперь – блеск!
– Мне нужна фотография 3×4, для удостоверения личности, – по-арийски сдержанно и слегка гнусаво произнесла она, стараясь придать максимальную непроницаемость лицу и голосу.
Работники фотоателье еще долго хрюкали от смеха, вспоминая важную пигалицу, но дело было сделано: через пару дней удостоверение на имя штандартенфюрера СС Кэтрин Кин было оформлено надлежащим образом. Ячейка толерантных единомышленников образовалась мгновенно. В целях конспиративного общения руководителем группы был разработан особый шифр. Каждый в обстановке строжайшей секретности получил соответствующий документ с фотографией (в обязательном черном пиджаке и том самом папином галстуке – одном на всех). На переменах члены группы, прежде чем заговорить друг с другом, были обязаны его предъявить. Одноклассники умирали от зависти и писали заявления с просьбой оказать им высокое доверие и принять в новомодную партию.
Некоторое время спустя тайное общество плавно преобразовалось в тимуровскую команду, и местным одиноким старушкам житья не стало от назойливых трудолюбивых эсэсовцев. Самые находчивые раньше других приноровились сразу же усаживать непрошеных помощничков пить чай с пирожками и вареньем, дабы предотвратить стихийное бедствие в виде генеральной уборки. А после ухода гостей аккуратно смывали начертанные мелом на дверях звезды.
Ирке вообще частенько казалось, что она живет не в свое время. И весь богатейший фонд городской библиотеки, освоенный ею уже в детстве, активно тому способствовал.
Она родилась в одном из тех чудных российских городков, которые с такой любовью и болью показывает в своих фильмах Астрахан, о которых столь проникновенно спела Анжелика Варум – «где без спроса ходят в гости, где нет зависти и злости…». Только вот ценить все это начинаешь с годами, а тогда, в детстве и юности… Так остро было сожаление о том, что канула в Лету эпоха трепетных дам в кринолинах и рыцарей без страха и упрека, что безвозвратно ушло время тургеневских барышень и бескомпромиссных нигилистов, и так невыносимо хотелось ощутить запретно-терпкий вкус декаданса! А взять те же революционные годы: ведь она, Ира, так похожа на осеевскую Динку, любимую героиню! Они бы стали лучшими подругами, вместе помогали бы Леньке… Да что же это за время, что за место такое, где ничего, ну ровным счетом ничего не происходит!
Но и из этой, казалось бы, тупиковой ситуации выход был найден. Ведь прочитанные книги можно было инсценировать! Это и стало вторым после чтения увлечением. Как человек крайне ответственный, главные роли, включая ту же Динку, Ира играла сама, а подружки, одноклассницы и соседки с удовольствием подключались и считали существующий расклад абсолютно справедливым, потому что таким артистизмом, таким врожденным чувством стиля и вкуса не обладал больше никто.

Глава вторая. О руководящей роли старших товарищей в формировании подрастающего поколения

Скажите честно, многие из вас помнят такую скромную фигуру, как учитель пения? Да еще в начальной школе? У нас они менялись с неуловимой скоростью. А вот Ирке повезло.
Валерий Владимирович появился у них в первом классе – умница, красавец, сердцеед с внешностью Гойко Митича, перед которым не устояла ни одна из молоденьких учительниц. Злодеем и Дон Жуаном он, впрочем, не был: ну не виноват же человек, в самом деле, что уродился таким талантливым и харизматичным! А человек еще потрясающе пел и виртуозно играл на баяне. И был фанатично предан своей работе. С его приходом пение из «урока балдения» превратилось в наилюбимейший и наиважнейший предмет, которого дети с нетерпением ждали. О внеклассной работе и говорить нечего: вечера, КВН, конкурсы, концерты, а однажды забацали целую рок-оперу! «Колобок». И набившая оскомину детская сказка ожила, запела, заиграла! Кстати, главную роль и здесь блестяще, несмотря на весьма отличную от Колобковой комплекцию, исполнила Ира. Но это было гораздо позже, классе в 6–7-м.
А внимание он обратил на эту худенькую большеглазую девочку с самого начала, на первом же уроке. Она подошла, посмотрела на него очень серьезно и спросила:
– А вы кто будете?
– Я? – он слегка растерялся. – Я ваш учитель пения. Ты петь любишь, девочка?
– Думаю, мы подружимся, – важно кивнула Ира.
Одноклассники изумленно наблюдали за проявлением неслыханной дерзости.
Но они подружились, сразу и навсегда. Разница в возрасте не мешала ни той ни другой стороне. Он учил ее всему, что знал и любил сам: музыке, пению, игре на гитаре, формировал литературные пристрастия.
Летом ВэВэ уезжал в пионерский лагерь воспитателем на все три сезона, и Ира была всегда рядом, в его отряде. Все знали, что она любимица, но принимали это почему-то спокойно, как должное. В походах за руку любимого наставника шла нешуточная борьба – настоящая, со слезами, щипками и интригами. За одну – левую. Потому что за правую неизменно крепко держалась Иришка.
Там же он пытался приучить свою фаворитку к ранним подъемам. Убедившись, что ни слова, ни горн нужного воздействия не оказывают, Валерий Владимирович просто ставил кровать вертикально, и Ира продолжала спать уже стоя, а затем просыпалась от безудержного смеха соседок по палате.
В лагере все было иначе, свободнее, и музыка их тоже была совсем другой: дуэтом под гитару исполнялись «Атланты», «Оранжевый кот», «Над Канадой», «А я еду за туманом». Так и осталась страсть к авторской песне на всю жизнь.
Он никогда не пытался ее менять, ломать – только направлял в нужное русло, в свое, такое, каких уже к тому времени оставались единицы. Это касалось и врожденной страсти к чтению. Под руководством обожаемого Учителя в пятом классе были полностью прочитаны Цвейг и Мериме, в шестом – Золя и Мопассан, в седьмом – Драйзер.
А потом они часами сидели и обсуждали прочитанное, как и фильмы и любимых исполнителей. Ему было интересно Ее мнение!
И музыка. Конечно же, музыка – их общая большая любовь. Он занимался с ней вокалом, ненавязчиво, но очень серьезно. А в третьем классе Ира сама пришла в музыкальную школу, и ее сразу приняли на скрипичное отделение.
Ее будто не коснулся возраст гадкого утенка: прелестная малышка как-то вдруг, незаметно превратилась в самую яркую девочку в школе. К тому же, творческие муки большинства модниц были Ирочке неведомы – искусство одеваться и делать макияж, похоже, родилось вместе с ней. А еще раньше – по наблюдениям того же ВэВэ – кокетство. И мальчики не могли этого не замечать – успехом Ира пользовалась всегда. Но отделить зерна от плевел было достаточно сложно, поэтому за консультацией в делах сердечных она обращалась к человеку проверенному – любимому Валерию Владимировичу.
Правда, был еще ординарец – Севка. Он пришел в их 5-Б из другой школы. Умненький, коммуникабельный весельчак, сын директора завода, на котором работало полгорода, и заведующей гороно. Быстрым цепким взглядом окинул класс, подошел к Ириной парте и безапелляционно заявил:
– Я буду сидеть с тобой!
По неписаным пятибэшным законам в то время девочки делили парты с девочками, а мальчики, соответственно, с мальчиками, но Севку правила волновали мало: он умел принимать собственные решения. Так они и просидели вместе до самого выпускного. Севка таскал тяжеленный соседкин портфель, был поверенным в амурных и прочих девчачьих делах, всегда мог выслушать и пожалеть, дать мудрый мужской совет, а также явился первопричиной Ириных конфликтных отношений с точными науками, поскольку охотно давал ей списывать домашние задания, а на контрольных, и даже на экзаменах, сначала решал ее вариант и только потом – свой. Надо отдать Ирочке должное: она честно писала за него сочинения и проверяла диктанты.
И все же Севка был, скорее, лучшей подругой, а вот Валерий Владимирович… Можно сказать, пожалуй, что он был ее персональным Лениным – другом, вождем и Учителем. Именно так, с большой буквы. Сам же, в свою очередь, всегда мечтал о дочке. Такой, как Иринка.
Не вышло – родила ему жена двоих сыновей…
Что подтолкнуло их друг к другу? Ведь ни один не чувствовал себя одиноким.
Ира росла в прекрасной, полностью укомплектованной семье, с красавцем папой, высоким, породистым, с потрясающим чувством юмора, и хрупкой женственной умницей-рукодельницей мамой. И вовсе не относилась к множеству появившихся в 60–70 годы единственных детей: были у нее и старший брат, и младшая сестра.
ВэВэ тоже грешно было бы жаловаться: замечательная, тонкая и умная, добрейшая мама, отличные друзья – союзники и единомышленники…
Возможно, дело в том, что оба сразу поняли, какое это чудо – встретить своего человека, близкого по духу, слепленного из одного с тобой теста. Возможно, почувствовали, что через много-много лет, когда время все перемелет своими безжалостными жерновами, просеет все и всех через свои бескомпромиссные сита, они так и останутся друг для друга тем светлым, прекрасным и чистым мерилом, по которому строится вся дальнейшая жизнь.

Глава третья. О трансформации чувств и предтече социальных сетей

Как всякая утонченная натура, воспитанная на лучших образцах мировой литературы, Ира верила в любовь с первого взгляда и была свято убеждена, что встретит именно ее, однажды и навсегда. Но к 14 годам пришла к выводу, что и стойкая неприязнь, ничем, как и любовь, не обоснованная, может возникнуть точно так же – с первого взгляда.
Они учились в разные смены, но пересекались постоянно – то в музыкальной школе, то в общеобразовательной. И раздражал этот рафинированный интеллигент уже самим фактом своего существования. Все в нем, казалось ей, было слишком: слишком стильные очочки, слишком наглый прищур серых глаз, слишком ехидная улыбочка, слишком яркие для мальчика губы, слишком аккуратный костюм – и невероятно бесило. Просто выводило из себя. А эта громкая слава лучшего пианиста! А этот успех у девочек! Тьфу! Неприязнь требовала срочного выхода.
Разведка в лице верного Севки донесла, что в кабинете химии Сережка Ивин (а именно так, по тем же агентурным данным, звали мерзкого девятиклассника) сидит на ее месте. Ира воспряла духом и сладострастно вывела на парте каллиграфическим почерком:
Ивин, я тебя люблю:
Как увижу, так блюю!

Сережка, мальчик воспитанный и также не чуждый прекрасного, понимал, что послание от дамы требует ответа, в долгу не остался, и под гениальными строками появились другие:
Ирка из седьмого «Б»
Возомнила о себе!
Будь нормальной ты девчонкой,
Так блевала бы в сторонке!

Этого Ира простить не могла и в следующем послании себя уже не контролировала абсолютно. Завязалась непринужденная беседа. Гадости, написанные друг другу, становились все изощреннее, но ненавистного урока оба ожидали с нетерпением. Химичка Раиса Леонтьевна ругалась, шла пятнами и заставляла их по очереди мыть парту. Занятие это было скучным и неблагодарным, резьба по дереву показалась куда интереснее, и последующие посты оставлялись с помощью перочинных ножиков. В начале следующего учебного года история возобновилась. Чувствовалось, что ребята отдохнули и значительно обогатили свою речь. Проходя мимо своего врага в школе, Ирина презрительно фыркала, он же разражался гомерическим хохотом.
Так продолжалось до традиционного городского осеннего бала…
– Ой, Иришка! Обалде-е-еть! – девчонки окружили ее и восхищенно защебетали.
Она и правда была необыкновенно хороша – белокожая хрупкая брюнетка с огромными карими глазами, и юбка цвета осенних листьев с желтой кружевной блузкой лишь подчеркивали это. Хотела по обыкновению фыркнуть, проходя мимо Сережки, но почему-то передумала, почувствовав себя неожиданно взрослой и такой манящей. Он тоже не рассмеялся привычно, а лишь смотрел на нее не отрываясь.
Ансамбль заиграл «Там, где клен шумит…», и Сергей подошел к ней с галантным полупоклоном:
– Разрешите?
«Издевается, зараза!» – пронеслось в прелестной головке, но отказывать было неудобно, и Ира пошла, все время ожидая подвоха. Танцевали молча, напряженно, на пионерском расстоянии. По дыханию, по дрожащим рукам, еще по каким-то одной ей ведомым признакам она поняла, что все шутки и издевательства остались вырезанными на парте в кабинете химии, Сережа серьезен как никогда. После бала он попросил разрешения проводить ее до дома…
То было время сумасшедшего, всепоглощающего счастья. Они всегда были вместе, в горе и радости. Но о чем это я? Какое горе, когда мир вокруг так прекрасен и переливается волшебными бликами, когда тоскливые часы уроков скрашивает ожидание обязательной встречи, когда каждое, даже самое незначительное, событие расцвечивается необыкновенными красками, потому что ты обсуждаешь его со своим единственным?! Радость, одна огромная сплошная радость!
Их социальная сеть расширилась и усовершенствовалась, появились новые участники – почтальоны и комментаторы – в лице Ириных подруг и Сережиных друзей. Его письма и записочки той поры были наполнены чистотой, нежностью и восторгами и дышали стихами любимого Чекмарева. Мигающий огонек, означающий присутствие на сайте, с успехом заменял лист плотной бумаги, который она выставляла в правой нижней части окна, когда была дома, и тогда он знал, что можно зайти или вызвать свою Джульетту мелодичным свистом.
Она обожала, когда он ей пел. Ей одной! Особенно «Колокола». Когда доходило до слов «Я их возьму и каждый ноготок перецелую, сердцем согревая…», Иришка кокетливо протягивала ему свои изящные пальчики. Пел Сергей и правда замечательно, уже тогда солировал в городском вокально-инструментальном ансамбле и пользовался бешеным успехом у двадцатилетних старушенций. С одной стороны, это даже льстило – выбрал-то он ее! С другой – пока предмет вожделения покорял танцующую публику, соперницы оттаскивали Иру в кусты и нещадно лупили. Она ощущала себя мученицей и почти святой.
Ровными отношения не были: ссорились из-за ничего, на пустом месте, но очень бурно. И тем слаще были примирения, страстные, с искренними клятвами больше никогда-никогда! Вот уж воистину: милые бранятся – только тешатся…
Подруги в такие моменты упорно бойкотировали Джульетту, безоговорочно принимая сторону Ромео. И лишь одна, Ольга, по совместительству являющаяся Сережиной соседкой, сочувствовала обоим и выполняла функции мирового судьи. После ссор Ира приходила к ней поплакаться в жилетку. Она рыдала, а он через стенку, всего лишь через стенку, играл на фортепиано. И эта близость, и то, что благодаря мелодии она чувствовала его тоску и боль, успокаивали и на какое-то время примиряли с действительностью. Затем на бедную Ольгу извергалась новая порция безудержных рыданий. Судья со вздохом поднималась с дивана, в нелицеприятных выражениях излагала свою концепцию произошедшего и отправлялась к Сереге в качестве парламентария. Однажды пришлось подключить даже его маму – тогда-то они и познакомились. Мама к Ирочке прониклась и приняла в примирении самое активное участие.
Алла Петровна сына боготворила и жила ради него. Это вовсе не означает, что она слепо служила своему идолу, выполняя любой каприз любимого чада, как делают многие в порывах материнского обожания. Нет. Но мама вникала во все Сережкины дела и увлечения, много читала с ним, каждый выходной они вместе ходили в лес на лыжах. И сын платил взаимностью. Именно он – удивительное дело! – настоял на ее втором замужестве.
Вот эта замечательная женщина и стала новым надежным союзником Иры.
На весенних каникулах класс Иры отправился на экскурсию в Челябинск. Ехали ночным поездом. Сережа им же – с мамой в Магнитогорск. Предстояло первое серьезное расставание. Они встретились в тамбуре. Стояли обнявшись, не в силах расцепить рук. Он что-то страстно шептал и все пытался поцеловать, а она отворачивалась, не желая, чтобы он увидел слезы, неудержимо катящиеся по щекам. Сережка обиделся: «Значит, ты даже разговаривать со мной не хочешь!» – и ушел в свой вагон. Она расплакалась, теперь уже от досады: опять, опять они так подурацки, на пустом месте поссорились! А по возвращении ее ждало письмо из Магнитогорска, начинающееся словами: «Колобок! Ну уж проститься со мной могла бы по-человечески!» Колобком она была со времен легендарной рок-оперы. Господи, скорее бы он вернулся! И они снова побегут на свой любимый пруд, заберутся на вышку и будут целоваться, целоваться до исступления! Как же не хватает этих серых глаз, этих рук с тонкими нервными пальцами, этих обветренных губ!
А потом был май. И сильнейший ливень, обрушивший с небес целые тонны воды. Они бежали по пустынному городу, сняв обувь, босые и счастливые, держась за руки, радостно хохоча и крича во всю глотку: «Я люблюу-у-у-у тебя-а-а-а-а!!!».

Глава четвертая. О превратностях судьбы и несостоятельности народной мудрости

Та ссора после его выпускного разгорелась, как и предыдущие, из-за пустяка, слово за слово… Но почему-то никто не решился сделать первый шаг, так и не помирились. А потом Сережка уехал в Ленинград, поступил в судостроительное училище и в 18 лет женился.
Он и сам себе не мог объяснить этого судьбоносного шага. Сначала ждал писем от своего Колобка, своей Принцессы, а она упорно молчала. Потом познакомился с девушкой, начали встречаться. Гипертрофированная порядочность, впитанная с материнским молоком, сыграла решающую роль.
Она закусила удила, обиды своей решила не демонстрировать и… а что и?! Ведь впереди вся жизнь – яркая, интересная, полная встреч и приключений! И Ира отчаянно кинулась в нее.
Сергей привез молодую жену в родной город, умудрился даже познакомить своих дам на танцплощадке, где Ира нарочито отчаянно флиртовала с каким-то ботаником (как выяснилось позже, охмуряла на спор). Встреча прошла бескровно, более того, Лариса ей даже понравилась. Новобрачной же не терпелось увидеть ту, о которой муж столько говорит. Забегая вперед, признаемся: и будет говорить всегда, просто не сможет иначе.
Жизнь выполняла обещанное, была яркой и насыщенной. Учеба на филфаке, встречи, расставания… В то время Ира тяготела к декадансу и кабачной поэзии, ее влекли романтика и все, что казалось новым и необычным. Впрочем, кто из нас не пережил таких моментов? Того, кто скажет «Я!», мне искренне жаль: он был лишен важнейшей составляющей прекрасной поры, именуемой юностью.
Студент торгового института – эффектный, ослепительный, щедрый и дьявольски красивый – поразил воображение благовоспитанной барышни из хорошей семьи. Он был шикарным, ветреным и ненадежным. Результатом этой романтической вспышки стала дочь. Много позже Ира с удивлением обнаружила, что не может вспомнить ни одной мало-мальски содержательной беседы с отцом своего ребенка. Красивое знакомство, блестящий фантик – и все…
У нее вообще больше никогда и ни с кем не возникало таких красивых, глубоких, нежных отношений, как с Сережкой. Отношений, в которых было бы столько гармонии и взаимопроникновения, любви, дружбы и понимания. Если б молодость знала…
Он приехал с маленькой дочерью в гости к маме и в первый же день встретил ее. Начался новый виток их любви. Они гуляли по парку с четырехлетней Олечкой и месячной Жанной, болтали обо всем на свете, читали любимые стихи, пели дуэтом, по вечерам смотрели на августовские звезды, снова целовались до одури и были абсолютно счастливы, ощущая себя семьей.
Осенью Сергей ушел от жены.
Ирина проводила его в армию. Письма, письма, письма… Длинные, наполненные страстью и тоской, радостью и ожиданием, с подробным описанием каждой мелочи… Как же она ждала! Ждала? Нет, жила ими, по нескольку раз в день бегала к почтовому ящику, подкарауливала почтальона и жадно следила, как та равнодушно раскладывает газеты и корреспонденцию.
А в начале января поехала к нему в Иваново. Это был подарок ко дню рождения любимого и авантюра чистой воды. Ира назвалась женой, и сердобольное начальство отпустило «мужа» на целые сутки. Они сняли какую-то халупу на окраине, где при свечах и потрескивающей печке провели ночь, которую потом вспоминали долгие тридцать лет…
И снова полетели письма, и снова было планов громадье, и была сумасшедшая любовь – та, что дарит крылья…
А потом письма прекратились. Впрочем, нет. Пришло одно. От армейского друга. Не жди, в его жизни появилась другая.
Ирину новость выкосила совершенно. Она не знала, как жить дальше, как справляться с этой невыносимой болью. Боль разрывала, разламывала, давила, заполняла изнутри и все вокруг. Но на руках была Жанночка, а рядом – страдающие глядя на нее родители. И друзья. И необходимость работать, выкарабкиваться.

Глава пятая. О не лучшей роли лучших человеческих качеств

Господи, как же он мог повестись на все это?!
Банальнейший телефонный роман, мелодичный голосок в трубке, проникновенные беседы… С незнакомым человеком было легко откровенничать тоскливыми армейскими вечерами. Марина, как выяснилось позже, была на восемь лет старше и являлась внештатником Особого отдела. В круг ее обязанностей входило выявление противоправных действий в воинской части. Правда, она уверяла, что ни разу так и не использовала его в служебных целях – влюбилась… Она старалась сделать для него как можно больше, и Сергей не смог не оценить этого. Мама воспитала сына не только романтичным и чувственным, но и благодарным человеком с повышенным чувством ответственности.
Когда понял, что Марина стала для него чем-то большим, чем отдушина в монотонной череде армейских будней, чем просто друг, пришел в ужас. Понимал, что снова предает – Колобка, себя, их любовь. Написал рапорт в Афганистан – отказали. Написал еще – снова отказ. И он отдался течению.
После армии поженились. Он быстро устал. Устал от постоянной опеки, от беспочвенной ревности и истерик. И очень скоро понял, что натворил.
Иринка, Иришка, Колобок… Он вспоминал о ней не ежедневно – ежеминутно: ее огромные доверчивые глаза, ее пальчики, голос, их прогулки, беседы, стихи и песни. Даже не старался, слова сами ложились на бумагу. Взял гитару, подобрал мелодию. Получилась не песня – крик души. Искренний, глубокий, отчаянный.
Принцесса, здравствуй! Я тебя узнал,
Хоть много лет ты мне уже не снилась.
Ведь я давно тебя уже не ждал,
Пусть не из сказки ты ко мне явилась.
Прядь твоих волос и агаты глаз,
И улыбка, как прикосновенье…
Хочется начать все в последний раз,
Хочется вернуть головокруженье.
Принцесса, здравствуй! Ты меня прости,
Что на своих путях необратимых,
Совсем отчаявшись тебя найти,
Любил я часто женщин нелюбимых…
Прядь твоих волос, прелесть твоих глаз
И улыбка, как прикосновенье…
Хочется начать все в последний раз,
Хочется вернуть головокруженье.
Принцесса, здравствуй! Ты – моя судьба.
Ты мне – награда, боль и наказанье.
Прошу, не говори ни нет, ни да.
Продли еще чуть-чуть очарованье.
Прядь твоих волос и агаты глаз,
И улыбка, как прикосновенье…
Хочется начать все в последний раз,
Хочется вернуть головокруженье.

Он приедет, встанет на колени. Она простит, не сможет иначе! И он споет ей эту песню. И она все поймет. Обязательно!
Приехал. Пришел к ней на работу. Ира не стала с ним разговаривать – слишком сильно жгли еще боль и обида. Ну да, она права, конечно, права! Разве можно простить такое? Он и сам бы не простил.
Вернулся в Москву. Жизнь катилась – муторно, однообразно. Завели щенка, колли, девочку. Как-то раз привезли ее на прививку к заводчице и встретили там Лилю. У нее был мальчик из того же помета. Ему понравилась эта трогательная хрупкая девочка, ее одержимость собаками: ведь злой человек не может так любить животных! После несколько раз виделись на выставках, подружились. Однажды Лиля пригласила их в гости в Подмосковье. Жена в последний момент взбрыкнула. Сергей взял собаку и поехал…
Марину он не обманывал, просто ушел из дома в чем был. Она долго боролась, не брезгуя рабочими методами и возможностями: выслеживала, звонила, угрожала. В конце концов сдалась.
Через год у них с Лилей родился сын.
А память вновь и вновь возвращала в прошлое, к Ире. И днем, и ночью. Снилась она, их необыкновенные отношения, поцелуи до синяков, свечи в Иваново, охапки сирени, которыми он ее засыпал… И все больше он осознавал, как чудовищно мало было этих отношений в сравнении с огромным сроком всей прожитой жизни.
Ноги сами несли к ее дому, когда он приезжал в родной город. Стоял под знакомыми окнами в отчаянной надежде хотя бы мельком увидеть ту, что стала радостью и болью. Но она об этом так и не узнала, его любимая, его единственная, его первая и последняя Женщина.

Глава шестая. О науке выживания

Как-то раз, когда было совсем плохо, Ира пошла в церковь. Хотелось исповедаться, выслушать мудрый совет. Священник возложил длань на ее покорно склоненную голову и строго вопросил:
– Жвачку жуешь?
– Жую, батюшка, – оторопело кивнула кающаяся.
– Телевизор смотришь? – продолжил он с пристрастием.
– Смотрю, – она совсем растерялась.
– Отпускаю тебе твои грехи! – и удовлетворенный собственной проницательностью служитель культа осенил рабу божью животворящим крестом.
Спасло всегда отличающее ее чувство юмора. И она вернулась. Вернулась к себе прежней.
Жизнь шла, дочь подрастала. Ира окончила Институт культуры, стала одним из лучших сценаристов и режиссеров, востребованной ведущей концертов и шоу. Ее пригласили работать на радио. Рейтинг зашкаливал, слушатели звонили и требовали побольше передач «как у Неволиной». Услышав такой узнаваемый голос, бо́льшая часть горожан бросала дела и упоенно отдавалась трансляции. Руководство местного телевидения нервничало, наконец переманили.
Тележурналистика, наверное, была у нее в крови: самые свежие новости, самые интересные факты, их подача и анализ – Ира делала это виртуозно. Но хотелось большего. И попрежнему – чего-то такого, что позволит ей полностью излечиться от этой боли – боли потерянной любви.
Началась Вторая чеченская война, а с ней – внезапной вспышкой – понимание, что нужно быть там, в горячей точке, где опасность, где все настоящее. Командировку выбила от МВД – благо начальником был хороший, годами проверенный друг. Поначалу он пытался разубедить, говорил, что она представления не имеет, куда едет, что это война – тяжелая, страшная, реальная, вовсе не та, что она привыкла видеть на экране. «Вот поэтому я туда и хочу!» – упрямо ответила без пяти минут военкор. И друг сдался. А потом и отговаривать не пришлось: в закрытом гробу привезли кинолога Кольку, молодого, красивого, хорошего, доброго парня. Его голова напоминала сдутый футбольный мяч. Родным даже не показали, а ей – да. Попал в плен за день до отправки домой… И впервые за последние годы Ирка подумала не о том, как плохо ей, а о том, как плохо будет родителям и Жанне без нее. И осталась.
Всего за два года сделала блистательную карьеру – от старшего корреспондента до главного редактора. А потом последовали политические репрессии – они с задушевной подругой Ленкой поддержали не того кандидата в мэры… Единственным местом, куда с трудом удалось устроиться, оказалась школа. Ира даже не подозревала, насколько полно сможет реализовать там свои таланты и воплотить самые смелые задумки! Она создала детский телецентр и команду юных журналят, как сама их называла. Ставила спектакли, раскрывала перед детьми прелесть чтения вообще и классики в частности, тренировала команду КВН.
Она по-прежнему была очень хороша собой и пользовалась огромным успехом у мужчин, но серьезные отношения как-то не складывались. Не было того, в ком хотелось бы раствориться, кому в радость было бы стирать рубашки и варить борщи.
Вряд ли это было следствием горького привкуса первой любви: обида на Сережку давно прошла, остались светлые воспоминания, прекрасные, нежные и немного грустные. Но кто же захочет обыденного, даже хорошего, однажды познав лучшее? Кто согласится ползать, узнав, каково это – летать?! А Ира была убежденной максималисткой.
Когда родилась внучка, ее жизнь наполнилась совершенно иным, новым смыслом. Более сумасшедшей бабушки свет не видывал: Ира оставляла в «Детском мире» всю зарплату, нянчилась с малышкой, обвязывала и обшивала ее, занималась, водила в кружки. Их Никуша лучшая, и все у нее должно быть самое-самое!
Даже материнство в свое время не принесло такого счастья. И «Динка», любимая осеевская «Динка»! Ника подрастет и обязательно полюбит ее так же!
Она научилась радоваться тому, что есть: семье, дому, работе, друзьям, просто жизни. Полюбила тихие семейные вечера, проводимые за чтением и рукоделием. Приходило понимание, что судьба была достаточно щедра к ней, наделив умом, внешностью, массой талантов, а самое главное – такими близкими. И что человеку, в общем-то, больше ничего и не надо.

Глава седьмая. О том, как работает закон неизбежности

Его жена написала первой. Представилась. Честно объяснила, что очень много лестного слышала об Ире от мужа, что будет рада, если их общение возобновится.
Просто общаться не получалось – слишком много эти двое всегда значили друг для друга. Они не могли наговориться, рассказывая каждый о себе, вспоминая, будто видя один в другом свое отражение. Теперь уже в полноценных соцсетях. О том, что будет дальше, старались не думать и тему эту обходили стороной. Им просто было хорошо, и счастьем было осознавать, что они друг у друга есть.
Лиля сгорела быстро, за каких-то десять дней. И Ира, абсолютно чуждая каких-либо хищнических инстинктов, искренне переживала и до последнего молилась за ее здоровье. Ей было невыносимо жаль и эту незнакомую женщину, и растерянного и подавленного Сергея. И показалось разумным и человечным дать ему прийти в себя.
Переписка возобновилась через год, и теперь уже он настойчиво заговорил о встрече. А она вдруг поняла, что панически этого боится…
* * *
5 февраля 2016 года Ира сидела в своей уютной кухоньке с любимой подругой. Девушки скромно праздновали день рождения хозяйки и увлеченно вспоминали минувшие дни. А вспомнить им было что! Сколько пережито вместе… А главное, именно Ленка была самым благодарным слушателем откровений, касающихся Сережки, потому как училась с ним в одном классе. Ирин рассказ близился к кульминации, когда под окном раздался свист. Гостья выглянула в окно, и лицо ее приняло слегка удлиненную форму.
– Ивин! – почему-то почти прошептала она.
– Гонишь! – одними губами, еле слышно, потому что горло сжал спазм, произнесла именинница.
– Да ей-богу! Сама посмотри!
Могла бы и не отвечать. Она уже и так знала, и сердце выскакивало из груди, торопливо выстукивая: не-го-нит-не-го-нит! Но как же трудно, оказывается, бывает поверить в чудо! Как тяжело сделать к нему два шага! Два шага на ватных ногах, которые показались ей вечностью…
Он стоял под окном и улыбался. Той самой безмятежной улыбкой, которую она помнила все эти 30 лет.
* * *
22 апреля 2016 года Домодедовским отделом ЗАГС Московской области был зарегистрирован брак между гражданином Ивиным Сергеем Юрьевичем и гражданкой Неволиной Ириной Владимировной.

 

февраль, 2017
Назад: Глава четвертая. Страх
Дальше: Рассказы